Наследство
Настя вздрогнула от громких голосов за окном. Ранним утром такой шум казался особенно неприятным — словно кто-то грубо вторгся в хрупкую тишину рассвета. Золотистые солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь выцветшие ситцевые занавески, расчертили полосами старый дощатый пол, обещая жаркий, томительный день. Настя перевернулась на другой бок, натянув до подбородка тонкое одеяло с потертым пододеяльником, который еще помнил прикосновения бабушкиных рук.
«Отпуск, чтоб его…» — пронеслось в голове. Долгожданный отдых на даче, который должен был принести умиротворение, а вместо этого превратился в непрекращающуюся борьбу с свекровью и её идеями о «полезном использовании земли».
Вот уже третий день Настя чувствовала себя как на иголках. Каждый раз, когда она слышала голос Тамары Петровны, ей казалось, будто тысячи невидимых шипов вонзаются в кожу.
— Мам, ты уверена? Беседка такая красивая, — долетел до нее голос Ирины-золовки. В нём звучала неуверенность — будто стекающая по стеклу капля дождя, не знающая своего пути.
— Конечно, зачем тут беседка? Только место занимает. А картошка — это практично. И капуста. Знаешь, сколько сейчас овощи в магазине стоят? За копейки берешь, а урожай — вдесятеро! — Свекровь не унималась, её голос, звеневший в утреннем воздухе как назойливый комар, заставил Настю поморщиться.
«Да чтоб тебя…» — Настя закрыла глаза и глубоко вдохнула пропитанный утренней свежестью воздух, пытаясь успокоиться.
Когда-то эта дача принадлежала бабушке. Старенький домик с участком в шесть соток, бревенчатые стены которого потемнели от времени и дождей. Настя помнила, как бабушка день и ночь пропадала на грядках — словно вросшая в землю коренастая фигурка с выцветшим платком на седой голове. Картошка, лук, морковь, капуста — всего не перечислишь — росли ровными рядами, окруженные заботливо выполотыми дорожками.
Но когда дача перешла к Насте, она решила всё изменить.
Вместо бесконечных грядок теперь раскинулся изумрудный газон, мягкий как бархат, с капельками росы, горевшими в утреннем солнце маленькими бриллиантами. Остались только старые яблони и груши в дальнем углу — их узловатые стволы, как руки стариков, тянулись к небу, а ветви гнулись от тяжести наливающихся плодов. Вдоль покосившегося деревянного забора, заросшего вьюнком с фиолетовыми цветами, краснела спелая малина и пестрели ягоды клубники, словно рассыпанные рубины.
Два года ушло на ремонт дома — бревна законопатили, покрасили в светло-голубой цвет, старые оконные рамы заменили на пластиковые, а кособокое крыльцо выправили и украсили резными перилами. В центре участка возвышалась новая беседка из светлого дерева с ажурной резьбой, увитая девичьим виноградом, чьи листья, словно протянутые к солнцу ладони, трепетали при малейшем дуновении ветра. Рядом качались на ветру белые садовые качели, скрипучие, но уютные, с потертой подушкой в цветочек.
«Моё место, мой мирок…» — думала Настя, чувствуя, как к горлу подступает комок. Наконец-то она создала то, о чем мечтала — уголок для отдыха, а не для работы.
Настя тихо встала с кровати, ощущая прохладу деревянного пола под босыми ногами, и подкралась к окну. На улице свекровь с дочерью осматривали участок, бурно обсуждая что-то — их фигуры вырисовывались на фоне зелени отчетливо и враждебно, как чужеродные элементы в гармоничной картине. Тамара Петровна активно жестикулировала, её полные руки с обручальным кольцом, врезавшимся в мясистый палец, указывали то на беседку, то на газон, словно дирижируя неприятной симфонией.
Ирина кивала, нервно теребя прядь тонких русых волос, падавших на плечи. Рядом стоял Дима с чашкой в руках, его силуэт в утреннем свете казался поникшим и безвольным.
— А вместо беседки посадим картошку и капусту, — голос Тамары Петровны прорезал утреннюю тишину, как острый нож.
Настя замерла, прислушиваясь, её сердце забилось часто-часто.
— И качели эти уберём, — продолжала свекровь, её массивная фигура в цветастом халате возвышалась посреди газона как памятник советской эпохе. — Зачем они тут? Занимают только место, а на их месте можно теплицу поставить.
— Отличная идея, мама, — подакнула Ирина, стоявшая рядом в бледно-голубом платье, делавшем ее похожей на блеклый василек. — С теплицей у тебя будут свои помидоры круглый год.
— У тебя, — прошептала Настя, вслушиваясь в разговор, ощущая, как по спине пробегает холодок.
— Вот именно, доченька, — голос Тамары Петровны стал мечтательным. — Я как выйду на пенсию, так сразу сюда. Буду тут жить постоянно, а зимой к вам в город переберусь. Красота!
— А Настя не против будет? — В голосе Ирины звучало сомнение. Она теребила край платья, явно нервничая.
Тамара Петровна фыркнула, отмахнувшись рукой так, что золотой браслет звякнул.
— А что Настя? Ей эта дача на кой ляд? Молодая девчонка, ей в клубы ходить надо, а не на даче прозябать. Она тут больше загорает, чем делом занимается. Бездельница…
Настя сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Да как она смеет?! Эта дача для неё всё. Здесь, среди яблонь, посаженных еще бабушкой, среди пения птиц и шелеста листвы, она находила покой. И да, она предпочитала отдыхать, а не копаться в земле, выращивая овощи, которые дешевле купить на рынке. Что в этом плохого?
— Думаешь, она согласится дачу тебе отписать? — спросила Ирина, обхватив себя руками, словно в утреннем воздухе стало вдруг холодно.
— А куда она денется? — усмехнулась свекровь, расправляя складки на халате. — Дима её уговорит. Доверенность там или дарственную оформить… Я уже объясняла, как важно, чтобы у меня было своё место. А то ишь, тут газон, там беседка… Земля пустует, а толку никакого!
По телу Насти пробежала дрожь. «Они не просто грядки хотят сделать, они на всю дачу нацелились!» Ее взгляд упал на Диму. Его лицо выглядело усталым, под глазами залегли тени, а в волосах проглядывала ранняя седина.
— Но я не знаю… — Голос Димы заставил Настю вздрогнуть. — Она очень дорожит этой дачей. Бабушкино наследство всё-таки…
— Сынок, — в голосе Тамары Петровны появились просительные нотки, она подошла к Диме и положила руку ему на плечо, её пальцы сжались, как клешни. — Ты же помнишь, как я тебе помогала машину купить, образование оплатить, а теперь мне помощь нужна. На пенсии тяжко будет, а тут свой уголок, свои овощи…
— Я постараюсь с ней поговорить, — сдался Дима, его плечи опустились, как у человека, несущего невидимую тяжесть. — Может, правда, доверенность оформим, чтобы ты могла тут хозяйничать.
— Вот и молодец, — обрадовалась Тамара Петровна, её лицо засияло. — Моя кровиночка.
Настя отшатнулась от окна. Горло сдавило, словно невидимые руки сжали его. «Предательство. Вот так просто взять и отдать то, что мне дорого?» Внутри закипала ярость. «Нет уж, не бывать этому!»
Сделав глубокий вдох, Настя быстро оделась, натягивая джинсы и футболку нервными движениями.
Выйдя на улицу, Настя зажмурилась от яркого солнца. Вся компания уже сидела за столом в беседке — той самой, которую свекровь собиралась снести ради картошки. Стол был накрыт белой скатертью в мелкий голубой цветочек, а на тарелках исходили паром свежие блины.
— Доброе утро, Настюш! — Первым заметил её Дима, помахав рукой. — Иди к нам. Мама блинчиков напекла. С вареньем! — добавил он, показывая на вазочку, полную малинового варенья.
— Садись, Настенька, — Тамара Петровна улыбалась так сладко, что у Насти заломило зубы. «Лицемерка…»
— Спасибо, — Настя села за стол, чувствуя, как скрипит старый деревянный стул под её весом.
Завтрак прошёл в странной атмосфере. Тамара Петровна была необычайно любезна, подкладывая Насте самые румяные блины и подливая чай в чашку с мелкими синими цветочками.
— Настенька, какие у тебя планы на сегодня? — спросила она, намазывая варенье на блин толстым слоем.
— Ещё не решила, — сухо ответила Настя, ковыряя вилкой свой блин. — Может, на озеро схожу.
— А может, поможешь мне немного землю вскопать? — как бы между прочим предложила свекровь. — Я присмотрела местечко, где можно грядочку сделать…
— Нет, — отрезала Настя, отпив чай. — Я же сказала — никаких грядок.
— Ну что ты такая упрямая? — всплеснула руками Тамара Петровна. — Земля пустует, а ты…
— Это моя земля, — перебила Настя, чувствуя, как внутри всё закипает. — И я решаю, что с ней делать.
— Настя, — вмешался Дима, его голос звучал примирительно, но в глазах читалось неодобрение. — Мама просто хочет помочь.
— Помочь? — Настя фыркнула. — Помочь превратить мою дачу в колхоз?
— Какая же ты неблагодарная, — покачала головой Тамара Петровна. — Я тут стараюсь, блины пеку, а ты…
— Знаете, Тамара Петровна, — Настя вдруг решилась. — Я слышала ваш утренний разговор про картошку вместо беседки, и про теплицу вместо качелей, и про доверенность.
За столом повисла тишина. Ложка Тамары Петровны застыла на полпути ко рту, а Дима побледнел, его взгляд заметался между женой и матерью.
— Ты не так поняла, — быстро сказала свекровь, придя в себя. — Мы просто обсуждали варианты. Не обязательно всё сразу менять.
— Я всё правильно поняла, — Настя выпрямилась, расправив плечи. — Вы хотите не просто грядки тут сделать, вы хотите мою дачу к рукам прибрать. И Диму уже уговорили помочь вам.
— Настя! — возмутился Дима, его лицо покраснело. — Как ты можешь так говорить? Мама просто…
— Я слышала всё, Дима, — перебила Настя, глядя ему прямо в глаза. — «Доверенность оформим» и «дарственную». Ты правда думал, что я отдам бабушкину дачу? Место, которое я своими руками превратила в рай?
— Никто не хочет отбирать твою дачу, — попыталась вмешаться Ирина, но её голос был таким слабым, что потонул в общем напряжении.
— Дача — моя, — твёрдо сказала Настя, чувствуя, как дрожат руки. — Это наследство от моей бабушки, и я не собираюсь ни оформлять доверенность, ни тем более дарственную. И уж точно не позволю превратить мой участок в огород.
— Ты эгоистка, — Тамара Петровна перешла в наступление, её глаза сузились. — Молодая ещё, у тебя вся жизнь впереди. А мне на старости лет где отдыхать? По санаториям ездить? Так на пенсию не разгуляешься.
— Значит поэтому вы решили прикарманить мою дачу, — Настя покачала головой, ощущая, как внутри разливается холодная решимость. — Знаете что? Я хочу остаток отпуска провести в тишине и спокойствии. Без планов по переделу моей собственности.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула Тамара Петровна, её лицо пошло красными пятнами. — Дима, скажи ей!
Дима молчал, опустив голову. Его плечи поникли.
— Вам лучше уехать, — продолжила Настя, вставая из-за стола. — Всем троим. Я хочу побыть одна.
— Что? — Тамара Петровна вскочила так резко, что стул опрокинулся. — Ты нас выгоняешь?!
— Именно, — кивнула Настя. — Собирайте вещи и уезжайте.
— Настя, — Дима наконец поднял глаза, в них читалась обида и непонимание. — Ты не можешь так с нами поступать. Мы же семья.
— Семья? — горько усмехнулась Настя. — Семья не предаёт, Дима. А ты за моей спиной планировал отдать моё наследство своей матери.
— Не говори ерунды, — начал он, но Настя перебила:
— Я всё слышала, Дима. Всё. И про доверенность, и про то, как ты собирался меня уговаривать. И знаешь что? Я не уверена, что хочу быть с человеком, который так легко предаёт.
В наступившей тишине было слышно, как жужжит пчела, кружась над вазочкой с вареньем, и как где-то вдалеке лает собака.
— Я думаю, всем нужно успокоиться, — наконец произнесла Ирина, её тихий голос прозвучал неожиданно звонко.
— Я уже спокойна, — Настя скрестила руки на груди, чувствуя, как в горле стоит ком. — И я хочу, чтобы вы все собрали вещи и уехали. Я хочу провести свой отпуск одна.
— Настя, — возмутился Дима, его лицо потемнело. — Ты не можешь нас просто так выгнать!
— Могу, — спокойно ответила она. — Дача оформлена на меня. И если вы не уедете сами, я вызову полицию. И поверь, сцену, которую я устрою, ты запомнишь надолго.
После долгих споров, криков и взаимных обвинений Тамара Петровна с дочерью всё же собрали вещи. Ирина, бледная и молчаливая, складывала свои немногочисленные вещи в потертый чемодан, а Тамара Петровна громко хлопала дверцами шкафов, демонстративно бросая одежду в сумку.
Дима до последнего колебался, его взгляд метался между женой и матерью, но в итоге тоже решил уехать, «чтобы не накалять обстановку».
— Мы ещё поговорим об этом, — бросил он, закидывая рюкзак на плечо и направляясь к машине. — Это ненормально, Насть.
— Знаешь, что ненормально? — ответила она, стоя на крыльце и глядя, как он загружает вещи в багажник. — Планировать за моей спиной отобрать то, что мне дорого.
— Никто не хотел отбирать! — воскликнул он, но в его глазах промелькнула тень вины.
— Лжец, — тихо сказала Настя. — Я всё слышала.
Когда машина скрылась за поворотом, оставив после себя облако пыли, Настя впервые вздохнула свободно. Она вернулась в дом, такой пустой и тихий теперь, и уютная тишина обволакивала её, как мягкое одеяло в холодную ночь.
Оставшиеся две недели отпуска пролетели незаметно. Без необходимости спорить и оправдываться, Настя наконец-то расслабилась. Она читала книги, устроившись в плетеном кресле на веранде. Загорала на газоне, ощущая, как теплые лучи ласкают кожу. Ходила на озеро, чья гладь отражала высокое голубое небо и окружающие березы.
С каждым днём она всё отчётливее понимала — без мужа и его родни ей гораздо спокойнее и комфортнее. Тишина дачи больше не казалась гнетущей, теперь она обволакивала, как тёплый кокон.
Вечерами, когда солнце садилось за горизонт, окрашивая небо в оттенки розового и лилового, Настя сидела на крыльце, прислушиваясь к звукам засыпающего сада, и чувствовала, как где-то внутри растет уверенность в правильности принятого решения.
Дима звонил несколько раз, но разговоры были короткими и натянутыми. Он всё ещё не понимал, «из-за чего весь сыр-бор», а она не хотела объяснять очевидное.
Вернувшись в городскую квартиру в конце отпуска, Настя обнаружила, что Дима съехал к матери. На кухонном столе белела записка с обвинениями в эгоизме. В шкафу зияли пустоты на полках, где раньше лежала его одежда.
Но вместо обиды Настя испытала лишь облегчение, словно с плеч свалился тяжкий груз. Квартира теперь казалась просторнее и светлее, наполненная не напряжением, а возможностями.
Она достала телефон и открыла контакты. Юрист, который помогал оформлять наследство на дачу — Сергей Анатольевич с внимательными глазами за стеклами очков в тонкой оправе — должен был помочь сейчас с разводом.
«Жаль, что так вышло», — подумала Настя, глядя на фотографию мужа, стоявшую на полке. — «Но лучше сейчас, чем потом, когда будет ещё больнее».
На душе было легко и спокойно, словно после грозы. Впереди ждала новая жизнь — без предательства, без компромиссов, без необходимости постоянно доказывать своё право на собственное наследство. Жизнь, в которой она сама будет решать, что делать с шестью сотками своей земли и со своим сердцем.
