Марина впервые за много лет села в поезд на восток. Вагон скрипел, поезд мерно покачивался — а она смотрела в окно, сжимая в кармане билет. Проводница — пожилая, усталая женщина с потухшими глазами — остановилась рядом и покачала головой:
— На Светлоград? Девушка, вы уверены? Там теперь почти никого не осталось…
— Я знаю, — шепчет Марина и устраивается у окна поудобнее. — Это мой родной город.
За стеклом — осень, поля уже припорошены первым инеем. Всё, что осталось где-то далеко — в российской глуши, там ждёт дом Марину. Тот самый дом, который она покинула в восемнадцать. Тогда поклялась — никогда не вернусь. А вчера пришла телеграмма из больницы: «Ваша мать при смерти. Просит приехать немедленно».
…Мама. Светлана Ивановна. Учительница начальных классов, вечная труженица, посвятившая жизнь чужим детям. О собственной же дочери — Марине — любила говорить соседкам: «Вот вырастила — а какая неблагодарная вышла, эгоистка…» Так было, когда Марина училась в институте и домой заезжала — только на каникулах. Потом совсем не ездила.
Всё ведь началось с Сергея. Красавец, умница, семья хорошая — но не местный, чужой. Приехал работать в администрацию, устроился… и Марине руку с сердцем, да ещё и переезд в областной центр предложил.
— Ни за что, — резко оборвала мать. — Проходимца твоего я больше в доме видеть не желаю. Если выберешь его — дорогу домой забудь!
— Мама, я же его люблю…
— Любовь? Любовь — это роскошь для дур. Нормальная женщина замуж выходит за надёжного мужчину, а не за красивую мордашку. Вон у тебя есть Виктор Степанович из банка — вот за кого идти надо.
Виктор Степанович… Сорок два года, дважды разведен, лысина, пузико пивное. Зато — машина, дача, перспективы. Когда Марина и слушать про него не захотела — мать три дня молчала и не разговаривала.
А потом был тот вечер — самый ужасный… Мать увидела их с Сергеем в городском парке — просто шли, держались за руки. Дома грянул скандал, какого Марина ещё не видела.
— Семью позоришь! — заламывала мать руки. — Думаешь, женится он на тебе? Таких, как ты, используют — и выбрасывают!
— Он меня любит! И я его!
— Слишком глупа ты ещё, чтобы понять, что такое любовь. А твой красавец — уже с дочкой главы района встречается. Все об этом знают, кроме тебя, глупая!
Марина — не верила. Но две недели спустя всё-таки увидела Сергея у ресторана. С девушкой — не знакомой. Мир рухнул… Мать оказалась права. Не легче стало — хуже.
— Я же говорила, — холодно бросила мать за ужином. — Ну что, поумнела? Может, теперь к Виктору Степановичу сходишь?
Марина промолчала, только ночью уже собрала чемодан — и уехала к подруге в Москву. Мать молча, с презрением провожала.
Телефонные разговоры? Редкость. Полгода раз, на праздники.
— Как дела? — Нормально. — Работаешь? — Работаю. — Замуж вышла? — Нет… — Ну и зря. Время идёт.
И всё. Никаких «как ты?», никаких «я скучаю», ни разу — «приезжай». Время текло. Марина всё-таки вышла замуж — за спокойного, надёжного Андрея, переводчика. Отправила матери свадебные фото. В ответ — короткая открытка: «Поздравляю. Будьте счастливы».
Когда родилась Катя — дочка, Марина осторожно предложила:
— Может, приедете познакомиться с внучкой?
— Далеко ехать. Да и дела.
— Мы можем приехать…
— Как хотите. Только заранее звоните.
Но поездка всё откладывалась: то Катя болела, то у Андрея работа, то… а вскоре показалось, что уже слишком поздно. Мать ни разу не попросила даже фото внучки. Ни открытки — ни на один её день рождения.
Вчера — телеграмма. Сухая, как выстрел: «Светлана Ивановна Крылова умирает. Больница Светлограда. Просит дочь».
Марина долго сидела с этой бумагой — внутри у неё всё стыло и немело. Просит… после тридцати лет молчания. После всего. Просит…
— Не езди, — тихо сказал Андрей. — Она выбрала свою гордость. Не мучай себя.
— Но ведь она всё-таки моя мама.
— Настоящая мать не отвернётся от дочери из-за первой любви… — Андрей говорил глухо, но твёрдо.
Может, он и прав был. Может. Но билет уже лежал на ладони, а Марина тихо собирала вещи — и никто бы не смог её остановить.
Светлоград встретил её пустыми дворами и облупившейся, пожелтевшей штукатуркой. За тридцать лет город словно выцвел, превратился в собственную бледную тень: молодежь исчезла, производства закрылись, остались только старики — да воспоминания на развалившихся скамейках.
Больница… То же унылое советское здание, разве что ещё более обшарпанное и неухоженное. Марина шагала по коридору, искала нужную палату — и, увидев номер, вдруг замерла у двери.
На кровати — маленькая, высохшая фигурка, волосы почти серебряные. Это… Она? Серьёзно? Та самая мамина фигура, когда-то мощная, несгибаемая — учительница, Светлана Ивановна, властная и сильная…
— Мама? — Марина едва выдавила из себя.
Старушка медленно повернула голову. Глаза — эти же родные серые, такие же, как прежде, только будто глубже стали.
— Приехала… — тихий, хриплый шёпот. — Я подумала — ты не приедешь…
— Я здесь, — Марина приблизилась, осторожно присела на край кровати. — Как ты себя чувствуешь?
— Плохо. Врачи говорят — недели… а может, и дни. — Мама теперь говорила медленно, будто каждое слово было камнем. — Мариночка, доченька, я… хотела…
Застыла. Снова прикрыла глаза. Марина накрыла её ладонь своей — сухая, едва ощутимая кожа, будто совсем прозрачная.
— Мама, не надо сейчас говорить. Попробуй отдохнуть…
— Нет… — Мама открыла глаза. Упрямая, как прежде. — Я должна. Мариночка, прости меня. Я была… дурой. Упрямой, глупой дурой…
Ком подступил к горлу Марины. Все эти годы вдруг вспыхнули болью.
— Мам…
— Я думала… защищаю тебя. От боли, ошибок. А, выходит, — от самой жизни… — И вдруг по морщинистым щекам заструились слёзы. — Ты была права тогда. Я тебя потеряла, и Катю. Всё потеряла из-за своей гордости.
Марина уже не могла сдерживать слёзы — только шептала:
— Мама, ну хватит… Ты не виновата. Всё в прошлом.
— Я… я видела ваши фотографии. В соцсетях… Катенька выросла — красавица, правда. На тебя похожа. И Андрей… хороший у тебя муж. Я ошибалась. Во всём…
— Мама! — Марина крепко-накрепко сжала её ладонь. — У нас ещё есть время. Я никуда не поеду, останусь, буду здесь рядом.
— Поздно уже…
— Не поздно! Никогда не поздно! Катя очень хочет с тобой познакомиться. Я много ей рассказывала про бабушку.
— Правда? — глаза зажглись, как будто в самой глубине затеплился огонёк.
— Правда. Она приедет на каникулах. Хочет увидеть тот город, где я выросла.
Мать слабо сжала её пальцы:
— Не знаю, доживу ли…
— Конечно, доживёшь. Уже почти лето, совсем немного осталось!
На следующий день Марина привела в палату Катю. Семнадцатилетняя, ещё совсем девочка, сначала стеснялась, поглядывала исподлобья — но стоило бабушке посмотреть на неё долгим, трогательным взглядом — с такой болью и радостью, — как Катя подошла, присела рядом и аккуратно взяла бабушкину руку.
— Бабушка… мама рассказывала, что вы учительница. А у меня сочинения лучше всех в классе выходят. Наверно, это от вас?
— Может быть, солнышко… Может быть… — вздыхает мама, губы дрожат, но глаза полны какой-то новой нежности.
Три недели они были в Светлограде. Каждый день — в больницу. Мама, казалось, чуть оживала. Видно, встреча с дочерью и внучкой подарила ей силы — те самые, которые она уже почти потеряла. Они разговаривали — много, по-настоящему, впервые за тридцать лет. Без фальши и ледяных стен.
— Знаешь… — как-то призналась мама, когда вечер сгущался за окном, — я каждый день твой звонок ждала. Каждый вечер сидела у окна и думала: «А вдруг приедет»… А потом сама себя убеждала: «Не приедет. Не надо. И не хочу видеть». — Мама чуть улыбнулась. — Гордость, вот что это…
— Я тоже ждала, — Марина сглотнула ком. — Что ты позовёшь. Скажешь только: «Я скучаю».
— Мы обе упрямые… проклятая гордость…
— Зато честные. И Катя — такая же!
Мама вдруг улыбнулась — не так, как обычно, а мягко, по-тёплому:
— Хорошая девочка у тебя выросла. Спасибо тебе, Мариша.
Каникулы подходили к концу. Уже собраны чемоданы, билеты куплены, завтра — обратно в Москву. Но вдруг — неожиданно, словно между прочим — мама сказала:
— А что, если я к вам переберусь? Продам дом, куплю себе жильё где-нибудь рядом с вами.
Марина даже растерялась:
— Мама, ты… ты всерьёз?
— Серьёзно. — Голос её дрожал, но в глазах — решимость. — Я хочу быть рядом. С тобой, с Катюшкой. Хочу попытаться наверстать хоть что-то из того, что потеряла.
Катя тут же вспыхнула радостью:
— Конечно, бабуль! Переезжай! Будем вместе чай пить, сериалы смотреть, а я тебя в соцсетях всему научу!
И вот — мама засмеялась. Настоящее, звонко, даже молодо — так она не смеялась много лет, а может, и никогда.
Прошло полгода, и Светлана Ивановна действительно переехала в Москву. Купила себе малюсенькую квартирку — прямо через дорогу. Постепенно стала настоящей бабушкой: водила Катю на выставки и театры, помогала с домашкой, варила по воскресеньям любимый борщ. И даже хвасталась подругам: — Моя внучка, между прочим, лучшая сочинительница в классе!
Про то, как когда-то не разговаривали тридцать лет, они больше не говорили. А зачем? Все эти слова теперь казались такими мелкими и ненужными. Потому что жизнь — она короткая, а любовь… Если она настоящая — прощает всё. Главное — не бояться однажды сделать этот самый первый шаг навстречу и не отпустить друг друга снова.
Осенью, в последнее воскресенье октября, всей семьёй выбрались в Светлоград — показать Андрею город Марины. Город, казалось, стал ещё тише, но вдоль аллей пылали золотом клёны, и становилось светлее чуть не от деревьев, а оттого, что все вместе.
Стояли у памятника в старом парке — и тут мама, немного задумавшись, сказала:
— Знаете, я раньше думала: дом — это там, где родился. А теперь понимаю: дом — это там, где тебя ждут и любят.
Марина крепко-крепко обняла маму:
— Тогда мы теперь все дома, мам. Все — дома.
