Июньское солнце заливало дачный участок, а я уже с шести утра готовила окрошку на двадцать человек. Руки, привычные к этому ритуалу, мелко нарезали огурцы, редиску и зелень, а в голове крутился один и тот же вопрос: «Когда это все успело стать обязанностью, а не радостью?»
Меня зовут Валентина Сергеевна, мне шестьдесят три, и моя дача каждое лето превращается в проходной двор.
Четырнадцать лет назад, когда мы с покойным Василием купили этот участок, я мечтала о семейном гнёздышке. О месте, куда будут приезжать дети, внуки, где за большим столом будут звенеть бокалы и смех. И моя мечта сбылась! Только вот почему-то в искажённом виде.
Телефон разразился трелью, на экране высветилось имя дочери.
— Мам, ты не забыла, что мы сегодня приедем? Костик привезёт своих друзей из института, надеюсь, ты приготовила что-нибудь молодёжное?
— Леночка, конечно, помню, — мой голос звучал так, будто делаю одолжение самой себе. — Окрошку делаю, шашлык замариновала.
— Ой, мама, — перебила дочь, — молодёжь сейчас окрошку не ест! Ты бы лучше что-нибудь модное — бургеры там или тако.
Я молча сглотнула возражения. Какие ещё тако на даче, где плита работает через раз, а холодильник старше некоторых внуков? Но так было всегда — я соглашалась, подстраивалась, готовила, убирала, стирала.
— Хорошо, Леночка, что-нибудь придумаю, — покорно ответила я.
Повесив трубку, я бессильно опустилась на скамейку. Перед глазами промелькнули прошлогодние кадры: зять Вадим с дружками до утра горланит песни, невестка требует специальную подушку, маленькая Машенька разбивает любимую вазу, а Костик, милый внук, забывает закрыть теплицу на ночь, и помидорная рассада погибает от заморозков.
— Валя, ты спятила говорить с самой собой? — раздался знакомый голос соседки Нины Петровны.
— А, Нина! Опять готовлюсь к нашествию, — я натянуто улыбнулась.
— Валя, ты как тот ишак, который тащит на себе весь караван и думает, что так и надо, — Нина вытянула шею над забором. — Когда ты уже научишься говорить «нет»?
— Как скажешь «нет» родной крови? — я развела руками. — Они же дети, внуки.
— Они взрослые люди! — отрезала соседка. — А ты вечная служанка на собственной даче. И кому от этого хорошо?
Я не нашла, что ответить. Где-то в глубине души я знала, что Нина права. Но менять привычное течение жизни в шестьдесят три? Страшно. Неужели мне придётся встретить старость одной, без шумных застолий и детского смеха?
Со стороны калитки послышались голоса. Подъехала первая машина с родственниками — и понеслось.
— Бабуль, да у тебя тут скукотища! Даже вайфай еле тянет! — Костик, не поздоровавшись, прошёл мимо, уткнувшись в телефон.
— Привет, мама, — Леночка чмокнула меня в щёку и тут же скривилась. — Ой, а что у тебя с грядками? Всё засохло, что ли? В прошлом году помидоры были вкуснее.
Я проглотила комок обиды. Три дня назад был сильный ливень, полгрядки затопило. Я в одиночку таскала вёдра, откачивая воду, спасала рассаду, на которую потратила всю пенсию за апрель.
— Стараюсь, Леночка, как могу.
К вечеру двор наполнился гостями. Племянница Света с мужем и детьми, сестра Тамара, сын Андрей с женой Ольгой, внуки, троюродные братья, какие-то незнакомые мне друзья Костика — двор гудел, как растревоженный улей. Я металась между кухней и столом, подкладывая салаты, меняя тарелки, подливая чай.
— Тётя Валя, а почему шашлык такой жёсткий? — громко возмутился муж Светы, откусывая огромный кусок. — В прошлый раз был лучше.
— Валюша, а ты бы цветочки на участке посадила, а то как-то уныло всё, — сестра Тамара критически осмотрела мои любимые петунии, которые я выращивала из семян.
— А что на десерт, бабуль? — Машенька дёргала меня за фартук липкими от варенья пальцами.
— Секундочку, милая, бабушка сейчас всё принесёт, — я выдавила улыбку, чувствуя, как ноют ноги после целого дня у плиты.
Вечером, когда все разбрелись по комнатам, я вышла на крыльцо перевести дух.
На моей любимой скамейке расположилась компания Костика — пять подростков с бутылками, громко хохочущих и разбрасывающих шелуху от семечек.
— Ребята, может, вы в беседку перейдёте? — робко предложила я. — Это моё место для отдыха.
— Да ладно, бабуль, не жадничай! — отмахнулся Костик. — Посидим немного и уйдём.
В глазах внука не было ни капли уважения, только снисходительность, будто я — назойливая старуха, мешающая их веселью. Я молча развернулась и ушла в дом, чувствуя, как что-то надломилось внутри.
А утром начался настоящий кошмар.
— Мама, ты представляешь, эта твоя старая стиральная машина испортила мою блузку! — ворвалась на кухню Леночка, размахивая розовой тряпкой, которая раньше была белой.
— Я предупреждала, что она барахлит…
— Предупреждала! — перебила дочь. — А новую купить не судьба? Мы к тебе отдыхать приезжаем, а не в каменный век!
— Леночка, на новую машинку нужно пятьдесят тысяч, — тихо сказала я.
— Ну займи где-нибудь! Вечно у тебя денег нет!
В этот момент во двор с диким рёвом въехал мотоцикл — приятель Костика решил покрасоваться перед девушками. Он сделал круг по моим грядкам с морковью и редиской, поднимая фонтаны чернозёма, над которым я горбатилась весь май.
Я бросилась во двор.
— Немедленно прекрати! Ты уничтожил весь урожай!
Парень захохотал, снимая шлем:
— Извиняюсь, бабуля! Не рассчитал поворот!
Костик тоже смеялся, хлопая друга по плечу:
— Да ладно, бабуль, подумаешь, морковка! Ты же у нас огородница опытная, ещё вырастишь!
Что-то внутри меня щёлкнуло, как выключатель. Я посмотрела на свой двор — затоптанный, заваленный мусором, на террасу, где кто-то пролил напиток на скатерть, вышитую моей мамой, на разбитый садовый гном, который подарил Василий на нашу серебряную свадьбу.
— Валентина, ты чего застыла? — окликнул меня зять Вадим. — А обед сегодня будет? Мы с мужиками баньку натопили, после неё жрать хочется!
Я почувствовала, как к горлу подступает что-то горячее и неудержимое. Годы обид, усталости и разочарования поднимались во мне, как весеннее наводнение.
— Не будет, — тихо сказала я.
— Что? — переспросил Вадим, явно не расслышав.
— Обеда не будет! — мой голос окреп, и я сама удивилась его твёрдости. — И ужина тоже. И завтрака завтра. Ничего не будет!
Во дворе воцарилась тишина. Все повернулись в мою сторону — кто с удивлением, кто с раздражением. Леночка вышла из дома, всё ещё сжимая в руках испорченную блузку.
— Мама, ты чего раскричалась? Что случилось?
— Случилось то, что я устала, — каждое слово давалось мне с трудом, но я продолжала, чувствуя, как разрывается многолетняя плотина молчания. —
Четырнадцать лет я принимаю вас здесь. Готовлю, убираю, стираю, выращиваю овощи. А вы… вы даже спасибо сказать не можете!
— Да ладно тебе, мам, — отмахнулся Андрей. — Чего ты драматизируешь? Подумаешь, погостить приехали.
— Погостить? — я горько усмехнулась. — Гости помогают хозяевам, уважают их труд. А вы что делаете? — я указала на растоптанные грядки, на разбросанные по двору бутылки и пакеты. — Вы превратили мой дом в проходной двор!
Сестра Тамара подошла ко мне, пытаясь обнять за плечи:
— Валюша, ты перетрудилась, отдохни часок…
Я отстранилась от неё:
— Нет, Тамара. Не отдохну. Я хочу, чтобы вы все собрали вещи и уехали. Сегодня же.
Несколько секунд стояла оглушительная тишина. Потом все заговорили одновременно.
— Мама, ты с ума сошла? — вскричала Леночка.
— Тётя Валя, ну как же так? — возмутилась Света. — Мы же на две недели приехали!
— У нас отпуск, между прочим! — поддержал её муж.
— Бабуль, ты чего? Я друзей пригласил! — насупился Костик.
Я подняла руку, требуя тишины, и неожиданно для себя все послушались.
— Четырнадцать лет я открывала двери своего дома. Кормила, поила, ночами не спала — лишь бы вам было хорошо. А вы… вы даже не видите меня. Для вас я — бесплатная кухарка, прачка, садовница. Но с этим покончено. Моя дача закрыта для всех вас. Навсегда.
— Бабуля! — воскликнула маленькая Машенька, единственная, кого мне было действительно жаль в этот момент. — А как же я? Я же люблю твои оладушки!
Я присела перед внучкой, заглядывая в её испуганные глаза:
— Машенька, ты сможешь приезжать ко мне. Но только когда научишься говорить «спасибо» и помогать бабушке.
Кто-то фыркнул, кто-то выругался сквозь зубы. Андрей попытался образумить меня:
— Мам, ты чего устроила? Подумаешь, парень на мотоцикле покатался! Мы всё исправим, ну!
— Нет, — я покачала головой. — Не исправите. Потому что вы даже не понимаете, что сломали. У вас есть час, чтобы собраться.
— А если мы не уедем? — вызывающе спросил Вадим. — Это и наша дача тоже, между прочим! Леночка — твоя дочь!
— Это мой дом, — спокойно ответила я. — Куплен на мои сбережения. И если вы не уедете, я вызову полицию.
— Не верю! — выкрикнула Леночка. — Ты не посмеешь!
Я достала телефон из кармана фартука и показательно набрала номер.
— Хочешь проверить?
По лицам родственников пробежала волна недоверия, сменившаяся осознанием — я не шучу. Они никогда не видели меня такой. Я и сама себя такой не знала.
Сборы были шумными и хаотичными. Никто не хотел уезжать, все возмущались, но что-то в моём взгляде не позволяло им перейти черту. Может, они впервые увидели за маской услужливой тёти Вали настоящую женщину с характером и достоинством?
— Ты пожалеешь об этом, мама, — бросила напоследок Леночка, усаживаясь в машину. — Будешь сидеть тут одна, никому не нужная!
— Я лучше буду одна, чем с теми, кто меня не уважает, — тихо ответила я, закрывая за ними калитку.
Когда последняя машина скрылась за поворотом, я опустилась на ступеньки крыльца и разрыдалась.
Плакала долго, навзрыд, выпуская годами копившуюся боль. Казалось, что вместе со слезами из меня выходит тот образ – покладистой, безропотной Валентины, которая всё стерпит и всё простит.
Первые дни одиночества были странными. Я вздрагивала от каждого звука, привыкшая к постоянному гомону голосов. По инерции готовила слишком много еды, а потом не знала, куда девать остатки. Телефон молчал — никто из родных не позвонил, словно проверяя, сколько я продержусь в своём бунте.
На третий день пришла соседка Нина.
— Ну что, Валя, как оно — быть хозяйкой собственной жизни?
— Непривычно, — честно призналась я. — Иногда так тихо, что становится страшно.
— Это не тишина страшна, а твоя привычка жить для других, — мудро заметила Нина, разливая чай. — Ты же столько лет себя для всех растворяла, что собственного голоса не слышала.
Я задумалась над её словами. Действительно, когда я в последний раз делала что-то только для себя? Когда сажала цветы, потому что мне нравится их аромат, а не потому, что «внуки любят бегать среди астр»? Когда готовила блюдо, которое нравится мне, а не угождала вкусам родни?
В тот вечер я достала с антресолей старый этюдник. Когда-то, ещё до замужества, я мечтала стать художницей. Но потом навалились заботы: муж, дети, работа… Долго сидела перед чистым холстом, не решаясь провести первую линию. А потом, словно прорвало — я рисовала до темноты, не замечая времени. Впервые за много лет я чувствовала себя… собой.
Август подходил к концу, когда в калитку несмело постучали. На пороге стояла Машенька с букетом полевых цветов и маленьким рюкзачком.
— Бабуль, а можно к тебе? — спросила она шёпотом. — Я научилась говорить «спасибо» и помогать. Честно-честно!
Я обняла внучку, вдыхая запах её волос, пахнущих солнцем.
— Конечно, можно, маленькая. Только ты одна приехала?
— Мама за углом ждёт, — призналась Машенька. — Она сказала, что ты её не пустишь.
Я вздохнула и взяла внучку за руку:
— Пойдём, позовём твою маму. Поговорить нам нужно.
Леночка выглядела смущённой и непривычно тихой. Мы сидели на террасе, пили чай с яблочным пирогом, а Машенька помогала накрывать на стол — старательно, высунув от усердия язык.
— Мам, я… — Леночка запнулась. — Я не понимала, как тебе тяжело всё это время. Мы привыкли, что ты всегда всё сделаешь, всех накормишь, всё стерпишь. Прости нас.
— Не за что прощать, доченька, — я накрыла её руку своей. — Я сама позволяла так с собой обращаться. Но теперь всё будет по-другому.
— Значит, мы больше никогда не приедем? — в голосе дочери было неподдельное сожаление.
— Приедете, — улыбнулась я. — Но не как потребители, а как гости. Уважающие хозяйку и её труд.
Мы проговорили до вечера. Впервые за много лет — по-настоящему поговорили, услышали друг друга. Машенька уснула на диване, подложив под щёку ладошку, а мы с Леночкой вышли в сад. Яблони, склонившиеся под тяжестью плодов, серебрились в лунном свете.
— Знаешь, мам, — тихо сказала дочь, — я только сейчас поняла, какая ты сильная. И когда ты выгнала нас, и когда всю жизнь тянула семью… По-разному, но сильная.
Я посмотрела на звёздное небо и подумала: иногда нужно закрыть одну дверь, чтобы открыть другую. Моя дача закрылась для бесцеремонной родни, но открылась для новых отношений — честных, уважительных, равных.
К концу сентября ко мне стали приезжать и другие родственники — по одному, ненадолго, с подарками и готовностью помочь. Андрей починил крышу, Костик, смущённо отводя глаза, восстановил грядки и даже посадил под зиму чеснок. Тамара привезла новую скатерть взамен испорченной.
А я… я наконец-то начала жить для себя. Рисовать по утрам, читать книги в гамаке, выращивать не картошку для всей родни, а экзотические цветы для души. И поняла: моя сила не в том, чтобы всех обслуживать, а в том, чтобы оставаться собой — даже если для этого приходится закрывать двери перед теми, кто не ценит твоё гостеприимство.
Теперь, когда наступают тёплые дни, я без страха жду лета. Я знаю, что мой дом — это моя крепость. И те, кто приходят в неё, будут уважать её хозяйку. А если нет — что ж, калитка легко закрывается. И открывается — но только для тех, кто этого действительно достоин.
