Алина стояла у окна с чашкой кофе — дорогущего, как приличный ужин в ресторане. Только толку от него было, как от той старой вазы, которую подарили на свадьбу: вроде стоит, место занимает, а радости никакой.
Смотрела она на серые коробки новостроек, между которыми протискивалось весеннее солнце. Слишком уж яркое, слишком простодушное, будто и не знало, что светит на этот пыльный, измученный город.
Сзади тихо, но уверенно щёлкнула дверь. Дмитрий. Он не хлопал дверями — считал это делом для простаков. Закрывал всегда так, будто подводил черту под чем-то важным.
— Опять до ночи работала? — спросил он, даже куртку не сняв.
— А ты попробуй без работы, — ответила Алина, не оборачиваясь. — Посмотрю, как тебе понравится жить без денег.
Он молча повесил куртку, подошёл ближе. Она не смотрела — и так знала: глядит на неё, как человек, проверяющий семейный бюджет, и обнаруживший, что половину тратит жена на «глупости».
— Алина, слушай… Надо серьёзно поговорить.
Внутри у неё всё сжалось. Этот голос — осторожный, с примесью вины и чуть-чуть подлизывания — она знала слишком хорошо.
— Только не говори, что твоя мама или брат опять решили к нам переехать, — спокойно произнесла она. — Места у меня хватит только по грудь.
Он усмехнулся, но грустно:
— Почти угадала. Только Игорь. На время.
Алина повернулась медленно, как в дешёвом кино, где героиня вдруг понимает, что маньяк уже в доме.
— Дмитрий… напомни, кто купил эту квартиру?
— Ну, формально ты. Но мы же семья.
— Семья? Это ты про кого — про меня, тебя и твою мать, которая считает, что у меня нет детей, потому что я думаю только о работе?
Он помолчал — упрёки на нём держались плохо, словно на масле.
— Игорь в тяжёлом положении. Развод, суд, ребёнка не дают видеть… Ты же понимаешь.
— Понимаю, что у него есть мать. С трёхкомнатной квартирой.
— Она говорит, там он не сможет сосредоточиться. Её слова: «мужику нужен покой, а не кошачий вой».
— А ты не подумал, что мне тоже нужен покой?
Он пожал плечами, как будто речь шла о том, какую колбасу купить.
— Временно, Алин. На месяц, максимум. Он тихий.
— Я и тебя-то едва замечаю, — усмехнулась она. — Я вообще-то домой прихожу, чтобы молчать. Ты знаешь, что значит жить с мужчиной без работы, который пьёт чай по шесть раз на день и жалуется на жизнь, как будто это сериал?
— Он мой брат, — глухо сказал Дмитрий.
— А я тебе кто? Банкомат с тёплым светом?
— Не передёргивай. Просто войди в положение.
— А ты войди в моё. И услышь «нет».
Он снова вздохнул. Не спорил. И это бесило даже больше, чем если бы начал давить.
Алина ушла в спальню и хлопнула дверью — громко, с размахом.
На следующий день Галина Петровна явилась без звонка. Ключ у неё был — подарок на годовщину, о котором Алина жалела так, как жалеют о глупой татуировке с именем бывшего.
— Ну, здравствуйте, мои хорошие! — воскликнула свекровь, раскинув руки, будто спасала кого-то из моря, а не лезла в чужую жизнь.
Алина вышла с кухни, руки вытирает, лицо — вежливое, как у кассирши в пятницу вечером.
— У нас тут не проходной двор, Галина Петровна. Вам чай или сразу к делу?
— Конечно к делу, — свекровь достала папку. — Вот документы. Подпишете — квартира будет в долевой собственности, Игорёк сможет прописаться.
— Вы шутите? — голос Алины стал ледяным.
— Это в интересах семьи! — вскрикнула Галина Петровна. — Ты молодая, успешная, а у него жизнь рушится. Надо поддержать.
Алина взяла папку, порвала пополам и бросила в корзину.
— Пока я здесь живу, никаких долей, никаких Игорей и никаких ваших добрых дел.
— Ты пожалеешь, — прошипела свекровь.
— Уже жалею. Но только о том, что пустила вас в свою жизнь.
Вечером Дмитрий молчал. Телевизор бубнил фоном. Алина сидела на кухне и смотрела в чашку.
— Ты правда думаешь, что Игорь хуже меня? — спросил он наконец.
— Нет. Думаю, что вы одинаковые. Одна порода.
Он встал и ушёл в спальню. Дверь закрыл — тихо, но как всегда с этим своим «выше этого».
Алина ужинала одна. Без телевизора, без телефона. И, впервые за долгое время, без чувства вины.
Утро, едва проснувшись, Алина уловила запах. Не кофе. Не утренних духов. А что-то другое, тяжёлое, липкое, как воспоминание о чужом, навязчивом разговоре в электричке. Табак. Причём самый дешёвый, обидчивый — из тех, что пахнут так, будто курильщик всю жизнь экономил на себе и на фильтре.
Она поднялась резко — так, как поднимаются, если в ночи услышали, что кто-то открыл холодильник. Алина не курила. Дмитрий — тем более. Значит…
Халат, босые ноги, шаги по линолеуму — и вот она уже идёт, ведомая запахом, как собака по следу.
На кухне — Игорь. В семейных трусах с мишками, в одной руке — сигарета, в другой — кружка с надписью «Лучший мужик 2022». Кружка, между прочим, её. Подарок Дмитрию. Наивная, думала, что надпись будет про него.
— Доброе утро, — весело сказал он, будто встретил соседку по даче, а не хозяйку квартиры, в которую его никто не звал.
— Что ты здесь делаешь? — голос её был тихим, но в нём дрожало что-то, от чего даже кошка бы спряталась под диван.
— А ты не в курсе? — удивился он. — Дима сказал, мы договорились.
— Договорились?
Дмитрий стоял в коридоре. Пижама, взлохмаченные волосы, взгляд подростка, которого застукали за чем-то неприличным.
— Алина, ну ты же знаешь, ему негде жить. Пару недель. Максимум месяц.
— И где он будет жить?
— Я подумал… на кухне.
— Ага, а вы вдвоём будете жарить яичницу, а я — спать в ванной, как приличная женщина.
— Не утрируй, — сказал Дмитрий, уставленно потирая глаза.
— Это ты не утрируй, — обернулась она к Игорю. — Ты хоть почувствовал, что здесь тебя не ждали?
— Слушай, я без претензий. Просто ситуация такая. Я и помочь по дому могу.
— Начни с того, что выйди из него.
Он улыбнулся — спокойно, как человек, у которого в кармане спрятан козырь. И достал из рюкзака стопку бумаг.
— Вот, кстати. Дарственная от мамы. На меня. С её долей. Так что я теперь и сам здесь прописан.
Тишина повисла тяжёлая, как фраза «нам нужно поговорить» в чужом браке.
— Что?! — прошептала Алина. — Какая дарственная?
Дмитрий побледнел.
— Мам, ну… я не знал, что она уже оформила.
— Конечно, не знал, — холодно бросила она. — Ты у нас вечно не в курсе. Ни документов, ни событий, ни того, кто у тебя в доме.
— Не начинай.
— Я заканчиваю. Это конец.
Игорь пожал плечами.
— Мне бы просто пожить. Без скандалов. Можем поговорить спокойно.
— По-человечески? — она шагнула ближе. — По-человечески скажи: ты понимаешь, что вломился в мою жизнь, в мой дом, как таракан с сумкой?
— Не таракан, а брат, — усмехнулся он.
— Знаешь, что я сделаю с этой дарственной? — она подошла, взяла бумаги, порвала и бросила в ведро, придавив босой пяткой.
— Это копия, дорогуша. Оригинал в банке. Всё уже зарегистрировано.
Дмитрий сидел, виноватый и тихий.
— Вы с мамой решили сыграть против меня? Втроём, в моей квартире, за мой счёт?
— А ты что думала? — вдруг сказал он. — Что всё вечно будет по-твоему? Деньги твои, квартира твоя, решения твои. А я кто?
— Гость, — ответила она ровно. — Которому пора понять, что пора уходить.
Он поднялся медленно, словно не верил, что вот так просто проиграл.
— Я просто хотел помочь брату.
— А я хотела тишины. Твоё «помочь» — это предательство. Только вежливое, с кружкой чая.
— У вас тут весело, — заметил Игорь, закуривая. — Можно я хоть чай допью?
— Можешь и унитаз помыть, раз уж так обжился.
— Я пойду, — буркнул Дмитрий.
— Не забудь, где твоя работа, а где твоя мать, — сказала она вслед.
Дверь он за собой не закрыл.
Алина взяла телефон.
— Добрый день. Как оспорить дарственную, если я против?
Женщина на том конце вздохнула.
— Если собственник — мама мужа, без вас могут оформить. Но если докажете, что действовала под давлением…
— Она всё понимала. Просто решила, что раз родила сына, то ей можно управлять моей жизнью.
— Тогда к юристу и в суд.
Она кивнула, хотя собеседница её не видела. Достала из шкафа бутылку вина, открыла, выпила глоток — без повода, без тоста. Хотя повод был. Переезд в ад состоялся.
Вечером Игорь снова сидел на кухне.
— Будешь ужинать? Картошку пожарил.
— Нет. Я ем без запаха табака. И в компании тех, кто не ворует чужое.
— Как знаешь.
Он жевал спокойно, как хозяин. Слишком спокойно. Слишком уверенно. Будто уже знал, что победил.
Алина стояла перед зеркалом. Чёрное платье, прямой пиджак, шпильки, макияж — без сантиментов, по делу. На лице — ровная, чуть усталая решимость. В руках — пухлая папка: копии переписок, справки, выписки из Росреестра.
Сегодня она не шла в офис. Сегодня — в бой.
— Ты только не сходи с ума, — сказал Дмитрий, переобуваясь в коридоре, как будто собирался в электричку. — Это можно решить без суда.
— Можно, — кивнула она спокойно. — Если ты выселишь брата, вернёшь маму к себе и перестанешь делать вид, что у нас семья.
— У нас семья, Алина, — раздражённо бросил он. — Ты вечно делишь на «моё» и «ваше».
— Потому что моё вы тянете к себе, как сушку из чужой миски, — сказала она тихо, но жёстко. — А ваше — это семейный совет в моём туалете.
— Ну и юмор у тебя, холодный, — пробурчал он.
— А у тебя — позвоночник мягкий. Зато мама довольна.
Он вздохнул и вышел. Дверь хлопнула так, что в воздухе осталась тонкая трещина — остатки уважения.
На Сретенке её ждал юрист. Глаза синие, голос спокойный, уверенный — как у человека, который и не такое видел.
— Позиция у вас сильная, — сказал он, перебирая бумаги. — Квартира куплена до брака. Вы собственник. Дарственную можно оспорить, особенно если подтвердим, что мать мужа действовала недобросовестно. Запросим медсправки. Есть зацепки.
— Мне не нужны зацепки. Мне нужно, чтобы они ушли. Все. И насовсем.
— Тогда готовим иск. Придётся вызвать и мужа, и его мать, и вашего квартиранта.
— Который жарит картошку в трусах с мишками, — усмехнулась Алина.
Юрист поднял глаза и едва заметно улыбнулся:
— Знаете, это одно из самых вонючих дел о квартире, что я видел. Но мне нравится, как вы держитесь.
— А мне — когда дверь закрывается с той стороны.
На следующий день в дверь позвонили.
Алина открыла — на пороге Галина Петровна, в плаще, без предупреждения. Вошла, как сквозняк.
— Мы с тобой поговорим, женщина с женщиной.
— Вы мне никто, — спокойно ответила Алина. — Ни по жизни, ни по документам.
— Я мать твоего мужа.
— Бывшего. Бумаги уже поданы.
Подбородок у Галины Петровны дрогнул.
— Ты разрушила семью.
— Я сохранила рассудок. А это, знаете ли, дороже.
— Ты могла пустить Игоря.
— Я могла пустить таракана. Но вместо этого вызвала дезинфекцию.
Пауза. Две женщины смотрят друг на друга — каждая на своём фронте.
— Я думала, ты умная. Карьера, хватка. А оказалось — злая и одинокая.
— А вы — старая и хитрая. Но всё же недостаточно, — тихо сказала Алина. — Проходите, кое-что покажу.
В зале, на столе — свежие бумаги.
— Это заявление в суд. Дарственную будем признавать недействительной. Есть показания соседей, справки от врача, ваше письмо, где вы пишете, что устали от всех и всё хотите отдать. Помните? Вы отправили его Диме, а он оставил телефон открытым.
— Ты не посмеешь…
— Уже посмела.
— Войдёшь в историю, как невестка, выгнавшая мужа, его мать и его брата.
— И буду сидеть здесь одна. С книгой и бокалом вина. Без сигарет, без крика и без запаха чужой жизни на своих подушках.
Галина Петровна сжала губы. Алина вдруг поняла: перед ней не злодейка, а просто женщина, которая всю жизнь добивалась своего криками, детьми и фразой «я мать». Но здесь это не работало.
— Два дня, чтобы Игорь ушёл, — сказала она спокойно. — Потом — принудительное выселение и участковый с понятыми.
Старуха развернулась и пошла к двери. Каблуки постукивали по ламинату, как маленькие молоточки по крышке. Не гроба, нет. Семьи.
Через два дня кухня была пустой.
Ни табака. Ни мишек. Ни запаха жареного.
Алина встала рано. Сварила кофе. Села у окна. Впервые за долгое время — в тишине.
На ноутбуке мигало сообщение:
«Алина, привет. Это Андрей. Помнишь, мы виделись у Марины на дне рождения. Ты ушла рано. Жаль. Хочу пригласить тебя на ужин. Без сюрпризов. Только ты, я и тишина.»
Она улыбнулась.
Поставила чашку в раковину. И впервые за годы не услышала за спиной: «Ты опять не помыла за собой?»
Только тишина. Чистая, как лист бумаги.
Не победа. Но жизнь осталась у неё. А иногда это — больше, чем победа.
