Тревога прорезала мой сон, подобно яркому лучу фонарика, внезапно ворвавшемуся в непроглядную темноту. Я проснулась от собственного сердцебиения — оно отдавалось в висках и стучало в ушах, словно пытаясь вырваться из груди. Часы на тумбочке показывали четыре утра. Марк не вернулся домой. Снова. Эта мысль заставила меня сесть на кровати, обхватив колени дрожащими руками. Пустое пространство рядом на подушке казалось ледяным пятром, расползающимся по всему телу.
Я накинула халат и вышла в гостиную. Тишина в квартире была густой, почти осязаемой, она давила на уши, заставляя прислушиваться к каждому шороху. Щелчок выключателя осветил пустоту — никого. На столе в столовой стояла нетронутая тарелка с ужином, аккуратно накрытая пищевой пленкой, словно памятник моим напрасным ожиданиям. Телефон не отвечал — звонки уходили в пустоту, в бездонный колодец, из которого не было отклика. Каждая минута ожидания тянулась мучительно долго, обрастая самыми страшными предположениями и домыслами, которые терзали душу и не давали возможности думать ни о чем другом.
Когда в замке наконец-то заскрежетал ключ, было почти шесть. Я сидела на кухне с остывшим чаем, перебирая в голове все возможные сценарии — от страшной аварии до… другой женщины. Дверь медленно распахнулась, и на пороге появился Марк. Помятый костюм, расстегнутый воротник рубашки, запах перегара и сигает, который предварял его появление. Наши глаза встретились, и в его взгляде я прочла знакомую смесь усталости и раздражения.
— Ты чего не спишь в такую рань? — спросил он, сразу же отводя взгляд и сосредоточенно снимая пальто.
— Жду тебя. Я очень волновалась, не находила себе места.
— Зря тратила нервы. Корпоративная вечеринка неожиданно затянулась, — он неуклюже стянул ботинки, не развязывая шнурки, и они с грохотом упали на пол. — У Сергея Петровича юбилей, пятьдесят лет. Не мог уйти раньше, сама понимаешь, неудобно перед коллективом.
Я молчала, чувствуя, как по телу разливается ледяная волна. Сергею Петровичу исполнялось пятьдесят два месяца назад. Мы вместе выбирали ему подарок — дорогой набор для рыбалки, который я искала по всему городу почти две недели.
— Почему ты не отвечал на звонки? Я звонила больше десяти раз.
— Телефон разрядился в самый неподходящий момент, — Марк прошел на кухню, широко распахнул холодильник и заглянул внутрь. — Есть что поесть? Желудок просто сводит от голода.
— На столе стоит тарелка с ужином. Я оставила ее с вечера, надеялась, что ты вернешься.
Он молча принялся снимать пленку. Я наблюдала за его движениями, чувствуя, как внутри закипает что-то темное, тяжелое, что долгие месяцы копилось в глубине души.
— Ты же обещал, что такого больше не повторится, — сказала я, стараясь говорить максимально спокойно, чтобы не спровоцировать бурю. — Ты давал слово, что не будешь пить и приходить под утро, что мы будем больше времени проводить вместе.
Марк замер, держа вилку над остывшим гарниром. Его лицо медленно начало меняться — натянутая улыбка сползла, глаза сузились, в них вспыхнули знакомые искры гнева.
— Начинается… — протянул он с тяжелым вздохом. — Только переступил порог родного дома, а ты уже со своими претензиями и нравоучениями.
— Это не претензии, Марк. Я просто очень волновалась за тебя. Я думала, что с тобой что-то случилось, что ты попал в беду.
— Да что со мной может случиться? — он с силой отбросил вилку, она звякнула о кафельный пол и отскочила под стол. — Я взрослый, самостоятельный мужчина, имею полное право иногда расслабиться с коллегами после тяжелой недели! А ты только и ждешь удобного повода, чтобы снова устроить сцену и вынести мне мозг!
Знакомая волна страха подкатила к самому горлу, сдавив его. Когда Марк начинал говорить таким тоном, ничем хорошим это не заканчивалось. Три года совместной жизни научили меня безошибочно распознавать все признаки приближающейся бури, и сейчас они были налицо.
— Я просто беспокоилась о тебе, — повторила я, машинально отступая к дверному проему. — Давай не будем сейчас об этом, поговорим утром, когда ты отдохнешь и придешь в себя.
— Нет, уж давай сейчас поговорим, раз уж начала! — он резко встал, грузно опираясь на стол. — Ты мне не мать и не надзирательница в тюрьме! Хватит следить за каждым моим шагом и контролировать каждый мой вздох!
Я молчала, вжавшись в дверной косяк, чувствуя, как дрожь охватывает все мое тело. Любое неосторожное слово сейчас могло стать тем самым спусковым крючком, который приведет к непоправимым последствиям.
— Что молчишь? — Марк сделал шаг в мою сторону, его лицо исказила гримаса гнева. — Язык проглотила? А минуту назад была такая храбрая, предъявляла мне свои претензии.
— Я не предъявляла претензии, — тихо, почти шепотом возразила я, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди. — Я просто сказала, что волновалась за тебя.
Это была роковая ошибка. Я поняла это, как только слова сорвались с губ. Его лицо перекосилось от чистой ярости, и он сделал резкий выпад в мою сторону. Я инстинктивно отпрянула, но недостаточно быстро. Его ладонь с силой обожгла мою щеку, голова дернулась в сторону, и я потеряла равновесие, ударившись о косяк двери.
— Вот теперь у тебя есть реальный повод для волнения! — прорычал он, нависая надо мной, и его дыхание, тяжелое и спертое, обдало мое лицо жаром.
Следующие минуты слились в непрерывный калейдоскоп боли, страха и унижения. Я пыталась защищаться, закрывая голову руками, но его кулаки с безжалостной силой находили незащищенные места, обрушиваясь на мое тело градом ударов. Когда все наконец закончилось, я лежала на холодном полу кухни, свернувшись в комок, а Марк тяжело дышал, опершись о край стола.
— Посмотри, что ты заставила меня сделать, — сказал он уже спокойнее, почти с ноткой сожаления в голосе. — Зачем ты меня постоянно провоцируешь? Почему не можешь вести себя нормально?
Я не отвечала, не в силах вымолвить ни слова. Во рту был отчетливый металлический привкус крови, ребра ныли и болели при каждом вдохе, а правое запястье, которым я инстинктивно пыталась защититься от одного из ударов, распухло и пульсировало огненной болью.
Марк медленно опустился рядом со мной на корточки, его лицо выражало странную смесь досады и показной заботы.
— Вставай, — сказал он, протягивая руку, как будто ничего не произошло. — Надо в травмпункт ехать, посмотреть на руку. У тебя она, похоже, серьезно пострадала.
С его помощью я с трудом поднялась на ноги. Комната кружилась перед глазами, плыли и расплывались знакомые очертания. Марк помог мне дойти до ванной, где я впервые смогла увидеть свое отражение в зеркале. Распухшая губа, налитый кровоподтек под глазом, ссадина на скуле — я с трудом узнавала свое собственное лицо, искаженное болью и страданием.
— Умойся поскорее, и поедем, — сказал Марк, протягивая мне чистое полотенце. — Только поторопись, а то я потом на работу могу опоздать, а у нас сегодня важное совещание.
Я осторожно, стараясь не причинить себе еще больше боли, смыла холодной водой кровь с лица. Руку было больно двигать, но я старалась не стонать, не показывать всей глубины своих страданий. Когда мы наконец вышли из квартиры, на улице уже вовсю светило солнце, начинался новый день. Соседка с пятого этажа как раз выгуливала свою маленькую таксу и, увидев мое лицо, застыла на месте с открытым от изумления ртом. Я поспешно опустила голову, избегая ее пристального взгляда, полного любопытства и ужаса.
В машине Марк молчал, нервно постукивая пальцами по рулю в такт играющей по радио музыке. На светофоре он вдруг повернулся ко мне, и его взгляд стал жестким и требовательным.
— Слушай внимательно, скажешь врачам, что сама упала с лестницы в нашем подъезде! — муж четко инструктировал меня по дороге в травмпункт. — Шла в темноте, не увидела ступеньку, споткнулась о кошку и неудачно скатилась по ступенькам вниз. Ты меня поняла?
Я молча кивнула, не в силах поднять на него глаза, чувствуя, как по щекам катятся предательские слезы.
— И самое главное — никакой самодеятельности, — продолжал он, его голос стал жестче. — А то знаю я тебя, можешь начать там правду-матку резать, а мне потом проблемы из-за этого разгребать. Учти, никто тебе там не поверит на слово. Все скажут — обычная бытовуха, сама виновата. Сегодня заявление напишешь в порыве эмоций, а завтра прибежишь с повинной головой его забирать. У меня на работе люди из полиции, все по одному звонку решается, ты сама это прекрасно понимаешь.
Я снова кивнула, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота от осознания всей глубины безысходности. Сколько раз за эти три года я оказывалась в подобной унизительной ситуации? Пять? Шесть? Больше? И каждый раз история повторялась с пугающей точностью — вначале слезные извинения и сладкие обещания, что больше такого никогда не повторится, потом короткое затишье на несколько месяцев, а потом новый, еще более страшный взрыв, новые синяки, новая ложь врачам в травмпункте.
В самом травмпункте было почти пусто — раннее утро, самое тихое и спокойное время. Молодая медсестра с добрыми глазами, увидев мое лицо, лишь с грустью покачала головой и молча, без лишних слов, проводила в смотровую. Врач, усталый мужчина средних лет с внимательным взглядом, стал внимательно осматривать мои повреждения, и его лицо становилось все более серьезным.
— И как же вас так угораздило, молодой человек? — спросил он, осторожно проверяя реакцию моих зрачков на свет.
— Я… я упала с лестницы в подъезде, — тихо, почти шепотом ответила я заранее заготовленную фразу, чувствуя, как горят щеки от стыда. — В подъезде было темно. Я споткнулась о кошку и упала.
Врач помолчал, внимательно глядя мне в глаза, словно пытаясь заглянуть в самую душу.
— Кошка, значит, — задумчиво протянул он, и в его голосе звучала легкая ирония. — А кошка, надо полагать, была размером с небольшого тигра, раз умудрилась оставить такие отчетливые следы на вашем лице?
Я смутилась и опустила взгляд, разглядывая узоры на линолеуме, чувствуя, как по телу разливается жар стыда.
— Просто… просто я очень неудачно упала, доктор.
— Конечно, неудачно, — кивнул врач, и в его глазах мелькнуло понимание. — А эти синяки в форме пальцев на ваших предплечьях — это вы тоже о ступеньки неудачно споткнулись?
Я молчала, не зная, что ответить, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Врач тяжело вздохнул, отодвинувшись на стуле.
— Послушайте… — он на секунду запнулся, заглядывая в мою медицинскую карту, — Виктория Сергеевна. Я работаю здесь уже много лет и вижу подобные травмы далеко не первый раз. И, поверьте мне, я умею довольно точно отличать следы от случайного падения от… других, более прозаичных причин. Вас привез ваш супруг?
Я молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
— И он сейчас ожидает вас в коридоре?
Я снова кивнула, чувствуя, как сжимается сердце от страха.
Врач медленно встал, подошел к двери и на секунду выглянул наружу. Затем он плотно, до щелчка закрыл дверь и вернулся ко мне, присев на стул так, чтобы оказаться на одном уровне со мной.
— Виктория Сергеевна, по закону я обязан сообщать в полицию о всех случаях, которые хоть отдаленно напоминают домашнее насилие.
— Нет! Пожалуйста, не надо этого делать! — я почти вскрикнула, чувствуя, как по спине пробегает холодный пот. — Он… он не хотел, это вышло случайно. Просто выпил лишнего, сдали нервы. Это точно в первый раз, я уверена.
— Правда, в первый раз? — врач скептически приподнял бровь, и его взгляд стал еще более проницательным. — А этот старый шрам у вас на виске — это тоже от случайного падения с лестницы? И старый, плохо сросшийся перелом левой руки, который я ясно вижу на ваших старых рентгеновских снимках?
Я судорожно сглотнула, прикусив губу. Он был абсолютно прав, и отрицать это было бессмысленно. Следы прошлых «несчастных случаев» остались не только в памяти, но и на теле, как немые свидетели перенесенных страданий.
— Я могу прямо сейчас позвать нашего психолога и юриста из кризисного центра, — мягко, но настойчиво продолжил врач. — Они спокойно и подробно объяснят вам все ваши права и возможности. Вы должны понимать, что вы не обязаны терпеть то, что происходит.
— Он не отпустит меня так просто, — прошептала я, и голос мой дрожал. — У него везде связи, знакомые. Он сам не раз говорил — в полиции его друзья, они ничего не сделают, все замяется.
— Поверьте, не все полицейские покрывают таких, как он, — мягко, но твердо возразил врач. — Существуют специальные подразделения, которые занимаются именно такими, сложными случаями, и я лично знаю людей, которые относятся к своей работе с большой ответственностью.
В этот самый момент дверь в кабинет с шумом распахнулась, и в проеме показалась фигура Марка.
— Ну как там моя девочка? — спросил он с наигранной, слащавой заботой. — Долго еще вас будут мучить, доктор?
— Пожалуйста, подождите в коридоре, — сухо ответил врач, даже не поворачиваясь к нему. — Мы еще не закончили необходимое обследование.
— Да бросьте, что там обследовать-то, — Марк попытался улыбнуться, но получилось это у него неестественно и жутко. — Подумаешь, с лестницы скатилась, бывает. Она у меня вечно куда-то спешит, вот и неуклюжая иногда.
— Я сказал четко и ясно — ждите в коридоре, — повторил врач тоном, не терпящим никаких возражений.
Марк нахмурился, его лицо на мгновение исказила злоба, но он молча вышел, с силой прихлопнув за собой дверь.
— Видите, как он ведет себя? — продолжил врач после паузы. — Даже здесь, в медицинском учреждении, он пытается контролировать ситуацию и вас. Поверьте мне, это не изменится, Виктория Сергеевна. Такие люди, к сожалению, не меняются, сколько бы они ни обещали и ни клялись в обратном.
Я глубоко вздохнула, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Глубоко внутри, в самой глубине души, я знала, что он говорит чистую правду. Три года жизни в этом непрекращающемся кошмаре научили меня одному — каждый новый раз будет только хуже предыдущего. Но страх парализовал волю, не давал сделать тот самый важный шаг.
— У меня здесь никого нет, — тихо призналась я, смахивая предательскую слезу. — Ни родных, ни близких друзей. Мне некуда идти, не к кому обратиться за помощью.
— Существуют специальные убежища для женщин, оказавшихся в вашей ситуации, — врач осторожно, как что-то очень хрупкое, достал из ящика стола небольшую визитку и протянул ее мне. — Вот, возьмите, не теряйте. Это телефон кризисного центра для женщин. Они обязательно помогут вам с временным жильем, окажут юридическую поддержку, предоставят психологическую помощь. И все это — абсолютно конфиденциально и безопасно.
Я взяла визитку дрожащей, как в лихорадке, рукой и быстро сунула ее в карман джинсов, чувствуя, как это маленький кусочек картона жжет мне бедро.
— Сейчас я аккуратно наложу вам шину на запястье, — продолжил врач, возвращаясь к профессиональным обязанностям. — У вас, к сожалению, трещина в лучевой кости. Также нам обязательно нужно сделать контрольный снимок ребер — возможно, там тоже есть трещина или даже перелом. После всех процедур я могу официально вызвать наряд полиции, и вы спокойно, без давления, напишете заявление.
— Нет, — я почти машинально покачала головой. — Не сейчас, я не готова. Я… я сначала подумаю, осмыслю все. Позвоню по этому номеру, узнаю подробности.
Врач понимающе кивнул, в его глазах читалось сочувствие.
— Это, конечно, ваш выбор, Виктория Сергеевна. Но запомните мои слова — вы ни в коем случае не виноваты в том, что происходит. И вы не обязаны это терпеть, вы заслуживаете другой жизни.
Когда все необходимые процедуры были наконец закончены, и я вышла из кабинета с забинтованной рукой и рецептами на обезболивающие, Марк тут же подскочил ко мне, изображая искреннее беспокойство.
— Ну как ты, солнышко мое? — спросил он, приобнимая меня за здоровое плечо. — Сильно болит? Что сказал врач?
— Трещина в кости, — тихо ответила я, глядя куда-то в пол. — Нужно носить эту шину как минимум месяц, может больше.
— Ничего, пустяки, заживет, как на собаке, — бодро, слишком бодро сказал он, уже направляя меня к выходу. — А эти синяки? Что врач сказал про синяки? Насколько они серьезны?
— Он сказал, что они по своей форме и расположению больше похожи на следы от ударов, а не от случайного падения.
Марк резко остановился, разжал объятия, и его лицо снова потемнело.
— И что ты ему на это ответила? — его голос стал тихим и опасным.
— То, что ты велел. Что я упала с лестницы, споткнувшись о кошку.
— Умница, правильно сделала, — он заметно расслабился, и мы снова пошли к выходу. — Поехали домой, ты должна отдохнуть. Я сегодня отпросился с работы, побуду с тобой, поухаживаю. Куплю тебе того мороженого, которое ты так любишь, с клубничным вкусом.
В машине по дороге домой я молчала, уставившись в окно на мелькающие улицы. Образы проносились перед глазами, не задерживаясь в сознании. Я думала о маленькой визитке, которая жгла мой карман, словно раскаленный уголь. О словах врача, которые отзывались эхом в душе. О том, что ждет меня дома — очередные, ничем не подкрепленные извинения, пустые обещания, клятвы в вечной любви. Затем короткий период затишья, когда он будет вести себя идеально. А потом — неминуемый новый взрыв, еще более жестокий.
Замкнутый круг, из которого, казалось, нет выхода. Бесконечная ночь, в которой не видно просвета.
Или он все-таки есть?
Когда мы подъехали к нашему дому, Марк заглушил мотор и повернулся ко мне, положив руку на мое колено.
— Слушай, я хотел серьезно извиниться за сегодняшнюю ночь, — начал он, глядя куда-то мимо меня. — Я сам не понимаю, что на меня нашло, какая-то бесоова. Накопилось всё разом — серьезные проблемы на работе, кредиты, долги. А тут ты со своими вопросами…
— Я все понимаю, — машинально ответила я, чувствуя, как внутри что-то ломается.
— Правда, понимаешь? — он впервые за весь день посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде читалась надежда. — Ты сможешь простить меня со временем? Давай начнем все с чистого листа.
Я выдавила на свои губы что-то, отдаленно напоминающее улыбку.
— Конечно, прощаю. Давай просто забудем этот вечер, как страшный сон.
— Вот и умничка! — Марк просиял, его лицо сразу помолодело. — Я сейчас быстренько сбегаю в магазин на углу, куплю нам чего-нибудь вкусненького к завтраку. А ты пока отдохни, приляг.
Он вышел из машины и быстрым шагом направился к супермаркету на углу. Я смотрела ему вслед, и внутри что-то щелкнуло, переключилось. Словно невидимый тумблер щелкнул, переводя режим из «жертва» в «выжившая». Из человека, который терпит, в человека, который действует.
Я достала телефон из кармана и с твердой рукой набрала номер, указанный на визитке.
— Кризисный центр «Новый день», слушаю вас, — ответил спокойный женский голос на том конце провода.
— Здравствуйте, — сказала я, и сама удивилась собственному спокойствию и твердости в голосе. — Меня зовут Виктория. Мне срочно нужна помощь. Я готова ее принять.
Пока Марк выбирал в магазине «что-нибудь вкусненькое», я быстро, как никогда, поднялась в квартиру. Руки дрожали, но не от страха, а от решимости, когда я вставляла ключ в замок. Времени было в обрез — от силы пятнадцать, максимум двадцать минут.
В спальне я достала с верхней полки шкафа свой старый походный рюкзак и стала быстро складывать в него самое необходимое — все документы, немного одежды, зарядное устройство, необходимые туалетные принадлежности. Из тайника под ослабленной половицей под ковром, о котором Марк не догадывался, я достала свою заначку — около сорока тысяч рублей, которые я откладывала по крохам все эти месяцы из денег, выдаваемых на продукты.
Затем на обычном листке бумаги я написала короткую записку: «Мне нужно время, чтобы все обдумать и принять решение. Пожалуйста, не ищи меня».
Когда я выходила из квартиры с рюкзаком за плечами, в голове была абсолютная, кристальная ясность. Я прекрасно понимала, что он будет в неописуемой ярости. Знала, что будет использовать все свои связи, чтобы найти меня. Но я также знала, что в кризисном центре мне действительно помогут — обеспечат юридической защитой, предоставят безопасное временное жилье, помогут найти новую работу, возможно, даже в другом городе.
Путь от жертвы к выжившей, к свободному человеку, начинается с одного-единственного шага. Самого первого и самого трудного. И я его наконец-то сделала.
Выйдя из подъезда через черный ход, чтобы меня никто не увидел, я поймала на улице первую же попутную машину такси и назвала водителю адрес центра, который мне продиктовали по телефону. Уже в машине пришло сообщение от Марка: «Купил твое самое любимое клубничное мороженое и ту самую пастилу. Буду дома через 5 минут. Люблю тебя».
Я посмотрела на экран, затем плавно провела пальцем и полностью выключила телефон. Новая жизнь, жизнь, в которой не будет места страху и унижению, началась именно в этот момент. За окном автомобиля занимался новый день, чистый и полный надежд, как чистый лист бумаги, на котором только предстоит написать свою, новую историю.
И где-то там, за стеклом автомобиля, в лучах восходящего солнца, медленно, но верно рассеивался туман, открывая дорогу к новой жизни, к миру, в котором тихий рассвет наконец-то сменил долгую и беспросветную ночь. А впереди, как обещание счастья, сияла целая жизнь, полная новых красок, новых надежд и новой, настоящей любви — к себе, к миру, к самой возможности просыпаться без страха в сердце. И этот путь, пусть не быстрый и не легкий, она теперь выбрала сама.
