— Георгий, я серьёзно… Это же несправедливо! Она что, думала, что я вечная мебель тут? — Нина Александровна с видом полководца металась по просторной кухне, заламывая руки.
Кухня, между прочим, была светлая, уютная, с тёплыми полами и видом на сад, который Алиса собственноручно выхаживала последние два года. Не сад — гордость. А вот свекровь этот сад почему-то раздражал до дрожи в глазах.
— Ты вообще понимаешь, что она тебя обставила, как школьника? Дом-то чей? Кто впахивал? Кто тебя на ноги ставил? А теперь ты тут у неё на птичьих правах сидишь, как квартирант!
Георгий вздохнул, потер лоб, будто там у него спряталась кнопка «сделать всё нормально».
— Мам, ну не начинай… Ты знаешь, дом ей от тёти остался. Документы — железобетонные. Тут ничего не поделаешь…
— Ах, ничего? — голос у Нины Александровны сорвался почти на визг. — Ты в своём уме? Это она тебя крутит, как хочет, а ты — „ничего“… Смешно, Георгий! Очень смешно!
В это время за стенкой, в спальне, Алиса сидела на полу, прислонившись к двери. Руки дрожали. Сердце билось так, будто сейчас выпрыгнет прямо в ладони.
— Вот оно как… — бормотала она, стискивая зубы. — Вот и весь твой муж… Весь твой „опора и поддержка“…
Она давно подозревала, что Нина Александровна что-то задумала. Слишком уж зачастила. То «случайно мимо проезжала», то «решила помочь с огородом», то вообще без предупреждения с чемоданом на три дня.
И каждый раз — кислое лицо, придирки к каждой мелочи.
— Клубника у тебя вся пересажена криво… А что за забор такой? Как у деревенского кладбища… Окна ты чем мыла? Их вообще видно? — и каждый раз на фоне этого — тяжёлые вздохи, хлопанье дверцами и закатывание глаз.
Алиса молчала. Терпела. Старалась держать марку. Но сегодня… Сегодня она услышала слишком много.
— Ты пойми, сынок, — продолжала Нина Александровна с нажимом, — этот дом тебе по праву положен. Ты муж! Ты глава семьи! Ну, что она там тебе… какие бумажки показала? Это всё ерунда. Дом — это семья. Ты тут живёшь. Значит, и твоё. И точка.
— Мам, у неё право собственности. Закон есть закон, — устало выдохнул Георгий, покосившись в сторону окна, где в тени качались яблони.
— А закон — он для умных. Для тех, кто знает, как его вертеть! — сдавленно рявкнула Нина Александровна и добавила тоном, от которого мороз по коже: — Или ты тряпка, или мужик. Выбирай.
Алиса в этот момент резко встала. Губы побелели. Она прошла в ванную, открыла кран, плеснула в лицо холодной воды. Глаза горели.
— Ах вот оно как… — прошептала она. — Дом ему нужен. Всё понятно…
Познакомились они, к слову, просто. Георгий приехал делать замеры — ей нужно было спланировать мебель в столовую. Оба разведенки, оба с багажом. Он — с матерью, которая уже лет десять жила одна, но умело держала сына на коротком поводке. Она — с наследством в виде дома от тёти Валентины, старой девы, которая при жизни дружила только с кошками и своим участком.
С Георгием у Алисы быстро закрутилось. Казалось бы, взрослые люди, по сорок с лишним, уже знающие, что такое развод, алименты и делёж квартиры впополам. Казалось бы — осторожнее надо.
Ага. Щас.
Спустя три месяца он уже носил её пакеты, ещё через два — таскал доски для ремонта в сарае. Год — и они расписались.
— Ну ты у меня молодец!, — приговаривала тогда Нина Александровна по телефону, — не зря я тебе говорила — ищи с жильём, сынок!
Правда, тогда Алиса думала, что это просто невинная шутка. Теперь же понимала — никакой это не юмор. Это был план.
Когда Нина Александровна в этот день отправилась в комнату «отдохнуть с таблетками», Алиса подошла к Георгию.
— Гоша, поговорить надо, — сказала она тихо, но голос дрожал не от страха — от ярости.
Он, как обычно, сделал вид, что ничего не понял.
— Про что?
— Про то, что тут творится. Про твои разговоры с мамочкой. Ты считаешь нормальным то, что она предлагает тебе отобрать у меня дом?
Георгий опустил глаза. Потёр шею.
— Лис… Ну ты же понимаешь… Она… Ну мама волнуется… Она в возрасте… Ей тяжело…
Алиса злобно усмехнулась.
— Волнуется, говоришь? Да она не волнуется, она зубами скрипит, как крокодил на диете. Волнуется, чтоб я отсюда катапультировалась, а вы тут вдвоём хозяйничали. Верно?
— Ты перегибаешь…
— Я? Перегибаю? Гоша, я сейчас тебе покажу, как я перегибаю!
Она достала из ящика папку с документами и со стуком положила её на стол.
— Вот. Смотри. Дом. Оформлен на меня. Полностью. Завещание тёти, договор дарения, регистрация. Всё. И твоя мамочка может хоть сто раз вокруг этого стола станцевать «барыню» — дом останется моим.
Георгий молчал. Только подбородок дёрнулся.
— И ещё… — Алиса подняла палец, — если ты ещё раз позволишь своей маме обсуждать мой дом, мою жизнь и то, где и как я должна жить, я сама тебе соберу чемодан. И очень компактно.
— Ты… ты серьёзно?
— Более чем.
Тишина повисла такая, что слышно было, как на улице воробьи дерутся за кусок булки.
А потом в дверях возникла Нина Александровна. Бледная, но с глазами, сверкающими, как две стопки у нотариуса.
— А-а-а… Вот вы как, да? Вот вы как! Так значит, меня — старуху — из дома? Мать твою — на улицу? Ну-ну… Посмотрим, кто кого!
Она захлопнула за собой дверь спальни так, что с полки свалился горшок с фикусом.
Георгий обессиленно сел на табурет.
— Лис, ну что ты делаешь… Ну зачем…
Алиса посмотрела на него сверху вниз.
— Затем, Гоша, что если ты не можешь быть мужем — я тебе сама покажу, как быть одиночкой.
И ушла на веранду. Поставила чайник. Руки всё ещё дрожали, но в голове уже крутился план.
Пора поставить всех на место.
Утро началось с того, что Нина Александровна демонстративно таскала по кухне стул.
— Вот тут поставлю… Нет, тут лучше… — бубнила она, словно репетируя план боевых действий.
Алиса, молча заварив чай, наблюдала за этим цирком. Внутри у неё уже ничего не кипело — выкипело ещё вчера. Осталась только стальная злость, холодная, как дверная ручка зимой.
— Ага, значит, вот так… — вслух прокомментировала она, — Расставляем мебель под себя? Что дальше, шкафы из дома выносить?
Нина Александровна резко повернулась, подбоченилась.
— Ой, да не на тебя тут всё рассчитано! Я, между прочим, пытаюсь порядок навести! У вас тут — извините, сарай! Всё не по-людски!
Алиса улыбнулась. Очень спокойно.
— Сарай, говоришь? Ну, ты знаешь, сарай — он, как и дом, — у хозяев. А гости могут разве что тапки у входа поправить.
В этот момент в кухню, как страус на минном поле, заскочил Георгий.
— Ой, ну что опять? Ну чего вы как эти…
— Как кто? — одновременно рявкнули обе.
Георгий вздрогнул. Подошёл к чайнику, стал наливать себе кофе, но мимо — рука трясётся.
— Девочки… Ну правда… Ну хватит уже… Мы же семья…
Нина Александровна с таким лицом, будто съела лимон, закатила глаза:
— Семья? Вот ты мне скажи, Георгий, какая это семья, если женщина держит мужа на птичьих правах?! Если у неё бумажка есть — значит всё? Муж у неё — как… ну… как временный жилец?
Алиса, не моргнув глазом:
— А как ты думала, Нина Александровна? У нас тут капитализм. Всё по бумагам. Или вы в коммунизме застряли?
— Ах ты… ах ты… — Нина Александровна аж задышала как старая паровозная топка. — Знаешь что… Я тут подумала… А чего это я? Я ведь мать. Я тебя родила. Воспитала. На ноги поставила. А теперь, значит, моя старость кому досталась? Вот и думаю… Может, пора сына обратно забрать. Пока не поздно.
Георгий аж пролил кофе себе на джинсы.
— Мам, ну ты чего… Куда забирать… Куда…
Нина Александровна вскинула подбородок:
— Ко мне. В двушку. На диванчик. Там хоть всё по-человечески. Без этого… хозяйственного терроризма.
Алиса спокойно отпила чай.
— Ну и забирай. Только тапки не забудь. А то у меня тут их не предусмотрено.
Георгий метался глазами между двумя женщинами, как морская свинка на уроке биологии.
— Ну подождите… Давайте спокойно… Ну чего вы как эти…
— Как кто? — снова хором.
Он зажмурился, вскинул руки.
— Да как бабы на рынке!
— Вообще-то я с рынка домой приехала! — рявкнула Нина Александровна. — И вижу — тут тоже рынок! Причём вещевой! Одна вещь сидит, другая вещь кипятит!
Алиса хмыкнула.
— Ну конечно. Если для тебя сын — вещь, тогда да, рынок.
Тут в коридоре звонит телефон. Алиса берёт трубку. Смотрит на номер — юрист.
— О, как вовремя, — говорит вслух. — Да, Николай Петрович… ага… документы готовы? Отлично. Да-да, приеду. Сегодня. Как раз к чаю.
Георгий нервно сжался.
— Алиса, ты чё там опять…
Она поворачивается к нему с такой мягкой улыбкой, что Нина Александровна аж присела.
— Да ничего, Гоша. Просто решила оформить дарственную. На себя. Вторую. Ну, чтоб вообще вопросов не было. Документы ведь — наше всё, правда?
— Ах ты… ах ты… — Нина Александровна аж руками всплеснула. — Да кто ты вообще такая! Кошмар какой! Вот, Георгий, смотри! Это ж просто ужас! Я б на твоём месте уже чемодан собирала!
— Так собирай, — спокойно сказала Алиса. — И чемодан тебе дам, и пакет с едой соберу. Ты же у нас — гость дорогой. Или как ты там говорила… Семья по документам не считается?
Нина Александровна вскочила, затопала ногами:
— Да чтоб я ещё хоть раз сюда ногой! Да чтоб я сюда без скорой помощи больше!
— Скорую лучше вызывайте на адрес вашего сына. У него пульс уже под сто пятьдесят, — спокойно прокомментировала Алиса.
И вправду — Георгий побледнел, сидел с открытым ртом и пытался дышать.
— Ну не надо скорую… ну чего вы… ну мам… ну Лиса…
— Лиса, — передразнила его мать. — Нашёл себе лису. А сам — заяц, трусливый. Всё по норкам мечется. То к маме, то к жене… Ох, несчастный ты у меня…
Она кинулась к сумке, начала запихивать туда вещи.
— Вот и всё! Поехала я домой! Уж лучше одна в своей двушке, чем тут! С этими… с бумажными королевами!
На выходе она повернулась, указала пальцем в лицо Алисе:
— Но ты запомни. Всё на этом свете возвращается! Вот увидишь!
Алиса кивнула.
— Да, Нина Александровна. Полностью с вами согласна. Только вы, пожалуйста, когда обратно возвращаться надумаете — заранее звоните. Чтобы я успела ворота закрыть.
Георгий проводил взглядом удаляющуюся фигуру матери. Стоял, молчал, смотрел в пол.
— Ну ты, конечно, дала, — буркнул он.
Алиса подошла, положила руку ему на плечо.
— Гоша… Ты взрослый мужик. И вот сейчас у тебя есть уникальный шанс понять одну вещь.
Он поднял голову.
— Какую?
— Ты либо живёшь со мной. Либо возвращаешься к маме. Третьего не будет. Решай. Пока я добрая.
Георгий молчал. Смотрел на руки. На пол. На стену. В окно. Куда угодно — лишь бы не на Алису.
— Я… мне надо подумать…
Алиса кивнула.
— Думай. Но недолго. Пока ключи от дома ещё у тебя есть.
Она развернулась и ушла в сад. Громко хлопнув дверью.
Прошло два дня. Два длинных, натянутых, как струна, дня. Атмосфера в доме напоминала котёл под давлением. Тишина, в которой звенели даже мысли. Георгий ходил весь серый, нервный, будто наступил ногой в розетку и не знал, как оттуда вытащиться. Алиса делала вид, что её всё устраивает. На самом деле внутри гремело — злость, обида, усталость.
Где-то к вечеру третьего дня Георгий осторожно зашёл в кухню.
— Алиса… поговорим?
Она даже не обернулась.
— Гоша, если ты опять скажешь “мы одна семья”, я тебе чайник на голову надену. Полный. С кипятком.
Он сглотнул.
— Не… Не про семью. Я… Я решил.
— О, ну наконец-то. Могу хлопать стоя? — хмыкнула она, повернувшись.
— Послушай… Я подумал… Мамка, конечно, перегнула. Да и ты, Алиса, тоже…
— Гоша! — Алиса резко встала, глядя ему прямо в глаза. — Не надо про “вы обе виноваты”. Не вздумай. Тут не обе. Тут одна мать решила, что её сын — чемодан без ручки, а его жена — временная комнатная мебель.
Он опустил глаза. Покрутил в руках ложку.
— Ну… Ну да. Мамка, конечно, не права. Но ты ж понимаешь… Она одна… старая…
— О, началось. Ты знаешь, сколько у нас в городе старых и одиноких? Ну, так давай всех к себе домой! У меня диван раскладной есть. Как раз для таких мамок.
Он помолчал. Вдохнул поглубже.
— Я решил. Я остаюсь с тобой.
Алиса молча смотрела. Молча. Секунды тянулись, как резиновое бельё на батарее.
— Только есть один момент, — добавил он, глядя в пол. — Мама сказала… Если я останусь тут, то она вычеркнет меня из завещания…
— Ага… — протянула Алиса. — А я-то думала, ты про любовь сейчас скажешь… Про верность… Про “мы вместе против всех”… А ты — завещание…
Георгий поднял голову, вскинул руки.
— Ну а что! Это квартира в центре! Это ж деньги! Я же тоже не железный…
Алиса медленно села. Положила ладони на стол. Посмотрела ему прямо в глаза.
— Поняла. Значит так. Слушай внимательно и запоминай. Один раз скажу.
Она вдохнула, выдохнула. И холодно, почти без эмоций:
— Собирай вещи. И проваливай. С завещанием. С мамкой. С квартирой в центре. И желательно — навсегда.
Георгий моргнул.
— Чё?..
— Ты всё правильно услышал. Проваливай. Хочешь быть мамкиным мальчиком? Будь. Но не здесь.
Он вскочил.
— Да ты с ума сошла! Это и мой дом тоже!
Алиса медленно кивнула. Достала с полки папку. Бросила на стол.
— Вот документы. Свидетельство о собственности. Дом полностью мой. Наследство от тёти Валентины. Плюс — брачный договор. Помнишь, что ты его подписал? Или пальцы дрожали так, что не заметил?
Георгий схватил папку. Пробежал глазами. И побледнел так, будто его облили известью.
— Ты… Ты правда так… Ты выгнать меня хочешь?!
— Нет, Гоша. Я тебя не выгоняю. Ты сам выбрал. Ты выбрал деньги. Квартиру. Мамку. Выбирай дальше. А я выбираю — жить без тебя.
Он молчал. Долго молчал. Потом, не глядя, встал, хлопнул ладонью по столу:
— Ну и живи! Посмотрим, как ты тут одна!
Алиса ухмыльнулась.
— Да лучше одна, чем с тобой. Понимаешь? Лучше одна!
Георгий вылетел из дома, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась с потолка.
Через пять минут телефон зазвонил.
— Да, Нина Александровна, — сказала Алиса сладким голосом. — Да, да… Ваш сын уже едет. Да, с вещами. Да, насовсем. Не забудьте поставить ему раскладушку. Хотя, думаю, и порога хватит.
— Ты… ты… чтоб ты… чтоб ты… — захлебнулась на том конце трубки Нина Александровна. — Ты пожалеешь! Пожалеешь, слышишь?!
Алиса спокойно нажала «Отбой».
Встала. Посмотрела на дом. На свой. Свой по-настоящему. Без компромиссов. Без мамкиных мальчиков.
— Ну что, Алиса… Жизнь только начинается, — сказала она себе вслух и впервые за долгое время улыбнулась. По-настоящему.
