Вика стояла на пороге спальни и смотрела на свекровь — маленькую, сморщенную, с загипсованной ногой — и внутри что-то сжималось. Не от жалости. От раздражения.
— Викуля, милая, — простонала Нина Петровна, — принеси, пожалуйста, попить. И таблетки мои. Они на кухне, в синем пузырьке.
— Сейчас, — буркнула Вика и развернулась.
Но не пошла на кухню. Пошла в комнату. Схватила телефон, написала подруге: «Спаси. Я сойду с ума».
Всё началось три недели назад. Звонок мужа: «Вик, мама упала. Перелом. Её выписали, будет лежать дома». И Вика тогда подумала: «Ну, бывает. Поправится».
Но потом муж добавил: «Нам нужно за ней ухаживать».
Нам.
Вот это слово и стало камнем на шее.
Потому что «нам» быстро превратилось в «тебе». Муж работал с утра до вечера, приходил уставший, падал на диван. А свекровь? Свекровь лежала в спальне и звала. Постоянно.
— Викуля, кушать хочется.
— Викуля, подушку поправь.
— Викуля, а где мой платок?
Вика терпела. День. Два. Неделю.
А потом сорвалась.
— Нина Петровна, — сказала она как-то утром, стоя в дверях всё той же спальни, — я не собираюсь вас обслуживать. Понимаете? Не собираюсь.
Свекровь замерла. Глаза округлились.
— Что? Викуля, ты что говоришь?
— То и говорю! — голос Вики сорвался на крик. — У меня своя жизнь! Работа, встречи, дела! Я не нанималась в сиделки!
— Но я же твоя… — свекровь всхлипнула.
— Вы — не моя! — отрезала Вика. — Вы — мать моего мужа. Чужой мне человек, если честно.
Тишина упала в комнату, как кирпич.
Свекровь отвернулась к стене. Плечи её затряслись.
Вика развернулась и ушла. Хлопнула дверью. Села в машину и рванула в салон — на маникюр, на который записалась ещё месяц назад.
Вечером муж вернулся с работы бледный.
— Вика, — сказал он тихо, слишком тихо, — мама рассказала.
— И что? — Вика даже не подняла глаз от телефона.
— Как ты могла?!
— А как ты мог повесить на меня свою мать?! — взорвалась она. — Я тебе что, прислуга?!
— Она моя мать!
— Вот именно! Твоя! Не моя!
Муж молчал. Смотрел на жену, будто видел впервые.
— Я не узнаю тебя, — прошептал он.
— И отлично, — бросила Вика. — Узнавай заново.
И ушла к подругам — в ресторан.
А дома осталась свекровь с загипсованной ногой.
И муж, который больше не знал, что делать.
Дальше было хуже.
Вика ушла с головой в свою жизнь — будто свекрови вообще не существовало. Работа, спортзал, встречи с подругами, салоны красоты. График расписан по минутам, и в нём — ни одной строчки для Нины Петровны.
— Вик, — муж поймал её как-то утром на пороге, — мама просит помочь с обедом. Разогреешь хоть суп?
— Некогда, — бросила Вика, застёгивая куртку. — У меня встреча с клиентом. Важная.
— Важнее матери?
— Твоей матери, — поправила она. — Не моей.
Хлопнула дверью.
Муж остался стоять в прихожей. Один. С кастрюлей супа в руках и осознанием того, что жена становится чужой.
А Вика? Вика мчалась в офис, пила кофе с коллегами, смеялась над шутками, листала ленту в телефоне. Жизнь шла своим чередом — яркая, насыщенная.
Вечером муж встречал её молчанием. Сначала она не замечала. Потом стала раздражаться.
— Ты чего надулся? — спросила как-то за ужином.
— Надулся? — он поднял глаза. Усталые. Красные. — Вика, я больше не могу.
— Что ты не можешь?
— Все! Работать с утра до ночи, потом бежать домой, кормить маму, менять ей постельное бельё, готовить, убирать. А ты? Ты где?!
— Я занята!
— Ты избегаешь! — голос его сорвался. — Делаешь вид, что её нет! Тебе плевать!
— А мне и должно быть плевать! — взорвалась Вика. — Я не нанималась в сиделки! Я не обязана жертвовать собой ради твоей матери!
— Она сломала ногу!
— Ну и что?! Я что, врач?!
Муж молчал. Смотрел на жену так, будто видел монстра.
— Ты бессердечная, — прошептал он.
— А ты — слабак, — парировала Вика. — Не можешь маме отказать, вот и пляшешь вокруг неё!
Разговор закончился тем, что муж ушёл в другую комнату. Закрылся. Вика осталась одна на кухне — со своей правотой и холодным ужином.
Дни шли. Напряжение росло.
— Вик, — как-то вечером муж остановил её у двери, — хоть раз. Хоть раз зайди к маме. Посиди с ней. Поговори.
— О чём мне с ней говорить? — Вика даже не обернулась.
— О чем угодно! Она одна весь день лежит! Ей тоскливо!
— Пусть телевизор смотрит.
— Вика.
— Я опаздываю! — рявкнула она и ушла.
Муж стоял в прихожей. И впервые за все годы брака подумал: а знает ли он эту женщину вообще?
Свекровь молчала. Не жаловалась, не просила. Лежала в своей комнате и тихо плакала по ночам — когда думала, что никто не слышит.
Но муж слышал.
И это разрывало его на части.
— Мама, — заходил он к ней по вечерам, — тебе что-нибудь нужно?
— Нет, сынок, — улыбалась она натянуто. — Спасибо тебе. Ты и так много делаешь.
— Вика, она скоро поймёт, — лгал он. — Просто сейчас у неё завал на работе.
— Конечно, — кивала свекровь. — Я понимаю.
Но по глазам было видно: она не понимала. И ей было больно.
Перелом случился в среду.
Вика сидела в ресторане с подругами — смеялась, болтала, делала селфи для соцсети. Официант только что принёс десерт, когда зазвонил телефон.
Муж. Десятый раз за вечер.
— Да что ему надо?! — раздражённо бросила Вика и сбросила звонок.
Подруги переглянулись.
— Может, что-то случилось? — осторожно предположила одна.
— Да ничего не случилось! — отмахнулась Вика. — Просто контролёр чёртов!
Но телефон не умолкал.
На пятнадцатом звонке Вика всё-таки взяла трубку:
— Что?!
— Вика, — голос мужа был ледяным, — где ты?
— В ресторане. А что?
— Маме плохо стало. Очень плохо. Скорую вызывал. Сейчас в больницу везут.
Вика замерла.
— И?
— И где ты была?! — взорвался он. — Я звонил тебе сто раз! А ты сидишь в ресторане, жрёшь десерты и игнорируешь!
— Я не могла знать…
— Ты не хотела знать! — кричал он. — Тебе плевать! На неё, на меня, на всех! Тебе важны только твои салоны, твои подруги, твоя гребаная тренировка!
— Не ори на меня!
— Я буду орать! Потому что ты — эгоистка! Холодная, бездушная эгоистка!
Тишина повисла в трубке.
— Не приезжай домой, — тихо сказал муж. — Не надо. Я не хочу тебя видеть.
Гудки.
Вика сидела с телефоном в руке и не могла пошевелиться.
— Вик, ты чего? — окликнула её одна из подруг.
Она не ответила. Просто встала, взяла сумку и вышла из ресторана.
На улице было холодно. Ветер трепал волосы, задувал за воротник. Вика стояла на тротуаре и думала: что же она наделала?
Домой она не пошла.
Вместо этого села в машину и поехала… неизвестно куда. Просто ехала по ночному городу и пыталась понять, когда всё пошло не так.
Вика вернулась домой под утро.
Ключ повернулся в замке тихо — она боялась разбудить мужа. Вошла на цыпочках, сняла туфли в прихожей. Тишина.
Она прошла на кухню — налить воды. Горло пересохло. И тут увидела его.
Муж сидел за столом. В той же одежде, что и вчера. Глаза красные, лицо серое, как у человека, который всю ночь не спал.
— Ты здесь? — глупо спросила Вика.
— А где мне быть? — голос его был пугающе спокойным. — В больнице с мамой? Так её оттуда выписали. Ночью. Врачи сказали: ничего страшного, просто давление подскочило. От стресса.
Вика опустилась на стул.
— Хорошо, что всё обошлось.
— Обошлось?! — взорвался он так резко, что она вздрогнула. — Ты серьезно?! Моя мать лежала на полу час! Не могла встать, до телефона не могла дотянуться! А я был на работе! А ты? Ты где была?!
— Я, я же не знала.
— Ты не хотела знать! — он ударил кулаком по столу, и чашка подпрыгнула. — Я звонил тебе двадцать! Писал! А ты? Ты сидела в ресторане, смеялась, выкладывала фотки! Пока моя мать умирала!
— Она не умирала! Ты же сам сказал.
— Но могла! — он встал, зашагал по кухне. — Понимаешь?! И что бы ты тогда сказала?! Что у тебя была важная встреча?! Что у тебя тренировка?! Что ты занята своей гребаной жизнью?!
Вика молчала. Слова застряли в горле.
— Я смотрю на тебя, — продолжал он, и голос его дрожал, — и не понимаю: кто ты? Я женился на другом человеке! На доброй, заботливой женщине! А ты превратилась в чудовище!
— Не ори на меня!
Он подошёл вплотную, и в его глазах была такая боль, что Вике стало страшно.
— Потому что ты не слушаешь по-другому! Тебе плевать! На мою мать, на меня, на всех! Тебя интересуют только твои ногти, твои подруги, твоя тренировка!
— Это моя жизнь!
— А где наша?! — закричал он. — Где семья, Вика?! Где участие?!
Она попыталась что-то сказать, но он не дал:
— Знаешь, что мама мне сказала в больнице? Она извинялась! Говорила: прости, что отвлекла тебя от дел, прости, что стала обузой! Моя мать, которая всю жизнь меня растила, считает себя обузой! И знаешь почему? Потому что ты дала ей это понять! Своим поведением, своими словами, своим презрением!
— Я её не презираю.
— Презираешь! — он схватил свой телефон, ткнул пальцем в экран. — Вот! Твои посты! «День красоты», «Любимый ресторан», «Наконец-то время для себя»! А моя мать в это время лежала в одиночестве и плакала! Потому что чувствовала себя никому не нужной!
Слёзы покатились по щекам Вики. Впервые за долгое время.
— Прости.
— Поздно, — отрезал он. Голос стал холодным, как лёд. — Слишком поздно.
— Что ты хочешь сказать?
Он посмотрел на неё — долго, тяжело.
— Я хочу сказать, что не могу жить с тобой. С этой версией тебя. С эгоисткой, которая думает только о себе.
— Ты меня выгоняешь?
— Я тебя отпускаю, — поправил он. — Иди. Живи своей жизнью. Без обязательств. Без «чужих людей». Ты свободна.
Вика сидела и не могла пошевелиться. Весь мир рушился — медленно, но необратимо.
— Собери вещи, — сказал муж тихо. — И уходи. Пожалуйста.
— А куда мне идти?
— Не знаю, — пожал он плечами. — К подругам. В отель. К своей матери. Куда угодно.
Он вышел из кухни.
Вика осталась одна.
За окном светало. Она встала. Медленно. Будто сквозь вату. Прошла в спальню. Достала чемодан. Начала складывать вещи — механически, не думая.
Она ушла из дома с одним чемоданом и пустотой внутри.
Вика приехала к матери. Поздно вечером, промокшая, с размазанной тушью на щеках.
— Что случилось? — мать открыла дверь и ахнула.
— Он меня выгнал, — выдавила Вика сквозь слёзы. — Из-за его матери! Из-за того, что я не хотела за ней ухаживать!
Ждала поддержки. Понимания. Объятий.
Но мать молчала. Долго. Потом тяжело вздохнула:
— Правильно сделал.
— Что?!
— Правильно, — повторила мать жёстко. — Виктория, ты превратилась в эгоистку. Я смотрела на тебя последние недели и не узнавала. Свекровь сломала ногу, а ты? Ты в салонах пропадала!
— Но я не обязана!
— Обязана! — перебила мать. — Потому что вы — семья! Понимаешь это слово?
Вика опустилась на диван. Слёзы лились ручьём.
— Вот сейчас иди и исправляй. Сама. Не жди, что всё рассосётся. Иди к свекрови. Извинись. И докажи, что можешь быть человеком.
Несколько дней Вика жила у матери. Думала. Плакала. Пересматривала свою жизнь — все эти фотографии, посты, встречи. Пустота какая-то получалась. Красивая, но пустая.
А потом собралась.
Приехала к свекрови. Одна. С букетом цветов и дрожащими руками.
Дверь открыл муж. Удивился.
— Вика?
— Я к твоей маме, — тихо сказала она. — Можно?
Он молча посторонился.
Свекровь сидела в кресле. Нога ещё в гипсе. Увидев Вику, замерла.
— Нина Петровна, — Вика опустилась на колени перед ней, — простите меня. Прошу вас. Я была ужасна. Бессердечная. Эгоистичная. Но я хочу исправиться.
Свекровь молчала. Слёзы текли по морщинистым щекам.
— Дурочка ты, — прошептала она наконец и обняла Вику. — Глупая девочка.
Они плакали вместе.
А муж стоял в дверях и смотрел на них. И в его глазах мелькнула надежда.
Путь назад был долгим. Вика почти каждый день приезжала к свекрови — помогала, заботилась, просто разговаривала.
И постепенно — очень постепенно — муж начал оттаивать.
— Может, вернёшься? — спросил он однажды.
— Только если ты простишь, — ответила Вика.
— Я уже простил, — улыбнулся он. — Давно.
Вика вернулась домой.
Но теперь она была другой. И семья у нее стала настоящей.
