Шесть утра в воскресенье. Я лежала с открытыми глазами, пытаясь переварить, что над головой снова творилось невесть что. Потолок вздрагивал. Люстра едва заметно покачивалась. И за два месяца я к этому так и не привыкла.
Со вздохом натянула старенький халат, поморщилась.
— Опять грохочет, — пробормотала я, осторожно вставая. — Что за неугомонная…
Когда мой сосед Борис Иванович продал квартиру и переехал к сыну в Краснодар, я и подумать не могла, что тишину и покой можно так быстро забыть. Двадцать лет он жил над нами — незаметный пенсионер с котом и коллекцией марок. Ходил, как тень, а теперь…
Я вздрогнула от нового удара.
Пять минут прикидывала, стоит ли стучать в потолок шваброй. Если разбудила меня, то я уже не засну. На кухонных часах — 6:17.
Потянулась за шваброй и несколько раз ткнула черенком в потолок. Грохот стих. Я вздохнула с облегчением.
Ненадолго. Через минуту все возобновилось – шарканье, какие-то прыжки, как будто что-то волокли волоком.
— Хватит, — сказала я своему отражению в старом зеркале, поправляя растрепавшиеся седые волосы. — Сколько можно терпеть?
Поднялась на этаж выше и остановилась перед дверью, пытаясь отдышаться. Колено ныло. Часто болела спина. Иногда я чувствовала каждый свой прожитый год, каждую неделю из этих шестидесяти восьми лет…
Решительно нажала кнопку звонка.
Дверь открылась почти мгновенно. Передо мной стояла женщина лет тридцати пяти, в каких-то обтягивающих спортивных штанах и футболке. Вспотевшая, раскрасневшаяся, с пучком русых волос на макушке. Она тяжело дышала.
— Доброе утро! — как ни в чём не бывало.
Я непроизвольно поджала губы. И ради этого меня разбудили?
— Здравствуйте, — я старалась говорить спокойно. — Я ваша соседка снизу, Антонина Петровна. И у меня есть серьёзный разговор.
— Заходите, — она чуть отодвинулась в сторону. — Простите, я не очень…
— Спасибо, я ненадолго, — оборвала я её. — Скажите, вы понимаете, что мебель двигать в шесть утра в воскресенье — это неприемлемо?
Она недоуменно моргнула. А потом вдруг рассмеялась — легко, искренне, и это меня раздосадовало ещё больше.
— Простите, я не передвигаю мебель! — она всё ещё улыбалась. — Это я… просто… занимаюсь.
— Занимаетесь? — я невольно повысила голос. — Чем таким можно заниматься в шесть утра, что трясётся весь дом?
— Йогой, — она как-то смутилась. — И немного танцевальной терапией. Это… помогает мне.
Я хотела съязвить, но что-то в её глазах остановило меня. Усталость. Затаенная боль. Знакомое выражение — я видела такое в зеркале, когда Пётр ушёл к молоденькой бухгалтерше.
— Это как топот слона, — всё же сказала я, но уже мягче. — От вашей… йоги.
— Простите, я даже не думала, — она виновато опустила глаза. — Совсем забыла про звукоизоляцию в этих домах. Обещаю больше не…
— Танцы на рассвете, — пробормотала я.
Она подняла взгляд, и в её глазах блеснули слёзы.
— Я и правда эгоистка,просто утром тяжелее всего. Накатывает… Но это мои проблемы, а не ваши. Простите.
Я почувствовала, что эта женщина, в сущности, еще ребенок. Все мы — чьи-то дети, просто в разном возрасте. Даже в свои шестьдесят восемь иногда хочется уткнуться в мамину юбку и сказать: «Я не справляюсь».
— Хотите чаю? — вдруг спросила она, вытирая глаза. — Я только испекла шарлотку. Вкусная вышла.
Я собиралась отказаться. В конце концов, это она шумела. У меня болело колено, тянуло спину, да и вообще, к чему мне общение с незнакомой молодой особой?
Но запах яблок и корицы был восхитительным.
— Только на минутку, — я сдалась. — И я всё равно против ваших утренних… упражнений.
Она жила почти без мебели. Маленький журнальный столик, диван, пара стульев. Никаких штор — только жалюзи. В углу — скрученный коврик и небольшая колонка. Стены голые, только светлые обои. Как будто кто-то ещё не начал жить в этой квартире. Или остановился на полпути.
Она поставила передо мной чашку чая и тарелку с шарлоткой.
— Меня зовут Марина, — сказала она, присаживаясь напротив. — Я здесь недавно. Два месяца только.
Я попробовала пирог. Удивительно, но он был именно таким, как пекла моя мама. Яблоки с кислинкой, не переслащенные. Тесто пышное. И этот аромат…
— Вкусно. Где научились так печь?
— Бабушка научила, — она словно обрадовалась смене темы. — Знаете, я всегда говорю, что в сложные времена нужно готовить. Это… заземляет.
— А у вас сложные времена? — спросила я прямо.
Марина замерла, потом медленно поставила чашку.
— Развод, — ответила просто. — Десять лет коту под хвост. И как бы банально ни звучало — муж ушёл к подруге.
Она сказала это буднично, без мелодрамы, и от этого стало ещё тяжелее.
— Предавать любят те, кому доверяешь, — пробормотала я. — Иначе это не предательство.
Она подняла взгляд — в нём удивление и что-то ещё.
— Да, — кивнула. — Именно так.
Я знала это чувство. Когда тот, кого ты любил, вдруг оказывается совсем другим человеком.
— А вы… — она замялась.
— Тридцать лет назад, — я отпила чай. — Муж ушёл к двадцатитрёхлетней. Я работала сутками, дочь поднимала, а он… Им нужны были другие женщины, вот и всё.
— И что вы делали?
— Работала. Ещё больше. Книги стали моим убежищем. Я ведь всю жизнь в библиотеке.
— А я танцую, — она слабо улыбнулась. — Или пытаюсь. Раньше занималась. Даже выступала немного. А потом… В общем, вышла замуж, забросила. А сейчас вот решила вернуться к тому, что любила.
— В шесть утра?
Она засмеялась.
— В шесть утра особенно плохо, — призналась она. — Просыпаюсь и сразу накрывает. Страхи, неуверенность, тревога. А танец и йога помогают это… как бы вытанцевать.
Звучало странно. Но что-то в этом было. Я вспомнила, как в первые месяцы после ухода Петра металась по квартире. Не находила себе места. Хотелось кричать. Или крушить всё вокруг.
— И много ещё… танцевать будете? — спросила я, доедая шарлотку.
— Я могу перенести занятия на другое время, — поспешно сказала она. — Правда, я не подумала, что так слышно. Обещаю больше…
— Да ладно уж, — вздохнула я. — Танцуйте. Только хотя бы не в воскресенье в такую рань.
Она улыбнулась — и я впервые заметила, какая у неё хорошая улыбка. Открытая, искренняя. Такие сейчас редко встречаются.
— Знаете, а вам бы тоже не помешала йога, — вдруг сказала она, глядя на меня. — Я заметила, вы немного прихрамываете. Колено?
— Подагра, — буркнула я. — И спина. И возраст, знаете ли.
— А у моей бабушки тоже подагра. Ей восемьдесят два, и она до сих пор делает простые асаны каждый день.
Я хмыкнула.
— Вот прямо так и делает?
— Начала в семьдесят пять, — Марина кивнула. — Говорит, это её спасло. И от болей, и от одиночества.
— От одиночества?
— В группе занимается. Там же все бабушки. Чай потом пьют, сплетничают. У них теперь своя компания, ходят вместе в театр и на выставки.
Я представила себя, пытающуюся сделать мостик или сесть на шпагат. Нелепица какая-то.
— Ничего сложного, — словно прочитав мои мысли, сказала Марина. — Простые упражнения для начала, чтобы мышцы поддерживать. Для гибкости, для суставов. Хотите, покажу?
Не знаю, что на меня нашло. Может, её открытая улыбка. Может, воспоминания о маминой шарлотке. Может, бессонница. Но я кивнула.
— Только что-нибудь совсем лёгкое, — предупредила я. — И учтите, мне скоро семьдесят.
— Возраст — это состояние души, — она расстелила коврик. — А вот застывшие мышцы — уже проблема посерьёзнее.
Когда я спускалась по лестнице обратно в свою квартиру, было уже около девяти. Мы с Мариной проговорили три часа. Она показала мне несколько простых упражнений для растяжки спины и коленей. Потом мы пили чай, и она рассказывала о своей работе — оказывается, она преподавала йогу и танцы. А я рассказывала о книгах и о Наташе, моей дочери, которая уехала в Канаду.
Странное чувство. Будто камень с души упал. Я давно ни с кем так не разговаривала. Кому какое дело до одинокой старухи? А тут сидела, говорила, и вокруг время будто остановилось.
Дома я первым делом подошла к шкафу, где хранились старые альбомы. Нашла снимок тридцатилетней давности — я в купальнике на пляже в Гаграх. Тонкая талия, длинные ноги. Где теперь та женщина? Тело словно не моё — ватное, тяжёлое, непослушное.
«Тело просто хочет двигаться», — эти слова Марины застряли в голове.
Утром следующего дня я проснулась с ноющей болью в спине. Хотела позвонить Ирке — вечно жаловаться на здоровье, только и осталось. Но вдруг вспомнила одно из упражнений, которые показывала Марина.
«Ложитесь на спину, — говорила она. — Поднимите колени к груди, обхватите их руками и покачайтесь из стороны в сторону. Это массирует спину и растягивает поясницу».
Я попробовала. Странное ощущение. Неловко как-то, несерьёзно. Но через пять минут спина действительно меньше болела.
Она зашла ко мне вечером через несколько дней. Принесла новую шарлотку и травяной чай.
— Как ваша спина? — спросила она, пока я возилась с чайником.
— Да как обычно, — буркнула я. — В моём возрасте уже не ждёшь, что что-то улучшится.
— Вы пробовали те упражнения?
Я не хотела признаваться. Чувствовала себя глупо. Но кивнула.
— Немного. Утром. Нормально.
— Хотите ещё позаниматься? — она достала из сумки сложенный коврик. — У меня сегодня нет группы, я свободна.
И снова я согласилась. Сама не знаю почему.
Раз в неделю. Потом два. Потом она предложила простой комплекс, который я могла делать сама. Постепенно моё тело начало меняться. Нет, я не стала вдруг стройной и гибкой, как балерина. Но боли в спине уменьшились. Колено всё ещё ныло, но я могла ходить дольше без отдыха. А главное — я стала лучше спать.
— Тонечка, ты прямо расцвела! — заметила Ирка, когда мы встретились в магазине. — Влюбилась, что ли?
— Типун тебе на язык, — отмахнулась я. — В моём возрасте только о любви и думать.
— А что такого? Посмотри на себя — спина прямая, глаза блестят!
Дома я подошла к зеркалу. Действительно, что-то изменилось. Я стояла ровнее. Движения стали… мягче? И откуда-то появилась энергия. Раньше я с трудом доползала до вечера, а теперь часто гуляла после ужина.
— Мам, у тебя голос другой, — сказала Наташа во время нашего еженедельного звонка по видеосвязи. — Ты какая-то… счастливая? Что случилось?
Я рассказала ей о Марине, о йоге, о наших посиделках. Наташа слушала с удивлением.
— Ты занимаешься йогой? Серьёзно? А можешь показать?
Я смутилась, но встала и показала пару простых асан. Наташа ахнула.
— Мама! Да ты молодец! Я так рада, что ты нашла такое занятие!
— Просто разминка для старых костей, — проворчала я, но внутри разливалось тепло от её одобрения.
— И эта Марина… Она тебе нравится?
— Она хороший человек, — сказала я осторожно. — Переживает развод. Старается начать новую жизнь.
— Как когда-то ты, — тихо сказала Наташа.
Я замолчала. Да, как когда-то я. Только мне было сорок, а не тридцать пять. И некому было поддержать.
В следующий раз, когда Марина пришла на занятие, я спросила:
— А когда у тебя выходной?
Она удивлённо посмотрела на меня.
— В среду обычно. А что?
— Зайдёшь на обед? Я хочу приготовить лазанью. Дочка из Канады рецепт прислала.
Её лицо вдруг осветилось такой радостью, что я смутилась.
— С удовольствием, — сказала она. — Знаете, я… Не очень люблю есть одна.
И тут я поняла, как одиноко ей, наверное, в пустой квартире. Новый город. Никого вокруг. Танцы по утрам, чтобы заглушить тоску.
— Я тоже, — сказала я. — Не люблю одна.
В то воскресенье я проснулась непривычно рано, ещё затемно. Не от шума сверху — Марина сдержала слово и больше не занималась в воскресенье с утра. Просто выспалась.
Встала, сделала чай. Тело просило движения. Непривычное ощущение — раньше утром я только о том и думала, как бы поскорее сесть и отдохнуть.
Расстелила коврик в гостиной. Начала с простых поз, которые уже хорошо освоила. Постепенно тело разогрелось.
«Тело просто хочет двигаться». Теперь я понимала, что Марина имела в виду.
И вдруг — стук снизу. Дробный, настойчивый. Я замерла на середине движения. Неужели я настолько громко топаю?
Не успела я свернуть коврик, как в дверь позвонили.
На пороге стояла Валентина Семёновна с нижнего этажа — вечно недовольная женщина лет шестидесяти, с которой мы едва здоровались при встрече.
— Антонина Петровна, — начала она с места в карьер, — Вы что там делаете в такую рань? Топот стоит, люстра ходуном ходит!
Я почувствовала, как краснею. Господи, теперь я сама в роли нарушителя спокойствия!
— Простите, Валентина Семёновна, — сказала я. — Я занимаюсь… упражнениями. Не думала, что это так слышно.
Она прищурилась.
— Упражнениями? В вашем возрасте?
Я чуть не рассмеялась. Дежа вю какое-то. Те же слова, что я говорила Марине.
— Представьте себе, — я выпрямила спину. — И знаете, что? Мне стало намного лучше. Спина почти не болит, колени меньше ноют.
Валентина Семёновна явно растерялась. Она ожидала извинений и обещаний больше не шуметь, а не такого напора.
— И что за упражнения? — спросила она настороженно.
— Йога. Для людей нашего возраста. Очень помогает, — я помедлила и добавила: — Хотите чаю? Я как раз собиралась завтракать. Заодно и расскажу подробнее.
Валентина Семёновна недоверчиво смотрела на меня. Но потом что-то изменилось в её взгляде.
— У меня артрит, — сказала она тихо. — Врачи говорят — двигаться надо. А как двигаться, когда всё болит?
— Заходите, — я распахнула дверь шире. — У меня шарлотка есть, только вчера испекла. По рецепту моей соседки сверху.
Валентина Семёновна переступила порог. А я подумала, что, может быть, скоро у нас образуется своя маленькая группа. Как у бабушки Марины — занятия, потом чай, разговоры.
И всё благодаря шуму сверху и упрямой девочке, которая танцевала свою боль в шесть утра.
«Спасибо, что разбудила меня», — подумала я с улыбкой.
