Вечер был душным, окна в гостиной нараспашку, но воздух всё равно казался тяжёлым. Аня сидела на диване, скрестив ноги и глядя в пол. Её пальцы нервно мяли край подушки, пока она пыталась подобрать слова. Напротив, у журнального столика, стоял Дмитрий, сжимая в руках лист бумаги. Его лицо было напряжённым, брови сдвинуты, а голос дрожал от сдерживаемого раздражения.
— Мить, я тебя просила разобраться с выходками твоей мамы, а ты решил на развод подать? — Аня подняла глаза, её голос был резким, но в нём сквозила обида.
Дмитрий бросил лист на стол. Это была распечатка заявления о разводе. Он не смотрел на жену, уставившись в окно, где за шторами мелькали огни соседних домов.
— Аня, ты думаешь, я это с радостью делаю? — ответил он тихо, но с ноткой усталости. — Я просто больше не могу. Мы каждый день как на войне.
Аня встала, её движения были резкими, почти рваными. Она подошла к окну и захлопнула створку, словно хотела отгородиться от внешнего мира.
— На войне? Это ты называешь войной? — она повернулась к нему, глаза блестели от слёз. — А то, что твоя мама звонит мне каждый день и учит, как готовить, как одеваться, как воспитывать нашего сына? Это, по-твоему, нормально?
Дмитрий провёл рукой по волосам, его плечи опустились. Он хотел ответить, но слова будто застряли. Вместо этого он просто покачал головой и отошёл к двери.
— Я не хочу больше это обсуждать, Ань. Я устал.
Дверь хлопнула за ним, оставив Аню одну в комнате. Она снова опустилась на диван, чувствуя, как внутри всё сжимается. Это был не первый их спор, но впервые слово «развод» прозвучало так ясно.
Аня и Дмитрий поженились семь лет назад. Тогда всё казалось простым: они были молоды, влюблены, полны планов. Они снимали маленькую квартиру, смеялись над протекающим краном и мечтали о будущем. Но после рождения сына Максима всё изменилось.
Мать Дмитрия, Тамара Ивановна, переехала к ним через год после рождения ребёнка. Она настояла, что молодым нужна помощь, и Аня, уставшая от бессонных ночей, согласилась. Но помощь быстро превратилась в контроль. Тамара Ивановна вмешивалась во всё: от того, как Аня кормит Максима, до того, как она складывает бельё. Её замечания были мелкими, но постоянными, как капли воды, которые точат камень.
— Анечка, ты почему Максима так легко одела? Холодно же, простудится, — говорила она, поправляя шапку на внуке. Или: — Зачем ты купила эти подгузники? Я в своё время использовала марлю, и ничего, все дети выросли здоровыми.
Аня терпела. Она старалась улыбаться, отвечать вежливо, но с каждым месяцем её терпение таяло. Дмитрий, казалось, не замечал проблемы. Он отмахивался, говорил: «Мам, ну хватит», но никогда не ставил точку. Аня чувствовала, что её голос в семье становится всё тише.
Финансовые трудности только усугубляли ситуацию. Зарплаты Дмитрия едва хватало, а Аня, даже выйдя из декрета, работала неполный день, чтобы больше времени проводить с сыном. Тамара Ивановна часто намекала, что Аня «мало старается» для семьи, и это било по больному.
На следующее утро после ссоры Аня сидела в детской, глядя, как Максим играет с конструктором. Его маленькие пальцы неуклюже собирали башню, и Аня невольно улыбнулась. Но улыбка исчезла, когда она услышала шаги за дверью. Вошла Тамара Ивановна.
— Аня, я суп сварила. Ты небось не готовила ничего, а ребёнку надо нормально питаться, — её тон был как всегда доброжелательный, но с лёгким оттенком укора.
Аня сжала губы, но тут же вспомнила, что обещала себе не реагировать.
— Спасибо, Тамара Ивановна, — сказала она ровно. — Но я уже покормила Максима кашей.
— Кашей? — Тамара Ивановна приподняла брови. — Это хорошо, конечно, но суп сытнее. И мясо там, как он любит.
Аня почувствовала, как внутри всё напряглось. Она хотела сказать, что Максим не любит мясо из её супов, но вместо этого просто кивнула. Тамара Ивановна ушла, а Аня осталась стоять. Ей хотелось выбросить суп в мусорку, но она знала, что это только подольёт масла в огонь.
Вечером, когда Дмитрий вернулся с работы, Аня попыталась заговорить с ним. Они сидели в спальне, подальше от ушей Тамары Ивановны. Максим уже спал, и в квартире было тихо, только тикали настенные часы.
— Мить, нам надо что-то делать, — начала Аня, её голос был тихим, но твёрдым. — Я не могу больше так. Она каждый день указывает мне, что делать. Я чувствую себя чужой в своём доме.
Дмитрий вздохнул, потирая виски.
— Ань, она просто хочет помочь. Она не со зла.
— Помочь? — Аня повысила голос, но тут же осеклась, боясь разбудить сына. — Это не помощь, это контроль. Ты её сын, ты должен с ней говорить.
— О чем поговорить?! — Дмитрий тоже повысил голос, но быстро взял себя в руки. — Мама, не помогай нам, без тебя обойдемся? Или мне выгнать её?
Аня посмотрела на него, её глаза наполнились слезами.
— Может, и выгнать, — сказала она тихо. — Или это я должна уйти?
Дмитрий замолчал. Он смотрел на неё, и в его взгляде было что-то новое — смесь усталости и отчаяния.
Через неделю после ссоры Аня решила поговорить с Тамарой Ивановной напрямую. Она ждала подходящего момента, и он наступил, когда Дмитрий ушёл на работу, а Максим был в садике. Они сидели в гостиной, Тамара Ивановна листала журнал.
— Тамара Ивановна, нам надо поговорить, — начала Аня, стараясь говорить спокойно.
Тамара Ивановна отложила журнал и посмотрела на неё с лёгким удивлением.
— О чём, Анечка?
— О нас. О том, как мы живём, — Аня сделала паузу, подбирая слова. — Я знаю, вы хотите помочь, но мне кажется, что вы… слишком вмешиваетесь.
Тамара Ивановна нахмурилась, её лицо стало серьёзным.
— Аня, я никогда не хотела тебя обидеть. Я просто вижу, как вы с Дмитрием мучаетесь. Я же для вас стараюсь, для Максима.
— Но это не помощь, — Аня почувствовала, как голос дрожит. — Вы каждый день указываете, что я делаю не так. Я не могу дышать спокойно.
Тамара Ивановна молчала, её глаза сузились. Аня ожидала гнева или оправданий, но вместо этого свекровь вдруг сказала:
— А ты знаешь, почему я так делаю?
Аня замерла. Вопрос застал её врасплох.
— Потому что я боюсь, — продолжила Тамара Ивановна, её голос стал тише. — Я вырастила Дмитрия одна, после того как его отец ушёл. Я знаю, как трудно быть одной. И я вижу, как вы с Митькой отдаляете друг друга. Я не хочу, чтобы мой внук рос без отца.
Аня молчала. Она ожидала чего угодно, но не такого признания. Впервые за все время она увидела в Тамаре Ивановне не строгую свекровь, а женщину, которая боится за свою семью. Это не решило их проблем, но заставило Аню задуматься.
Вечером Аня рассказала Дмитрию о разговоре. Они сидели на балконе, закутавшись в пледы, чтобы не замёрзнуть. Внизу шумел город, но здесь, в их маленьком уголке, было тихо.
— Она сказала, что боится за нас, — Аня смотрела на огни в окнах соседнего дома. — Что не хочет, чтобы Максим рос, как ты, без отца.
Дмитрий молчал, глядя на свои руки. Потом он вдруг сказал:
— Я тоже этого не хочу. Но я не знаю, как нам дальше жить, Ань. Я думал, развод — это выход. Чтобы все перестали мучиться.
Аня повернулась к нему, её сердце сжалось.
— Ты правда этого хочешь? — спросила она почти шёпотом.
Дмитрий посмотрел на неё, и в его глазах была боль.
— Нет, — признался он. — Но я не знаю, как всё исправить.
Они молчали, и в этом молчании было что-то новое — не гнев, не обида, а попытка понять друг друга. Аня вдруг осознала, что они оба устали от войны, но никто из них не хотел сдаваться.
Через несколько дней Аня предложила компромисс. Они с Дмитрием сели с Тамарой Ивановной и открыто поговорили. Аня попросила свекровь уважать их решения, а Дмитрий пообещал быть более решительным в защите жены. Тамара Ивановна, хоть и не сразу, согласилась попробовать. Она даже предложила переехать в свою квартиру, чтобы дать молодым больше пространства.
— Но я всё равно буду приходить к Максиму, — добавила она с лёгкой улыбкой. — Не выгоняйте старушку.
Аня кивнула, чувствуя, как на сердце становится легче. Это не было идеальным решением, но это был шаг вперёд.
Через месяц жизнь в их доме стала спокойнее. Тамара Ивановна всё ещё приносила свои супы, но теперь спрашивала, нужно ли. Дмитрий начал чаще говорить с матерью, обозначая границы. Аня же старалась не держать обиду, понимая, что свекровь действовала из страха, а не из злобы.
Однажды вечером, когда Максим уже спал, Аня и Дмитрий сидели на диване, глядя на звёзды за окном. Аня положила голову ему на плечо и тихо сказала:
— Мы справимся, Мить. Правда?
Он обнял её и кивнул.
— Справимся.
И в этом простом слове была надежда на то, что их семья, несмотря на все трещины, всё ещё может быть целой. Жизнь не стала идеальной, но она стала чуть честнее. И, может быть, этого было достаточно.
