Офисный день был таким же, как и всегда. Монитор бухгалтерской программы мигал уставшими цифрами, с потолка доносился ровный гул кондиционера, а из соседнего кабинета — приглушенные обрывки чужого разговора. Я проверяла очередную накладную, как вдруг зазвонил мобильный. Незнакомый номер.
Я откинулась на спинку стула, принимая звонок.
— Алло?
— Здравствуйте, с вами говорит нотариус Петрова Ирина Сергеевна. Это Анастасия Романова?
— Да, я слушаю.
Голос у женщины был спокойный, деловой. У меня ёкнуло сердце. Нотариусы звонят не просто так.
— Анастасия, вы являлись родственницей Марии Семеновны Зайцевой?
Тетя Маша. Дальняя родственница, почти чужая тетка, с которой мы изредка виделись по большим праздникам. Она жила одна в огромной сталинской квартире в центре, была женщиной строгой и замкнутой. Мы с ней были скорее чужими людьми.
— Да, она мне троюродная тетя. Что случилось?
— К сожалению, Мария Семеновна скончалась. Месяц назад. У нее не было близких родственников, и в своем завещании она указала вас единственной наследницей.
В ушах зазвенело. Я сжала телефон так, что пальцы побелели.
— Меня? Вы уверены?
— Совершенно. Завещание составлено юридически грамотно, заверено мной. Вам нужно подойти в мой офис для оформления всех документов. Основное имущество — это квартира.
Я слушала и не верила. Картинки из детства мелькали в голове: высокие потолки, дубовый паркет, пахнущий стариной и воском, огромные окна с видом на липы. Я бывала там всего несколько раз, и та квартира казалась мне дворцом из другого мира.
— Квартира? — глупо переспросила я.
— Трехкомнатная квартира, общая площадь восемьдесят два квадратных метра, в центре, на улице Кирова. Жилье свободно, долгов за ним не числится. Когда вы сможете подъехать?
Мы договорились о встрече на завтра. Я положила телефон на стол и уставилась в экран. Цифры расплывались в глазах. Трехкомнатная квартира. В центре. Моя.
Весь остаток дня я провела как в тумане. Коллеги что-то спрашивали, а я кивала, не вникая в смысл. В голове крутилась одна мысль: «У меня есть дом. Свой собственный дом».
На следующий день я сидела в строгом кабинете нотариуса. Петрова Ирина Сергеевна, женщина в очках с строгой оправой, протянула мне стопку бумаг.
— Все готово. Свидетельство о праве на наследство. Ключи. Вот выписка из Единого государственного реестра недвижимости. Вы теперь единоличная собственница.
Я взяла заветный листок. Он был тяжелым, будто не из бумаги, а из целого слитка золота.
— Скажите, а другие родственники… Они могут предъявить права? У меня есть мама, сестра, брат…
Нотариус покачала головой, ее взгляд был прямым и понимающим.
— Анастасия, по закону, завещание — единственный документ, выражающий волю умершего. Мария Семеновна выбрала вас. Эта квартира — ваша личная собственность. Вы не должны ни перед кем отчитываться и ни с кем ею делиться. Ни мать, ни сестра, ни брат не имеют на нее никаких прав. Запомните это.
Я вышла из офиса на улицу. Солнце слепило глаза. В руках я сжимала ключ — настоящий, тяжелый, старинный ключ с витой ручкой. Вместо того чтобы ехать на работу, я села в автобус и поехала по адресу, который теперь был моим.
Я стояла под парадной дверью, глядя на кованые решетки. Сердце колотилось где-то в горле. Дверь открылась. Я поднялась по широкой мраморной лестнице на третий этаж.
Ключ плавно вошел в замочную скважину и с глухим щелчком повернулся. Я толкнула массивную дубовую дверь и вошла внутрь.
Тишина. Полумрак. Паркет поблескивал в луче света из окна. Высоченные потолки, лепнина. Воздух пах прохладой и замкнутым пространством. Я прошла по комнатам. Они были пусты, только у стены в большой комнате стоял старый диван, покрытый пыльной тканью.
Я подошла к окну и распахнула створки. Шум города, гул машин, крики детей во дворе — все это ворвалось внутрь, нарушая многолетнее молчание. Я облокотилась о подоконник и смотрела вниз, на спешащих людей, на спешащие машины.
Слезы текли по моим щекам, но я не могла понять — от счастья или от страха.
От невероятного везения или от груза ответственности, который свалился на меня в один миг.
«У меня есть дом, — повторила я про себя, чтобы поверить. — Но теперь самое сложное — никому об этом не сказать».
Я посмотрела на свой старый, потертый рюкзак, стоявший у порога на роскошном паркете. В нем лежали бутерброд на обед и пачка документов для отчета. Два разных мира столкнулись здесь, в этой квартире. И мне предстояло решить, как их соединить. Или… как их разделить.
Прошла неделя с того дня, как я переступила порог квартиры. Семь дней я жила в странном раздвоении. Днем — моя обычная жизнь: тесная съемная «однушка» в панельной пятиэтажке на окраине, где каждый звук был слышен сквозь тонкие стены, вечный запах жареного лука из соседней квартиры и ощущение временности бытия. А вечерами я тайком приезжала «на ту сторону». Я приходила в свою квартиру, садилась на тот самый пыльный диван в гостиной и просто молчала, привыкая к высоким потолкам и чувству собственного пространства. Это было похоже на тайную жизнь, о которой никто не знал.
В субботу был день рождения мамы. Пропустить его было нельзя. Людмила Петровна, моя мать, считала семейные праздники священным ритуалом, где обязаны присутствовать все ее дети. Я стояла перед зеркалом в своей малогабаритной квартире, примеряя простое синее платье. Оно было немодным, купленным три года назад на распродаже. Но именно такое и одобрила бы мама — неброское, скромное, как и полагается быть младшей дочери, которая не слишком преуспела в жизни.
Я взяла с тумбочки ключ от квартиры на Кирова. Тяжелый, холодный. Я положила его в самый дальний карман сумки, спрятав под носовым платком. Было странно и горько осознавать, что самый главный факт моей жизни теперь — это секрет от самых близких людей.
Мама жила в той самой хрущевке, где мы с сестрой и братом выросли. Знакомая дверь с потертым дерматином, скрипущий паркет в прихожей, запах тушеной курицы и духов «Красная Москва».
— Настюха, наконец-то! — мама обняла меня сухими, холодными руками. — Вечно ты к самым щам, все остыло.
Из гостиной доносились громкие голоса. Вся наша «дружная» семья уже собралась.
Старшая сестра Ирина восседала на самом удобном кресле, разглядывая новый маникюр. Ее муж Сергей, грузный мужчина, уже сидел за столом и накладывал в тарелку салат. Их дети, семилетние близнецы Степа и Маша, носились по комнате, сшибая все на своем пути. Мой брат Денис, стройный и ухоженный, смотрел в экран своего дорогого телефона, изредка снисходительно улыбаясь.
— Ну, Насть, как бухгалтерские будни? — Ирина не подняла на меня глаз, продолжая изучать ногти. — Все также считаешь чужие деньги?
— Работаю, — коротко ответила я, садясь на свободный стул у порога.
— А мне вот интересно, — в разговор вступил Денис, отрываясь от телефона. — Когда ты уже перестанешь тратить деньги на съемные конуры и купишь что-то нормальное? А то тебе скоро тридцать, а ты все в подвешенном состоянии.
Меня кольнуло внутри. Всегда так. Мое жилищное положение было их любимой темой для обсуждений.
— Не у всех есть богатые поклонницы, которые дарят квартиры, — парировала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Денис лишь фыркнул. Он не работал, предпочитая общество состоятельных женщин зрелого возраста.
Мама стала расставлять на столе тарелки с горячим.
— Хватит вам спорить. Настя молодец, сама на себя зарабатывает. Не то что некоторые, — она бросила многозначительный взгляд на Дениса, но тот сделал вид, что не заметил.
Ирина тем временем достала из огромной кожаной сумки коробку.
— Мам, это тебе. Набор французской косметики. Настоящей, не то что на рынке.
— Ой, Иришенька, зачем ты так тратишься! — глаза мамы засверкали. Она обожала дорогие подарки от старшей дочери.
— Пустяки, — Ирина махнула рукой. — У Сергея премия была, можем себе позволить.
Я сидела, глядя на свой скромный сверток. Я купила маме теплый пуховый платок. Внезапно я представила, как дарю ей ключ от той квартиры. Как ее глаза наполняются не поддельным восторгом, а настоящей, жадной радостью. Я резко отогнала эту мысль.
Ужин протекал в привычном ключе.
Ирина хвасталась новой поездкой в Турцию, Денис намекал на какие-то «грандиозные проекты», требующие вложений. Мама восхищалась ими обоими. Я в основном молчала.
Вдруг Степа, носившийся по комнате с игрушечным пистолетом, налетел на меня и пролил на мое синее платье полный стакан вишневого компота.
— Ой! — только и успела я вскрикнуть.
На платье расползалось огромное багровое пятно.
— Степа, ну что же ты! — строго сказала Ирина, но в ее голосе не было ни капли сожаления. — Ну, ничего не поделаешь, Настя. Он же ребенок, не специально. Потом отстираешь.
Она даже не извинилась. Ее сын смотрел на меня наглым взглядом, понимая, что ему ничего не будет.
Я сидела в мокром, липком платье, чувствуя себя грязной и униженной. Я смотла на их лица — самодовольное Ирины, равнодушное Дениса, умиленное мамы, глядевшей на внука. Они были чужими. Людьми, для которых я была фоном, неудачницей, вечной должницей за сам факт своего существования.
Именно в этот момент, сидя в своем испорченном платье под аккомпанемент их самовлюбленных голосов, я окончательно поняла. Я не скажу им о квартире. Никогда. Потому что наследство — это не только стены и потолки. Это проверка. И они ее уже провалили, даже не зная о вопросах.
Я встала из-за стола.
— Мама, мне надо идти. Спасибо за ужин.
— Так рано? — удивилась мать.
— Да. У меня дела.
Я вышла на лестничную площадку, плотно прикрыв за собой дверь. За спиной остался смех, хвастовство и пятно от компота. А впереди была тихая, пустая квартира в центре города, которая ждала только меня. И впервые за этот вечер я почувствовала не тревогу, а спокойную, холодную уверенность.
Прошло три недели после того злополучного ужина. Я продолжала жить на два дома, но теперь эти вечерние посещения квартиры на Кирова стали для меня отдушиной. Я начала потихоньку обживать пространство. Привезла старый пылесос из съемной квартиры, вымыла окна, чтобы в гостиную проникало больше света. Купила недорогой, но мягкий и уютный ковер, который расстелила в центре главной комнаты. Сидя на нем, прислонившись спиной к дивану, я чувствовала себя в безопасности. Это было мое убежище, моя крепость.
Однажды утром, когда я спешила на работу, моя старенькая, видавшая виды иномарка решила, что с нее хватит. Я завела двигатель, он чихнул пару раз и заглох. Поворот ключа не давал никакого результата — только щелчок стартера. Аккумулятор был в порядке, значит, дело было в чем-то серьезном.
Я вызвала эвакуатор и отправила машину в проверенную мастерскую рядом с домом. Через пару часов раздался звонок.
— Настя, здравствуйте. С вашим автомобилем все печально, — сказал знакомый голос механика Виктора. — Полетел топливный насос. Плюс ему уже лет десять, от старости лопнул патрубок. Ремонт обойдется тысяч в десять, может, чуть больше. Будем делать?
У меня в кармане было три тысячи рублей до зарплаты, которая должна была прийти только через пять дней.
— Спасибо, Виктор, я вам перезвоню, — с трудом выдавила я и положила трубку.
Десять тысяч. Для меня это была значительная сумма. Я всегда жила от зарплаты до зарплады, и таких сбережений у меня не водилось. Мысленно я перебрала все варианты. Микро заем в банке — но потом придется долго выплачивать проценты. Занять у коллег — но было стыдно. И тогда я вспомнила слова нотариуса: «Вы не должны ни перед кем отчитываться». Но сейчас речь шла не об отчете, а о помощи. О простой человеческой помощи в сложной ситуации. Может, я все усложняю? Может, они помогут?
Сжав телефон в потной ладони, я набрала номер Ирины. Сердце бешено колотилось.
— Алло? — ее голос прозвучал раздраженно.
— Ира, привет, это Настя.
— А, Насть. Что надо? У меня дети на кружок опаздывают, я на машине.
Я сделала глубокий вдох.
— У меня серьезная проблема. Сломалась машина. В мастерской сказали, что ремонт стоит десять тысяч. Не могла бы ты одолжить мне до зарплаты? Я сразу верну.
На той стороне провода воцарилась тишина. Потом я услышала, как Ирина что-то бормочет, прикрыв трубку рукой.
— Сергей! Ты слышишь? Настя десять тысяч просит! На машину!
Потом ее голос снова стал четким и холодным.
— Настя, ты вообще в курсе, сколько сейчас денег уходит на детей? Одни только развивающие тетради Степе на месяц — пять тысяч! А английский Маши? А новый комбинезон ей купить? Она из старого выросла! У нас каждая копейка на счету. Нет у меня таких свободных денег. Извини.
Меня будто облили ледяной водой. Тетради. Комбинезон. У нее хватало денег на французскую косметику для мамы, но на помощь сестре — нет.
— Я понимаю, но…
— Но ничего, — резко оборвала она. — Сама виновата. Надо было на таксиста учиться, а не на бухгалтера. Крутись как хочешь.
Щелчок в трубке прозвучал как пощечина. Я сидела на стуле в своей съемной кухне и смотрела в стену. Слез не было. Была только пустота.
Я набрала номер мамы. Может, она поймет.
— Мам, привет.
— Настюша, что-то случилось? Голос у тебя какой-то странный.
— Да, мам. Машина сломалась, срочно нужен ремонт. Десять тысяч. Ты не могла бы… я через пять дней верну.
Людмила Петровна тяжело вздохнула.
— Доченька, у меня же пенсия. Я только Денису на курсы отдала. Он там перспективными связями обзаводится, ему нужно выглядеть соответственно. Ты же не хочешь, чтобы твой брат по миру пошел? Сама как-нибудь, родная. Возьми в долг у подруг. Или на работе попроси. Не позорь нас, Романовых, такими просьбами.
Мне стало физически плохо. Денису на курсы, которых, скорее всего, не существует. А мне — «не позорь».
— Хорошо, мама. Я поняла.
— Держись, доча, — сказала она уже более ласковым тоном и положила трубку.
Я не стала звонить Денису. Это было бессмысленно.
Я опустила голову на стол. Холодная столешница немного охладила пылающие щеки. Во рту стоял горький привкус обиды и полного, абсолютного одиночества. Они были моей семьей. Кровными родственниками. И в трудную минуту они отвернулись от меня, даже не выслушав до конца. Им было важнее тетради Степы и мифические курсы Дениса.
И тогда, поднимая голову, я увидела свое отражение в темном экране выключенного телевизора. Искаженное лицо, заплаканные глаза. И в этом отражении что-то щелкнуло.
Они провалили проверку. Они не протянули руку помощи. Они думали только о себе.
Значит, и я имею право подумать о себе.
Я медленно вытерла лицо, встала и подошла к сумке. Достала из потайного кармана тот самый тяжелый ключ. Я сжала его в кулаке так, что металл впился в ладонь.
Эксперимент начинался. Холодный и беспристрастный. Если они не хотят помочь мне с десятью тысячами, то что будет, когда они узнают о квартире, которая стоит миллионы?
Я посмотрела на ключ. Он был больше не просто ключом от квартиры. Он был ключом к правде. И я решила его использовать.
План созрел в моей голове за одну бессонную ночь. Он был жестоким, но я больше не могла отступать. Мне нужно было увидеть все до конца. Узнать, на что действительно способны эти люди, когда от них потребуется хоть капля участия.
Я начала с малого. В нашем общем семейном чате, где обычно царили хвастливые фото Ириных путешествий и мамины восторги по поводу успехов Дениса, я написала первое за долгое время сообщение.
«Всем привет. У меня небольшие проблемы. На работе задерживают зарплату, возможно, на две недели. Не знаю, как платить за аренду квартиры. Очень нервничаю».
Я положила телефон на стол и стала ждать, сердце колотилось как птица в клетке.
Первой откликнулась мама.
— Настенька, как же так! А ты не могла выбрать фирму надежнее? Надо было думать. Держись, родная.
Ни предложения помощи, ни слов поддержки. Просто констатация факта и упрек.
Через полчаса ответила Ирина.
— У нас у самих денег кот наплакал. Сергей в очередной раз премию продул. Так что не надейся.
Денис ограничился смайликом в виде подмигивающего лица. Больше никто не написал ни слова. Чат снова замолк, как будто моей просьбы и не было.
Этого было мало. Слишком мало для той бури, что бушевала у меня в душе. Я решила поднять ставки.
Я дождалась вечера и позвонила Ирине. Я знала, что в это время она одна — Сергей на рыбалке, дети у свекрови.
— Ира, привет, — мой голос дрожал, и в этой дрожи не было игры. Это были настоящие нервы. — Извини, что беспокою. Но у меня тут настоящая катастрофа.
— Опять что-то случилось? — ее тон был усталым и раздраженным.
— Меня уволили. Сегодня. Сказали, что сокращение. Я не знаю, что делать. За аренду нужно платить через пять дней, а у меня нет ни копейки. Хозяйка сказала, что если не заплачу, вышлет на улицу. Можно я поживу у вас пару недель, пока не найду новую работу? Я буду тихо сидеть, помогу по дому, с детьми…
Я замолчала, дав ей время впитать эту ложь. Ложь, которая давалась мне удивительно легко.
На том конце провода повисла тяжелая, давящая тишина. Я слышала, как Ирина переводит дыхание.
— Настя, ты в своем уме? — наконец выдавила она. — У нас и так тесно. Дети в одной комнате, мы с Сергеем в другой. Где ты у нас разместишься? На кухне? В прихожей? И потом, у Степы астма, ему нужен покой, а не лишний человек и нервы. Нет. Это совершенно невозможно.
— Но я же твоя сестра! — в голосе прорвалась настоящая боль. — Мне некуда идти!
— Взрослый человек, а ведешь себя как ребенок, — холодно отрезала Ирина. — Бери кредит. Или съезжай в общежитие на время. Решай свои проблемы сама. У меня своих хватает.
Она положила трубку, даже не попрощавшись.
Я сидела и смотрела на телефон. Руки дрожали. Ее отказ я почти предвидела. Но вот эта ледяная безучастность, это «решай сама» — они жгли изнутри.
Следующим был звонок маме. Я повторила ту же историю, добавив слез в голос.
— Мам, я могу к тебе переехать? Ненадолго. Очень прошу.
Людмила Петровна засуетилась.
— Доченька, ты же знаешь, у меня же сердечко пошаливает. Врач сказал — полный покой. А у тебя стресс, ты будешь плакать, переживать… Мне же хуже будет. Да и Денис часто заходит, ему нужна тихая гавань. Нет, это не вариант. Ты лучше к Ире попросись, у нее просторнее.
— Я уже просила. Она отказала.
— Ну… значит, так надо, — смущенно пробормотала мама. — Может, у тебя есть подруга? Аня, например? Обратись к ней. А я… я за тебя помолюсь.
Молитва. Вместо крыши над головой для родной дочери.
Я не стала звонить Денису. Вместо этого я отправила ему короткое сообщение: «Ден, выгнали с работы. Скоро выселят из квартиры. Приюти на пару дней?»
Ответ пришел почти мгновенно. Не звонок, не слова поддержки, а сухой текст: «Я в отъезде. На неопределенный срок. Решай свои вопросы.»
Я опустила телефон на колени. Во рту пересохло. Эксперимент был завершен. Результаты оказались даже хуже, чем я могла предположить. Ни руки помощи, ни слова ободрения. Только отговорки, упреки и равнодушие.
Я подошла к окну своей съемной квартиры и посмотрела на серые дворы. Где-то там, в центре города, стоял мой дом. Мой настоящий дом. Тихий, пустой и ждущий.
Я медленно повернулась, взяла сумку и стала собирать вещи. Не все, только самое необходимое. Несколько пар джинсов, свитеров, белье, книги. Я сложила все в две большие спортивные сумки.
Затем я написала заявление об увольнении по собственному желанию. Отослала его начальнику по электронной почте. Я не могла больше работать, мне нужно было время. Время осознать все, что произошло.
Вечером я стояла на пороге своей квартиры на Кирова. Я внесла внутрь сумки, заперла дверь на все замки и повернула ключ. Звук щелчка был окончательным. Он отделял одно прошлое от другого.
Я прошла в гостиную, села на ковер спиной к дивану, как мне нравилось, и обняла колени. В огромной, тихой квартире было слышно только мое дыхание.
Слезы текли по моим щекам, но на этот раз это были не слезы обиды или отчаяния. Это были слезы освобождения. Горькие и очищающие.
Они оставили меня одну. Они бросили меня в самой, как им казалось, трудной ситуации. Но они и представить не могли, что на самом деле подарили мне самое ценное — полную и безоговорочную свободу. Свободу от них.
Я больше не была Настей, вечной неудачницей. Я была Анастасией Романовой, хозяйкой своей жизни и своей судьбы. И это было только начало.
Прошло два месяца. Два месяца тишины. Я полностью исчезла из их поля зрения. Отключила номер телефона, удалила аккаунты в социальных сетях. Я жила в своей квартире, как в коконе, постепенно возвращаясь к жизни. Я записалась на онлайн-курсы по дизайну интерьера — то, о чем всегда мечтала.
Купила недорогой, но удобный диван-кровать и поставила его в самой маленькой комнате, сделав ее уютным кабинетом. Жизнь на наследство я не тратила, жила на скромные сбережения, растягивая их.
Однажды я решила, что пора добавить в гостиную немного уюта. Я заказала через интернет-магазин большой и мягкий диван. Он был дорогим, но я позволила себе эту роскошь — первый настоящий подарок себе от себя.
Диван привезли, установили у стены напротив окна. Он был великолепен. Я сидела на нем, гладила пальцами ткань и улыбалась. В пылу радости я не заметила, как из кармана куртки выпал и закатился под диван длинный кассовый чек.
На следующий день был выходной. Я занималась уборкой, когда в дверь позвонили. Я насторожилась. Никто не знал моего адреса. Я подошла к глазку.
В коридоре стояла Ирина. Рядом с ней — мама. И Денис. У всех были напряженные, злые лица.
Сердце упало. Как они нашли?
Я медленно открыла дверь, оставив цепочку.
— Здравствуйте, — тихо сказала я.
Ирина с силой толкнула дверь, и цепочка с треском лопнула.
— Здравствуйте?! — ее голос был пронзительным, визгливым. — Это как понимать, Настя? А? Ты уволилась с работы, ты пропала, мы чуть с ума не сошли! А ты тут живешь в хоромах!
Они ввалились в прихожую, озираясь по сторонам с жадной ненавистью.
— Мама, посмотри! — закричала Ирина, указывая на паркет, лепнину. — Лепнина! Паркет! А мы переживали!
Людмила Петровна стояла бледная, ее губы дрожали.
— Доченька… что это? Чья квартира?
— Моя, — тихо ответила я.
В этот момент из гостиной выскочила Маша, племянница. Она тайком прокралась за взрослыми.
— Мама, смотри, какой диван! Как у принцессы! — она прошепелявила и показала на меня скомканной бумажкой. — А я чек нашла! Там цифра с ноликами!
Ирина выхватила у дочери чек. Ее глаза расширились.
— Сто семьдесят тысяч? За диван? — она прошипела, подступая ко мне вплотную. — Ты нам, сволочь, врала! Умоляла, ныла, что денег нет! А сама на какие шиши это купила? А? Наследство? От тети Маши?
Денис присвистнул, разглядывая квартиру.
— Ничего себе халупа… И все наше, семейное, ты одна прихватизировала?
— Это мое, — попыталась я сказать, но мой голос пропал.
— Твое? — взревела Ирина. — Это наше! Это наследство нашей семьи! А ты, жадная тварь, одна все на себя переписала! Ты должна была поделиться! Верни долг чести!
Она схватила меня за плечо и сильно тряхнула. Пахло ее дорогими духами и злобой.
— Я ничего вам не должна, — вырвалась я, отступая в гостиную. — Это мое по завещанию. Уходите.
— Как это уходите? — взвизгнула мама, и в ее глазах я впервые увидела не беспокойство, а чистую, неприкрытую жадность. — Мы тебя растили, одевали, кормили! А ты… ты нас в трудную минуту бросила! Эта квартира должна быть нашей! Ты ее не заслужила!
— Именно что должна быть нашей! — подхватил Денис. — Мы тут все поровну поделим. Или ты думаешь, мы так тебе это оставим?
Они окружили меня, словно стая волков. Их лица, когда-то родные, теперь были искажены злобой и алчностью. Я чувствовала, как подкашиваются ноги, в висках стучало.
— Я вас не пущу, — сказала я, стараясь говорить твердо. — Это частная собственность. Уходите, или я вызову полицию.
Ирина замахнулась, чтобы ударить меня. В ее глазах стояли бешеные слезы.
— Сука! Двуличная сука!
В этот момент в дверях, которые они не закрыли, показался сосед с верхнего этажа, пожилой мужчина с собакой на поводке.
— У вас тут все в порядке? — строго спросил он, глядя на нашу свалку.
Ирина опустила руку, но ее грудь вздымалась от гнева.
— Это наша семейная проблема! Не ваше дело!
— Молодая женщина, вам помощь нужна? — обратился сосед ко мне, игнорируя Ирину.
Я, не отводя глаз от родных, кивнула.
— Да, Михаил Петрович. Вызовите, пожалуйста, полицию. Скажите, что в квартире пять посторонних людей, они угрожают и пытаются применить силу.
Слово «полиция» подействовало на моих родственников как удар хлыста. Ирина замерла с поднятой рукой, Денис отступил на шаг, а мама испуганно ахнула.
— Ты что, совсем спятила? Вызывать полицию на собственную семью? — прошипела Ирина, но в ее голосе уже слышалась неуверенность.
Михаил Петрович, не дожидаясь их реакции, достал телефон.
— Уже звоню.
Пока он говорил с дежурным, в квартире стояла гнетущая тишина. Мы пялились друг на друга, как чужие. Я видела, как по лицу матери течет тушь, оставляя черные следы. Денис нервно переминался с ноги на ногу, а Ирина пыталась дышать глубже, чтобы унять дрожь в руках.
Через десять минут, которые показались вечностью, на пороге появился участковый — молодой мужчина с серьезным лицом.
— В чем дело? Кто вызывал?
— Я, — шагнула я вперед. — Эти люди вломились в мою квартиру, угрожают мне, оскорбляют и пытались ударить.
— Она врет! — взвизгнула Ирина. — Это моя сестра! Она украла наше семейное наследство!
— Гражданка, успокойтесь, — строго сказал участковый, доставая блокнот. — Предъявите документы.
Пока он переписывал наши паспортные данные, я заметила, как мой брат и сестра заметались глазами. Они не ожидали такого развития событий.
Участковый выслушал обе стороны — их крики о «справедливости» и мое спокойное объяснение о праве собственности.
— Ситуация ясна, — заключил он. — Гражданка Романова является законной владелицей жилья. Ваши претензии по поводу наследства — это гражданско-правовой спор, решаемый в суде. А вот нарушение общественного порядка, угрозы и незаконное проникновение — это уже наша компетенция. Составляю протокол.
Услышав слово «протокол», мама начала рыдать.
— Да мы же родные люди! Как можно?!
Когда участковый ушел, обещая выписать им штраф, в квартире снова повисла тишина. Мои родственники стояли посреди гостиной, словно приговоренные.
— Ну что, довольна? — хрипло спросила Ирина. — Теперь у меня в биографии будет административное правонарушение!
— Ты сама этого добилась, — холодно ответила я. — Завтра в десять утра буду ждать вас всех у нотариуса. Приходите — и вы все узнаете.
На следующее утро в конторе нотариуса Петровой Ирины Сергеевны царила ледяная атмосфера. Моя семья сидела напротив меня, и на их лицах застыло выражение злобы и высокомерия. Они явно ожидали, что я буду умолять о прощении.
Когда вошла Петрова, я первая нарушила молчание:
— Ирина Сергеевна, разрешите представить мою семью — маму Людмилу Петровну, сестру Ирину и брата Дениса. Они сомневаются в законности моего права на наследство после Марии Семеновны Зайцевой.
Нотариус кивнула и открыла папку с документами.
— Что ж, давайте разберемся. Вот завещание, заверенное мной лично. Вот свидетельство о праве на наследство. Вот выписка из Единого государственного реестра недвижимости. Все документы абсолютно легальны.
— Но она должна была поделиться! — не выдержала Ирина. — Это же семейное имущество!
Петрова посмотрела на нее поверх очков:
— По закону нашей страны, наследник, указанный в завещании, не обязан ни с кем делиться наследством. Даже с самыми близкими родственниками.
Тут в разговор вступил Денис:
— А если мы докажем, что она влияла на тетю? Что это недействительное завещание?
— Доказывайте, — холодно парировала я. — В суде. Кстати, о суде. Вчерашний визит ко мне с угрозами и попыткой assault записан на камеру наблюдения, которую я установила на днях. У меня есть также аудиозаписи ваших телефонных отказов помочь, когда я оказалась в трудной ситуации. Готовлю иск о возмещении морального вреда.
Лица моих родственников побелели. Мама схватилась за сердце:
— Ты подашь в суд на собственную мать?!
— На людей, которые решили, что могут безнаказанно оскорблять и угрожать мне, — поправила я ее. — Вы сами выбрали эту дорогу.
Ирина Сергеевна добавила:
— Как нотариус, должна предупредить: судебные перспективы по оспариванию завещания у вас практически нулевые. А вот по иску о защите чести и достоинства — очень даже веские.
Моя семья молчала. В их глазах читалось поражение. Они наконец-то поняли — игра проиграна.
Когда мы выходили из здания нотариальной конторы, Ирина бросила мне в спину:
— Я тебя никогда не прощу.
Я обернулась и посмотрела на них — на мать, которая предпочла отвернуться от дочери, на сестру, видевшую во мне только конкурента, на брата, думавшего лишь о своей выгоде.
— А я вас уже простила, — тихо сказала я.
— И именно поэтому теперь свободна.
Повернувшись, я пошла к своей новой жизни. К жизни без их токсичного присутствия, без вечных упреков и требований. Впервые за долгие годы я дышала полной грудью.
Прошло полгода. Шесть месяцев тишины. Я отключила старый номер телефона, завела новый. Никто из родных не пытался меня найти. И это было лучшим подарком, который я могла получить.
Моя жизнь постепенно налаживалась. Я закончила курсы дизайна интерьера и начала брать первые небольшие заказы. Квартира преображалась — я не спеша, вкладывая душу, создавала свой уголок. Появились книжные полки, несколько комнатных растений, которые я научилась любить, и даже небольшой аквариум с яркими рыбками. Их спокойное движение умиротворяло.
Однажды вечером, разбирая почту, я наткнулась на письмо от троюродной сестры Светланы, с которой мы когда-то дружили в детстве. Она была одним из немногих людей, кто не лез в семейные дрязги.
«Настя, привет! Не знаю, читаешь ли ты это, но я решила написать. Ты не представляешь, что тут творится! Ирина разводится с Сергеем. Оказалось, он давно проматывал все деньги, а премии были враньем. Они продают машину и ее драгоценную сумку, чтобы выплатить долги. Дениса та самая «обеспеченная покровительница» выгнала, причем не однажды. Ходит хмурый, говорит, что все вокруг его не ценят. А твоя мама… Людмила Петровна постоянно жалуется на здоровье. Говорит, что дети ее не ценят и бросили. В общем, все как всегда, только стало еще печальнее. Напиши, если получишь это. Береги себя».
Я отложила телефон. Во рту не было ни горечи, ни злорадства. Только легкая, едва уловимая грусть. Грусть по тем людям, какими они могли бы быть. И огромное, всепоглощающее чувство облегчения.
Я подошла к окну. За стеклом зажигались огни вечернего города. Тот самый вид, который когда-то казался мне несбыточной мечтой. Я смотрела на него каждый день и все не могла насмотреться.
Я получила не просто квартиру. Я получила билет в новую жизнь. Ценой стала моя старая семья. И теперь, оглядываясь назад, я понимала — это была самая выгодная сделка в моей жизни.
Я освободилась. Не от бедности, а от токсичных людей, которые годами высасывали из меня все соки под маской родственных уз. Я больше не была Настей, вечной должницей, неудачницей, «серой мышкой». Я была Анастасией. Просто Анастасией.
Я погладила кота, свернувшегося клубком на моем новом диване. Он мурлыкал, довольный жизнью. И я была довольна. Впервые за долгие годы я была по-настоящему счастлива и спокойна.
Правда оказалась горьким лекарством. Но оно меня исцелило.
Прошел ровно год с того дня, как я переступила порог квартиры на Кирова. Год, который разделил мою жизнь на «до» и «после». Я сидела на своем диване, том самом, с которого начался большой скандал, и пила вечерний чай. В аквариуме лениво плавали рыбки, на подоконнике зеленел новый цветок — кротон с яркими желто-красными листьями. Я научилась радовать себя такими мелочами.
За этот год я ни разу не услышала голос матери. Не получила ни одного сообщения от сестры. Молчал и брат. Иногда мне казалось, что я должна чувствовать пустоту, боль от этой тишины. Но вместо этого было лишь спокойствие. Тихая, ровная гавань после долгого шторма.
Я вспомнила их лица в тот день у нотариуса — злые, обиженные, полные ненависти. Они так и не поняли. Не поняли, что дело было не в деньгах и не в квадратных метрах. Дело было в десяти тысячах на ремонт машины, в которых мне отказали. В ночлеге, на который не нашлось места. В простом человеческом участии, которого они так и не проявили.
Я подошла к окну. Город жил своей жизнью, мигая огнями. Где-то там были они. Ирина, вероятно, считала копейки после развода. Денис искал новую жертву для своей праздной жизни. Мама жаловалась соседкам на неблагодарную дочь.
А я стояла у своего окна. В своей квартире. Со своей жизнью.
И теперь у меня к вам, мои читатели, вопрос. Возможно, самый главный во всей этой истории.
А что бы сделали вы на моем месте? Сказали бы с самого начала о наследстве? Попытались бы поделиться, видя их жадность? Или, может, простили бы их потом, после всего случившегося?
Я свой выбор сделала. Он был трудным, но единственно верным для меня. А какой выбор сделали бы вы?
Пишите в комментариях. Мне правда интересно ваше мнение. Ведь у каждого из нас, наверное, есть своя «квартира» и свои «родственники». И рано или поздно приходится решать — что важнее.
