— Наташ, открывай скорее! Мы с Лерочкой решили, что так будет лучше. Она у вас поживёт — ну какие ей общаги, сама посуди, — раздражённо стряхивая капли дождя с плаща, проговорила Анна Сергеевна.
Наталья застыла в дверном проёме с чашкой чая в руках. Утренний свет, пробивающийся сквозь тучи, подсвечивал кухню за её спиной — уютное убежище, где она надеялась провести редкое спокойное утро после ночной смены.
— А Лёша в курсе? — осторожно поинтересовалась она, разглядывая чемоданы у ног свекрови и золовки.
Анна Сергеевна махнула рукой:
— Да чего там — Лёше всё равно, он в разъездах. Ты же понимаешь, девочке надо обжиться. Первый раз в Москве, в таком большом городе.
Лера прошмыгнула мимо Натальи, едва кивнув, с телефоном в руке и наушниками на шее. От неё пахло сигаретами и сладкими духами.
— Поступила наша умница, — с гордостью продолжала Анна Сергеевна, проходя в квартиру. — Представляешь, с первого раза! Конкурс был такой, что я думала — не пройдёт. А она справилась.
— Поздравляю, — автоматически ответила Наталья, пока Лера равнодушно пожимала плечами. — Но почему вы не сказали заранее? И что с общежитием?
Анна Сергеевна фыркнула, снимая плащ:
— Какое общежитие? Ты видела эти общаги? Там по шесть человек в комнате, туалет на этаже, душ раз в неделю. Лерочка у нас девочка домашняя, непривычная к таким условиям. Да и небезопасно это. Сама подумай — совсем молоденькая девушка среди незнакомых людей.
— Мама настояла, — лаконично добавила Лера, не отрываясь от телефона. — Я говорила, что могу и в общаге, но…
— Глупости! — перебила её Анна Сергеевна. — Кто знает, что там за публика? Лёша — родной брат, кому, как не ему, помочь сестре? Мы уже и объявления о комнатах смотрим, но пока она тут поживёт. Это же ненадолго.
«Три… два… один… и моё личное пространство официально перестало существовать», — подумала Наталья, наблюдая, как капли с зонта Анны Сергеевны расползаются лужицами по паркету в прихожей.
***
Наталья уже давно перестала удивляться неожиданным визитам и «временным гостям» со стороны семьи мужа. Эта история тянулась с первых дней их брака с Лёшей, когда его мать впервые приехала «немного помочь молодым» и осталась на месяц, перекроив весь быт по своему вкусу.
В день свадьбы Анна Сергеевна прошептала ей на ухо:
«Не забывай, Наташенька, что для матери сын всегда остаётся сыном».
Тогда Наталья только улыбнулась, не придав значения словам. А через неделю после медового месяца свекровь позвонила в дверь с тремя огромными сумками — «Привезла вам домашних заготовок». Домашние заготовки заняли весь холодильник, а Анна Сергеевна задержалась «буквально на пару дней» — которые превратились в тридцать два.
Каждый визит Анны Сергеевны начинался с фразы: «Я же вижу, как вы устаёте, давайте я…». А дальше шло неизбежное: перестановка вещей в шкафах («так удобнее»), советы по воспитанию Артёма («ты слишком мягкая с ним»), критика ужина («солить надо в процессе, а не в конце»).
Наталья научилась улыбаться и кивать, сохраняя внутри растущее раздражение. По ночам ей снились кошмары, где она кричит на свекровь, а потом дом рушится и хоронит её под обломками. Утром она просыпалась с ощущением тяжести в груди и головной болью, но продолжала улыбаться.
— Ты бы меньше сахара в чай клала, — говорила Анна Сергеевна, заглядывая через плечо. — От сладкого кожа портится.
— Я пью без сахара, — отвечала Наталья.
— Вот видишь, я уже на тебя хорошо влияю, — с удовлетворением кивала свекровь.
Лёша работал вахтами — две недели дома, две недели в отъезде. По характеру мягкий, избегающий конфликтов, он предпочитал сглаживать углы. Ещё в детстве он понял, что проще согласиться с матерью, чем пытаться отстоять своё мнение. С годами это вошло в привычку — глубокий вдох, опущенные плечи, тихое «Хорошо, мам» или «Ты права, мам».
Когда Артём родился, Анна Сергеевна прожила у них почти три месяца. «Молодой маме нужна помощь», — заявила она, приехав с чемоданом на следующий день после выписки из роддома. Та помощь обернулась тотальным контролем: как кормить, как пеленать, когда и сколько гулять.
— Наташа, ты неправильно держишь ребёнка! Вот так надо, — она выхватывала плачущего Артёма из рук матери.
— Что ты ему поёшь? Это не колыбельная! Вот послушай, как надо, — и начинала петь громким, дребезжащим голосом, от которого малыш плакал ещё сильнее.
— Ты слишком часто берёшь его на руки. Избалуешь. Пусть поплачет, лёгкие разовьёт, — говорила она, когда Наталья пыталась утешить сына.
Наталья, измученная бессонными ночами и послеродовой депрессией, не нашла в себе сил сопротивляться. Она часто запиралась в ванной — единственном месте, где можно было побыть одной — и беззвучно плакала, включив воду, чтобы никто не услышал.
С тех пор прошло семь лет, но правила игры не изменились. Семья мужа считала квартиру Натальи и Лёши общей территорией, а саму Наталью — кем-то вроде администратора семейного пансиона.
Сейчас, глядя на чемоданы Леры в прихожей, Наталья почувствовала, как внутри поднимается знакомая волна бессилия и обреченности. История повторялась — новый «временный» гость, который, она знала, мог остаться на неопределённый срок.
***
Прошла неделя с момента приезда Леры. Наталья вернулась с работы пораньше и застала привычную картину: грязная посуда в раковине, крошки на столе, разбросанные вещи в коридоре. Из комнаты, которую теперь занимала Лера (раньше там была комната Артёма), доносился громкий смех и обрывки разговора.
— Мама, — тихо позвал Артём, выглядывая из кухни, где он сидел над учебниками, — можно я потом уроки доделаю?
— Почему ты на кухне занимаешься? — Наталья поставила сумку и присела рядом с сыном.
Мальчик вздохнул, теребя карандаш:
— Лера сказала, чтобы я не шумел, когда она в зуме. А можно мне обратно в мою комнату?
Наталья посмотрела на сына — худенького, с серьёзными глазами, уже привыкшего уступать, не спорить, приспосабливаться. В этот момент что-то внутри неё надломилось.
Она огляделась по сторонам: разлитый чай на столешнице, оставленные Лерой кроссовки посреди прихожей, гора посуды, забытый на диване свитер, пахнущий сигаретами… Это был её дом. Место, где её ребёнок должен чувствовать себя защищённым и важным.
Вечером, уложив Артёма, Наталья долго стояла под душем, собираясь с мыслями. Вода смывала усталость, но не решимость, которая крепла с каждой минутой. «Больше так нельзя», — повторяла она себе.
«Я должна это прекратить. Ради себя. Ради Артёма. Даже ради Лёши, который никогда не скажет этого вслух».
***
Следующим вечером Наталья вернулась с работы и обнаружила Леру на диване с телефоном, наушниками и пакетиком чипсов. Крошки сыпались на обивку, а пустая чашка стояла прямо на деревянном полу.
— Лера, давай поговорим, — спокойно сказала Наталья, остановившись напротив.
Лера подняла глаза, не вынимая наушников:
— Ой, Наташ, давай завтра? У меня стрим начинается.
— Нет. Сейчас, — Наталья взяла пульт и выключила телевизор. — Ты взрослый человек. Тебе восемнадцать лет. Пора искать жильё. Тут у нас не гостиница.
Лера уставилась на неё, словно увидела привидение:
— Ты серьёзно? Я ж не мешаю!
— Мешаешь, — твёрдо ответила Наталья. — Артём спит на раскладушке в нашей спальне. Это ненормально. Ты можешь остаться до конца недели, чтобы найти вариант. Но потом — съезжаешь.
— Лёша знает, что ты меня выгоняешь? — в голосе Леры зазвучали стальные нотки.
— Я никого не выгоняю. Я устанавливаю правила в своём доме. И да, я скажу Лёше. Но решение уже принято.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Лера, демонстративно вздохнув, начала собирать вещи, разбросанные по комнате.
— Ты ещё пожалеешь, — бросила она напоследок. — Семья — это главное. А ты рушишь отношения.
Когда дверь за ней закрылась, Наталья опустилась на диван. Она не чувствовала себя виноватой. Наоборот, она ощущала правоту своих действий.
***
Дома стало удивительно тихо. Артём вернулся в свою комнату и теперь увлечённо рисовал, разложив альбомные листы на своем столе. Наталья убирала кухню, напевая что-то под нос, и с удивлением заметила, что делает это без привычного раздражения.
Вечером она позвонила Лёше и коротко рассказала о произошедшем. Он молчал, затем тяжело вздохнул:
— Мама уже позвонила. Сказала, что ты выгнала Леру и устроила скандал. Она очень расстроена, плакала.
Наталья почувствовала, как к горлу подкатывает комок:
— Это неправда, — спокойно ответила она. — Я просто сказала, что нам нужно пространство. Лера может найти комнату, как делают тысячи других студентов. Никакого скандала не было.
После долгой паузы Лёша тихо сказал:
— Что мне теперь делать? Теперь мама не берёт трубку, когда я звоню. Лера написала, что я её предал.
— Ты никого не предавал, — устало ответила Наталья. — Я просто больше не могу жить с посторонними людьми.
Утром она увидела сообщение от Анны Сергеевны: «Не ожидала от тебя такого. Сколько лет я вам помогала, а ты выставила мою дочь, как чужую. Лера очень обижена. Если тебе так важно твоё пресловутое пространство — наслаждайся. Мы не будем больше навязываться».
Когда Наталья легла спать, она долго смотрела в потолок. Её дом снова принадлежал ей, но цена оказалась высокой.
«Возможно, со временем всё наладится, — подумала она. — А если нет… что ж, ради своего спокойствия я переживу эту потерю».
***
Прошло две недели. О Лере и Анне Сергеевне не было ни слуху, ни духу. Лёша вернулся с вахты молчаливый, напряжённый. Первые дни он бродил по квартире, словно чужой, изредка проверяя телефон.
— Лера устроилась? — осторожно спросила Наталья за ужином.
— Да, — коротко ответил Лёша. — Комнату сняли. С ней живут ещё три девочки, все студентки. Нормальные вроде. Мама помогла с обустройством и прочим.
— Я рада, что всё… устроилось.
Лёша поднял на неё усталый взгляд:
— Мама не хочет со мной разговаривать. Только Лера со мной общается.
Наталья почувствовала, как внутри всё сжимается:
— Мне очень жаль. Я не хотела…
— Я знаю, — перебил он. — Ты не виновата. Просто… я никогда не умел говорить «нет» своей матери. А когда наконец сказал, оказалось, что она не готова это принять.
В ту ночь они впервые за долгое время откровенно говорили друг с другом. Лёша признался, что всю жизнь боялся разочаровать мать, что её одобрение было для него важнее собственных желаний.
Через неделю Наталья случайно встретила Леру в супермаркете. Они столкнулись у полки с крупами, и обе на мгновение застыли, не зная, как реагировать.
— Привет, — первой нарушила молчание Наталья. — Как ты?
Лера выглядела иначе — волосы собраны в простой хвост, вместо яркого макияжа — только тушь на ресницах, в корзине — овощи и макароны.
— Нормально. Осваиваюсь, — напряжённо ответила она. — Соседки хорошие. Одна учится со мной на экономическом, помогает. Труднее, чем думала — самой готовить, стирать. Но справляюсь.
— Я рада. Если что-то понадобится…
— Спасибо, но я справлюсь, — быстро ответила Лера. — Мама говорит, что мы не должны вас беспокоить, раз уж вам так важно личное пространство.
В её голосе звучала обида, но Наталья заметила и что-то ещё — может быть, тень понимания или даже уважения.
— Передавай маме привет, — сказала Наталья, понимая всю нелепость фразы.
— Передам, — Лера кивнула и быстро ушла к кассам.
Дома Наталья рассказала Лёше о встрече.
— Она выглядела… повзрослевшей, — заметила она. — Может, это к лучшему? Для неё?
Лёша задумчиво кивнул:
— Возможно. Лера всегда была немного избалованной. Мама всё за неё делала. Может, самостоятельность ей действительно на пользу.
***
Прошло несколько месяцев. Осень сменилась зимой, а потом робко наступила весна. За это время Анна Сергеевна так и не переступила порог их квартиры, а Лера приходила лишь дважды — забрать забытые вещи и поздравить Артёма с днём рождения, оба раза ненадолго и с предварительным звонком.
Отношения с семьёй Лёши оставались натянутыми. На праздники они обменивались формальными сообщениями, иногда созванивались, но прежней близости не было. Анна Сергеевна по-прежнему считала, что её неправильно поняли и обидели, а Наталья не хотела возвращаться к старым схемам поведения.
Однажды, когда Лёша был на вахте, в дверь позвонили. На пороге стояла Лера с небольшой коробкой в руках.
— Привет, — сказала она. — Я ненадолго. Просто хотела занести Артёму настольную игру, как обещала. Можно?
Наталья пригласила её войти. Лера осторожно сняла обувь, аккуратно повесила куртку — те мелочи, которые раньше казались ей неважными.
— Чай будешь? — спросила Наталья.
