— Ну ты хотя бы выслушай, Лиз, ну что ты как ежиха на раскалённой сковородке? — Андрей нервно переминался с ноги на ногу, прихлёбывая остывший чай из кружки с отбитым краем. Он пил с неё лет десять, хотя Лиза трижды выбрасывала эту уродину в мусор. Всегда каким-то чудом возвращалась. Как, впрочем, и сама тема разговора.
— Я слушаю. Третий раз за неделю, Андрей. Первый раз — было неловко. Второй — стало тошно. Сейчас вот — я просто злюсь. Ещё один заход — и я тебя покусаю, честное слово.
Она сидела на табуретке у кухонного стола в растянутом домашнем свитере, не особо стараясь скрыть раздражение. Голос был спокойный, но с тем самым металлическим привкусом, после которого хочется отойти на пару шагов и не рисковать.
— Просто… Ну, ты же понимаешь, Маша вот-вот родит. У них в комнате даже кроватку поставить негде. — Он вздохнул так, будто это был его младенец, а не у брата. — Мы же семья.
— А я тебе кто? Чужая, что ли?
— Ну ты же понимаешь, о чём я… — Он почесал затылок. — У тебя трёшка. У нас же с тобой пока детей нет. А они — в положении. Ну, Людмила Сергеевна предлагает, чтобы…
— О, Людмила Сергеевна предлагает. — Лиза встала и начала неспешно складывать посуду в раковину. — Опять она предлагает. То диван им наш, то микроволновка. Теперь вот квартира. Ещё что — почку мою на будущее зарезервирует?
— Лиза, не говори так. — Андрей понизил голос, будто кто-то слушал их за стеной. — Мама просто переживает. Она…
— Она просто манипулирует. Как всегда. Как с той историей с деньгами на свадьбу Виктора. Помнишь? Сбережения всю свою пенсию спустила на ресторан, а потом намекает, что ты мужчина и должен помочь. А теперь вы оба решили, что я, как последняя дура, отдам им бабушкину квартиру. Потому что что? Я добрая?
Он молчал. Глаза бегали, как у школьника перед родительским собранием. Лиза знала это выражение: он молчит, потому что знает — она права.
— Ну ты же к Маше хорошо относишься, — наконец тихо пробормотал он. — Она же беременна. Ты сама говорила, что не представляешь, каково это — в тесноте, без своего угла…
— Это я говорила. Про чужих людей. А тут — другое. Ты хочешь, чтобы я отдала им квартиру. Не пустила пожить. Не помогла с арендой. А отдала. Моё жильё. Моё! — Лиза со стуком поставила кастрюлю на плиту. — Ты совсем крышей поехал?
Андрей потёр лоб. Видимо, надеялся, что под ним окажется аргумент посильнее «но ты же понимаешь».
— Мама говорит, что ты всегда была… ну, немного… эгоистичной. Всё себе, себе. Бабушка тебе оставила — а ты даже не подумала, может, сдать, а нам купить что-то поменьше. Или хотя бы…
— О-о-о! — Лиза развела руками. — Началось. Классика жанра. Свекровь включает радио «пилю-пилю», ты на приёмнике — и всё, вещание пошло. Эгоистка я. Потому что не хочу, чтобы твой ленивый брат, который за всю жизнь только айфон успел обновить пять раз, переехал ко мне, разулся и сказал: «Уютненько!»
— Но у них же ребёнок будет!
— А у нас уже давно только один ребёнок. И зовут его Андрей. — Голос у неё сорвался, она отвернулась, чтобы не дать глазам наполняться. — Ты слышишь себя вообще?
— Ты просто не хочешь помочь. — Он поднял голову. Глаза вдруг стали сухими и острыми. — Это не про Виктора. Это про то, что ты всегда хочешь, чтобы всё было по-твоему. Чтобы последнее слово за тобой. Даже если это разрушает семью.
— Ах вот как? — Лиза усмехнулась. — Семью, говоришь. Так вот. Если это семья, где я должна отдать квартиру, молчать, платить за чужие прихоти и не иметь права сказать «нет» — то, может, это не семья, а рейдерский захват?
Он молча взял со стола чашку, вылил в неё остатки чая, поставил в раковину. Медленно надел куртку.
— Я подумаю, где переночевать. — Он говорил с натянутым спокойствием, как человек, который боится сорваться.
— Только не у мамочки. А то она, не дай бог, решит, что ты уже освободился и начинает на Виктора паспорт оформлять. Или ключи.
— Не шути так. Это не смешно.
— А мне уже давно не смешно.
Дверь хлопнула так, что дрогнули стекла на балконе. Лиза осталась стоять посреди кухни. Тарелки в раковине, пустая кружка на плите, старая люстра качается от сквозняка.
Внезапно ей стало так тихо, что захотелось включить телевизор, даже пусть там будет реклама крема от геморроя. Хоть что-то живое.
Но она не включила. Просто села обратно на табуретку и посмотрела на пустую кружку.
И только потом поняла — та самая. С отбитым краем. Вернулась снова. Как и все его обещания.
И снова — ни о чём.
— Ты серьёзно выгнала его? — Ульяна вытаращилась, будто Лиза сообщила, что прилетела на мопеде из Владивостока. — Ну, ты даёшь. И чо теперь?
— Не знаю. В квартире стало тихо. Даже странно. Как будто отодвинули стенку и обнаружили ещё одну комнату. — Лиза задумчиво ковырялась в круассане, который зачем-то купила, хотя терпеть не могла слоёное. — А по факту — ничего. Он вчера вещи забрал. Даже не попрощался. Зато Маша сегодня писала. «Лиза, давай без драмы. Мы же семья». Вот это меня просто добило.
— О-о-о, классика. Сначала скидывают тебя за борт, а потом машут тебе с лодки: «Давай, давай, выплывай. Мы тут, твоя семья». — Ульяна рассмеялась. — Господи, да я бы и половины не стерпела. Ты у нас святая.
— Не надо про святую. Я уже не знаю, кто я. Только знаю, что устала быть последней в списке.
Телефон пискнул. Сообщение от неизвестного номера.
Виктор: «Слышь, ты. Мне мать сказала, ты Андрюху из квартиры выперла. Вообще охренела? Мы что теперь — на помойке жить?» — О, пошёл трафик. — Лиза кинула телефон на диван. — Младшенький подключился. Сейчас начнёт слать угрозы. А потом, смотри, мама подключит юристов.
— Да не переживай ты. Квартира на тебя оформлена?
— Да. Завещание, право собственности, всё чисто. — Лиза вздохнула. — Но ты же понимаешь, дело не в бумажках. Давят не документами — совестью.
— А у них самой совести — с гулькин нос. — Ульяна поднялась, взяла свой шарфик. — Ты держись. Но если вдруг вздумаешь сдаться — я тебя своими руками обратно в суд потащу.
А через два дня случилась та самая стычка.
— Ну и где она, эта хозяйка жизни? — Голос Людмилы Сергеевны раздался с лестничной площадки, как фанфары перед казнью. — Виктор, не стой как телёночек, звони!
— Да не хочу я звонить! — донёсся в ответ голос младшего сына. — Мне вообще стрёмно. Я сказал, мы решим через суд. А она…
— Ах ты… размазня! Дай сюда! — Дверной звонок задребезжал, потом начались удары в дверь.
Лиза в это время мыла пол в ванной. Когда она вышла — уже не злилась. Уже просто надоело.
— Слушаю, — сказала она, открыв на цепочке.
— Ты! — Людмила Сергеевна ткнула пальцем, как прокурор в «деле о государственной измене». — Ах ты бессовестная девка. Как тебе не стыдно! Весь дом уже обсуждает, как ты выкинула мужа! Что ты себе возомнила, а?
— Я? Возомнила? — Лиза спокойно смотрела на женщину с тщательно уложенным ежиком седых волос. — Что я — взрослый человек, у которого есть жильё. Которое мне досталось не по блату, не по родству, а потому что я десять лет ухаживала за бабушкой. Пока вы строили своё семейное королевство из долгов и лени.
— А ты теперь что, дворецкая?! Не захотела пустить семью с ребёнком в трёшку?! Да ты…
— Она тебе ничего не должна, мама, — вдруг пробормотал Виктор, стоя позади, с поникшим лицом. — Пошли домой, чего мы тут как…
— Заткнись! — Людмила Сергеевна метнула взгляд, от которого увядал петунии. — Она разрушила всё! Семью! Мужа выкинула! Нас унизила!
— Это я разрушила? — Лиза открыла дверь чуть шире. — Или, может, вы? Когда решили, что можно так просто переселиться в чужую жизнь, как в номер люкс?
Маша появилась неожиданно — из-за поворота лестницы, с огромным пузом, в леопардовой футболке.
— Лизочка… — голос у неё был сладкий, как сироп. — Ну давай всё-таки по-человечески. Ты же знаешь, Андрей с родителями сейчас, а там даже спать негде. Я вся на нервах, у меня давление… — она сделала паузу, и трагически потерла лоб. — Ты не могла бы… просто на время… хотя бы комнату одну?
— Не могла бы. — Голос Лизы стал резким. — Вам всем кажется, что у меня на двери должно быть написано «бесплатное общежитие для родственников мужа». А я — не бесплатная. И не обязанная. И не дура.
— Вот значит как, — прошипела Людмила Сергеевна. — Ты нас выгоняешь. Всех. Прямо на улицу. Ребёнка будущего. Родню. Мужа!
— Мужа у меня больше нет. — Она выдохнула, даже не посмотрев на Виктора. — А вам я советую начать жить своей жизнью. Хотя бы раз.
— Ах так! — Людмила Сергеевна шагнула ближе. — Тогда жди повестки в суд! Ты думаешь, у тебя всё схвачено, да? Увидим ещё, чья возьмёт! Виктор, вызывай такси! Мы к адвокату!
Лиза закрыла дверь. Медленно, без хлопка. Прислонилась к ней спиной. Сначала дыхание сбилось. Потом — ничего. Тишина. Только из ванной пахло чистящим средством.
Она сидела на полу и думала. Нет, не про суд. Не про квартиру. А про то, что ей стало легче. Даже после всего этого спектакля на лестнице. Потому что теперь — всё сказано.
Осталась одна глава.
— Лиз… только выслушай, хорошо? — Андрей стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу. Вид у него был такой, будто он только что сбежал с группового сеанса йоги, где заставляли обниматься с незнакомцами.
— Ты серьёзно пришёл сюда? — Лиза даже не поверила сначала. Тон её был ледяной, но голос не дрожал. Она уже прошла через бурю. Теперь — штиль. Тот самый, когда ясно, что скоро кто-то утонет.
— Я… просто… — он сделал шаг вперёд, но она осталась на пороге, как таможенник. — У нас всё так закрутилось. Мама… Виктор… Я запутался.
— Ты не запутался, Андрей. Ты просто привык, что за тебя всё решают. Сначала мама, потом я. Только у меня лимит закончился.
Он опустил голову. Волосы у него были чуть взъерошены, будто он поспорил с подушкой и проиграл. В руках сжимал какую-то коробочку — из тех, в которых обычно держат кольца или таблетки от давления.
— Я просто хотел, чтобы ты знала. Я ушёл от мамы.
— Поздравляю. Пятьдесят три квадратных метра освободились для святой троицы. Надеюсь, Виктор уже поставил себе трон. — Она усмехнулась. — Ты думаешь, это — повод вернуться?
— Нет, я не про это. Я знаю, ты не простишь. Я бы и сам себя не простил. Но… — Он протянул ей коробочку. — Это тебе. Бабушка твоя… она мне её отдала тогда. Сказала, «только отдай ей, когда поймёшь, что она у тебя единственная».
Лиза открыла коробку. Там лежал маленький кулон — старенький, с потертостями. Серебро. Пожелтевшая цепочка. Бабушка его носила всегда. Даже в больнице не снимала.
— Ты не отдал.
— Я не понял. И вот… — он развёл руками. — Опоздал.
Она смотрела на кулон и чувствовала, как внутри всё сжимается. Даже не от обиды. От усталости. От того, что ей ещё приходится утешать того, кто предал.
— Ты, Андрей… ты не плохой человек. Просто ты — никакой. Ты живёшь по накатанной. Мама сказала — ты сделал. Виктор попросил — ты дал. Я плакала — ты ушёл на балкон. — Она замолчала на секунду, потом добавила почти шёпотом: — И в этом вся трагедия.
Он стоял, опустив плечи. Не униженно — обречённо. Как человек, который понял, что вернуться домой уже нельзя. Потому что дома больше нет.
— Если… если тебе когда-нибудь понадобится… — он замолчал. Просто посмотрел. Без фразы, без надежды. Лиза поняла: это была его последняя попытка.
Она закрыла дверь.
Прошла неделя. Лиза вставала утром без раздражения. Кофе не горчил. Шторы висели неровно, но их можно было не поправлять. Она сама выбирала музыку. Сама решала, сколько чеснока в салат. Сама — всё.
Однажды вечером зазвонил домофон. Незнакомый голос:
— Курьер. Книги. На имя Елизаветы Михайловны.
— Я не заказывала. — Она нахмурилась. — От кого?
— Без подписи. Просто — коробка и письмо.
Письмо было коротким. Мужским почерком. Без подписи.
«Ты была права. А я — нет. Но хоть один раз я хочу сделать что-то для тебя, не для них. Спасибо, что показала, что можно жить по-другому. Не прощай. Просто забудь.» В коробке были книги. Классика, которую Лиза упоминала мимоходом в разговорах. И сборник Чехова. С закладкой. Она открыла на нужной странице:
«Человек должен быть умным, добрым, честным. Иначе он — не человек, а тряпка.» Она усмехнулась. Слёзы не лились. Не было истерики. Было… покой. После урагана. После войны.
Весна пришла быстро. Во дворе снова посадили сирень. Соседский мальчик катался на самокате. Маша с коляской шмыгнула мимо, не здороваясь.
Лиза закрыла за собой дверь. Квартира пахла кофе и краской — она сама покрасила кухню в бежевый. На стене — не фотографии, а пустые рамки. Для будущего. Для новой жизни. Для тех, кто ещё войдёт, но не по принуждению. А по любви.
Она шла на новую работу. Не престижную, не высокооплачиваемую. Но — свою. А за спиной осталась не просто квартира, а крепость, которую она отстояла. За себя. За бабушку. За право быть не функцией, а человеком.
Финал.
За окном зазеленели деревья. В телефон приходили уведомления с вакансий, но не было сообщений от Андрея. Да и от Виктора. Людмила Сергеевна, по слухам, попала в больницу — с давлением. Никто не звонил. И Лиза не ждала. Это был уже не её сюжет.
Она села у окна, глядя на город. И вдруг сказала вслух:
— А ведь я теперь — просто я.
Никакой семьи. Никаких ожиданий. Только я. И этого, оказывается, достаточно.
