Вера умела считать. Но не так, как это делают в первом классе — с пальцами и неуверенным голосом. Она считала как взрослые: спокойно, вдумчиво, на холодной голове и с тетрадкой в клеточку. Так, будто каждый рубль — это солдат, и если его не поставить в строй, он погибнет в хаосе.
Мать у неё была бухгалтером — точная, как швейцарские часы. А отец — программист, молчаливый, брови всегда домиком. Для него даже три копейки расхождения были почти катастрофой. Вера росла среди цифр, тетрадей и разговоров, в которых чувства выражались сдержанными вздохами и своевременно закрытым отчётом.
Девочка выросла в женщину — ровную, аккуратную, немногословную. И умела собирать деньги так, как другие собирают пазлы или марки. Вера не фантазировала о Париже, не листала каталоги с платьями. Её мечта была куда прозаичней: чтобы деньги шли сами, а она — просто жила. Тихо, без надрыва.
К двадцати восьми у неё уже была однушка на окраине — с соснами за окном и забором из гофры, похожим на фрагмент железной дисциплины. Ипотеку брала на пятнадцать лет, но гасила как будто на спор — без истерик, без пропущенных платежей, просто потому что так правильно.
Работала Вера в IT, но в той его части, где не надо быть гением с мешком под глазами. Она была винтиком. Надёжным, безотказным. Зарплата — приличная, сто шестьдесят. Одежда — не шикует, но чисто. Еда — без глянца, но сбалансированно. И даже личная жизнь — как из инструкций: если отношения появятся — приму, но и без них не пропаду.
Когда появилась возможность купить ещё одну квартиру — новостройка, рассрочка, никаких процентов — Вера села и всё пересчитала. Не как женщина в магазине, а как человек, умеющий обращаться с формулами и форс-мажорами. Решила: тяну. Купила. Никому ничего не рассказывала, ни в сторис, ни в компаниях. Просто оформила и ждала, когда достроят. Потом сдаст. Будет доход. И всё.
А потом случился Олег.
Познакомились у Ирины — та была из тех женщин, у которых в глазах тень, в словах философия, а в сердце — несбывшиеся браки. Ирина всех сводила. Себя — никогда. А других — как на конвейере.
Олег был высокий, спокойный и немножко скучный. Работал на складе, таскал коробки, получал чуть больше полтинника. Зато с графиком, без пьянок и с мягким голосом.
Вере было всё равно. Ей не нужен был герой с ипотекой и яхтой. Ей нужен был покой.
Олег платил за себя, дарил цветы к датам и говорил такие фразы, от которых женщины обычно вздыхают:
— Деньги — это не главное. Главное — тепло. И чтобы вместе было уютно.
Так они и расписались. Тихо, в ЗАГСе с прокуренными гардинами и столом, на котором лежали скомканные салфетки от предыдущей пары. Без свадеб, без тамады. Просто подали заявление и расписались. Он переехал к ней. Вжился быстро. Не возражал против икеевского дивана, заправлял кровать, мыл посуду, пил чай из её любимой кружки.
Всё было ровно. Ровно — как гладкая поверхность озера.
Но и на самую спокойную воду достаточно бросить камень, чтобы пошли круги. Камень звали Нелли Семёновна.
Жила она в райцентре, в доме с покосившимся забором и тяжёлым прошлым. Пенсия — с кулак, соседка — враг, звонки сыну — каждую ночь. Если трубку брала Вера, свекровь говорила так, будто говорила в пустую банку:
— Да-да, спасибо. До свидания.
А потом — щебет, оживление, ласковый смех. Это она говорила с Олегом.
Вера чувствовала: ей тут не рады. Свекровь смотрела на неё, как на закуску, которую не заказывала, но принесли.
А однажды, в субботу, Олег пришёл с премией. Радостный. Прямо сиял. Ужин — картошка, салат, обычный вечер.
И вдруг:
— Кстати, Верочка, когда твою вторую квартиру сдадут?
— Весной, может. Или зимой. Как повезёт.
— Ну и здорово. Будем жить с прибылью.
Сказал это так, будто это была их общая победа. Он — за поддержку. Она — за ипотеку. Вера ничего не ответила. Только кивнула и доела салат.
А уже на следующий день начался звон.
— Сыночек, ну как ты? Полы мыл?
— Она у тебя всё в ноутбуке, да?
— Не варит, не печёт… как ты там живёшь?
Сначала это были шорохи. Потом — буря. А потом и она сама приехала. С чемоданами. Без предупреждения. В коробке — огурцы, фотоальбом и, как потом выяснилось, переносной самовар.
— Сюрприз! — сказала Нелли Семёновна, как будто принесла радость в мешке.
Вера смотрела на неё спокойно. Как хирург на пациента с температурой — понимая, что будет долго.
— Мам, ты надолго? — пролепетал Олег.
— Пока не знаю. Как пойдёт.
А пошло — быстро. Кофе — в турке. Кухня — по её вкусу. Холодильник — её. Даже чай теперь хранился на верхней полке, будто секрет.
А Вера молчала. Считала. Не деньги — дни. Сколько понадобится, чтобы понять: она тут не хозяйка. А просто человек, который оплачивает всё это представление.
Жизнь в однушке, где слышно, как дышат соседи и скрипит диван, — это не просто бытовая теснота. Это полоса препятствий. А если туда входит пожилая женщина в халате с розами — всё, начинается битва за выживание.
Наутро Нелли Семёновна объявила завтрак. Лук, чеснок, самовар и сало на газетке. Олег сиял.
— Мам, ну ты как в детстве… пахнет…
А Вера пила кофе. Молча. Горький. Как настроение.
— Верочка, ну что же вы пьёте эту машину? Это же не кофе, а… пузыри какие-то.
И вот она уже не просто гостья. Она — хозяйка. Комментирует, переставляет, даёт советы. Наставления шли как из радио.
— Макароны на ужин — это вредно.
— Женщина должна следить за домом! А не сидеть в ноутбуке!
А Вера всё слушала. Молчала. Смотрела на это, как на водоворот, в который не хочется прыгать.
Но самое тяжёлое началось потом. Вечерами. Когда Вера садилась на диван — уставшая, с кольцом от чашки на столе и с тетрадкой для мыслей. А Нелли Семёновна вставала в дверях, как памятник.
— Ты всё работаешь?
— Работаю.
— А Олежке кто ужин готовит? Он же голодный!
И в этом «голодный» звучало всё: упрёк, жалость, тревога, и желание устроить здесь всё по-своему. Словно её сын — это не мужчина тридцати пяти лет, а школьник, которому забыли дать бутерброд.
И вот однажды, сидя за столом — между супом и лёгким салатом, который, казалось, никто особо не трогал, — Нелли Семёновна вдруг сказала:
— Верочка, я вот думаю… может, мне тут, в городе, остаться? Тут воздух другой, люди… помягче, что ли.
Вера только улыбнулась, чуть прищурилась:
— В нашем районе злых хватает. На прошлой неделе троих обокрали.
— Ну да, — вздохнула Нелли, — я ещё не освоилась. Как только ключи получу — всё будет по-другому.
— Какие ключи? — удивилась Вера.
— От твоей второй квартиры. С Олежеком поговорила, он не против.
Вера аккуратно отложила вилку, глаза на секунду потускнели:
— Нелли Семёновна, вторая квартира — это не комната на несколько дней. Это инвестиция, она сдаётся.
— Инвестиция-шминвестиция… у тебя зарплата под двести тысяч. Что ж так трудно помочь матери?
— Мне? — Вера переспросила, чуть улыбаясь, но в голосе был укол.
— Ну а кому же ещё?! Я мать твоего мужа. Почти родная тебе.
— Почти — не считается, — ответила Вера мягко, но твёрдо.
Вечером, когда дождь стучал по стеклам липко и настойчиво, в воздухе смешивался запах канализации и чуть пригоревших сосисок, Вера смотрела в окно, а Олег тихо курил на балконе, словно монах, взявший отпуск.
Наутро разговор повторился, уже с настойчивостью:
— Верочка, — Нелли Семёновна поправляла бигуди, — я не просто пожить хочу. Я и помогать буду — с детьми, с уборкой, с готовкой. Только ключи дай — и не парься.
— Пока детей нет, — заметила Вера.
— Будут, — улыбнулась та, — я буду рядом. И в роддом готова — хоть завтра.
Вера уже не удивлялась. Смотрела на неё, как на надоедливого комара — не больно, но раздражает. Она знала, что в роддом Нелли Семёновна точно не пойдёт. Максимум — с табличкой у подъезда «Ищу справедливость».
Олег всё чаще залипался в телефоне, молчал. Потом сказал:
— Вер, мама же одна. Никого у неё нет.
— Ты уверен? Она всех в своём посёлке знает, только скрывается.
Но правда вскрылась быстро. Рано утром Вера проснулась от крика Нелли Семёновны по телефону:
— Сыну квартиру на двоих зарабатывала, а тут какая-то сидит целыми днями в ноутбуке! Бестолочь, а не хозяйка! А я? Я никому не нужна!
Вера не выдержала и пошла на кухню. Там Нелли Семёновна сидела с чашкой чая и видом оскорблённой героини:
— Завтракаешь? — спросила Вера.
— Нет, — ответила та, не глядя.
— К юристу иду.
— К кому?
— К юристу. Чтобы понять, как выселить тех, кто живёт без разрешения.
— Ты что, участкового вызовешь?
— Если понадобится — да.
Нелли Семёновна вспыхнула, но молчала.
Вечером Олег тихо спросил:
— Вер, может, не доводить до крайностей?
— Уже поздно. Ты выбери — мама или я.
Он молчал.
— Молчание — ответ, — сказала Вера. — Завтра вещи будут у двери.
— Ты меня выгоняешь?
— Нет. Просто освобождаю пространство.
— Я твой муж.
— Ты — сын своей матери. Я — больше не твоя.
В этот момент Вера поняла, что иногда, чтобы сохранить себя, нужно просто закрыть дверь и идти дальше.
Утро было серым. Кофе заваривался медленно, казался холодным и неважным. Вера сидела у окна, вглядываясь в плывущие по небу тучи, а в голове — пустота и спокойствие.
Олег пришёл, с опущенной головой, как подросток, который сломал что-то дорогое и боится наказания.
— Доброе, — пробормотал он.
— Доброе, — ответила Вера, не поднимая взгляда.
Нелли Семёновна ушла последней, в халате и бигуди — как вдова царя, потерявшая своё королевство.
— В двенадцать придёт участковый, — сказала Вера.
— Ты правда вызвала? — испугался Олег.
— Документы готовы. Всё по закону.
— Мама же не преступник!
— Нет, просто нежеланный гость. Как бы ты отреагировал, если бы кто-то без спроса поселился у тебя?
Олег молчал.
— Я вызвала полицию, — сказала Вера. — Ты бы тоже вызвал. Просто не решился.
— Это же моя мать…
— Да, та, что считает, что может войти в твою жизнь без разрешения.
Нелли Семёновна громко собирала вещи, бормотала:
— Я тут всё делала, а вы участкового вызываете. Предатели в семье бывают.
— В нашей не было. Пока вы не приехали, — спокойно ответила Вера.
К полудню на пороге стоял участковый — спокойный, не злой, привычный к таким историям.
— Добрый день. Кто собственник?
— Я, — Вера протянула документы.
— Вы тут зарегистрированы?
— Нет, — ответила Нелли Семёновна. — Я мать её мужа, почти родная.
— Почти — не считается. Без разрешения жить нельзя.
— Тогда добровольно, — сказал участковый. — Иначе — административное дело.
Нелли Семёновна побелела, взглянула на сына:
— Олежек…
— Мам, — начал он, — может, ты пока домой, а там разберёмся?
— Разберёмся? — Вера вскочила. — Что значит — разберёмся? Передам квартиру тебе, а потом?
Он молчал.
Через час Нелли Семёновна стояла в прихожей, чемоданы упакованы, глаза красные. Много слов — все мимо.
— Пожалеешь! — прошипела она.
— Бывает, — ответила Вера.
Олег ушёл, уставший и пустой.
Через неделю Вера подала на развод. Всё — её. Квартиры, мебель, даже посуда.
В феврале Олег позвонил. Пришёл. Стоял под дверью без цветов, без слов.
— Вер, давай попробуем ещё раз… Мама перегнула… Я дурак…
— Для неё я — жадная стерва, для тебя — запасной аэродром. Не ищи посадочную полосу. Всё, — сказала Вера.
Он ушёл и больше не появлялся.
Вера осталась одна, без громких слов, но с внутренней тишиной. Она работала, путешествовала, встречалась с подругами, и спала спокойно — без шагов в коридоре, без вечных упрёков.
Она поняла главное: быть одной — не страшно. Страшно — быть там, где тебя не уважают.
