— Нет, Наташа, ты не поняла! Я вчера купила не того цыпленка, он какой-то синий… Ты же в «Ашане» сегодня будешь после работы? Возьми нормального, бройлерного. И сметаны захвати, этой, как ее… «Простоквашино», двадцать процентов. И масла пачку, восемьдесят два с половиной, не меньше! Я пирог затеяла.
Наталья стояла в коридоре своей собственной, потом и кровью заработанной двухкомнатной квартиры, натягивая сапоги уходя на работу. На кухне уже гремел чайником Валерка, брат мужа, а из комнаты тянуло сладковатым запахом валокордина и вчерашних пирожков — там проснулась свекровь, Светлана Андреевна.
— Светлана Андреевна, я не успею в «Ашан», — устало сказала Наталья, глядя на свое отражение в зеркале. Отражение выглядело измученным. — У меня сегодня запись до восьми вечера.
— До восьми? — в голосе на том конце провода прозвучало неприкрытое осуждение. — Ну что ж ты так себя загоняешь, деточка? Разве ж так можно? Антоша вон, со своей фабрики кондитерской в шесть как штык дома. А ты… Мужа надо встречать, ужином кормить. А ты все по спинам чужим стучишь…
Наталья замерла, сжав зубы. «Деточка». «Стучишь по спинам». Она была высококлассным массажистом-реабилитологом в одном из лучших салонов города. Ее «стучишь» кормило, одевало и оплачивало коммунальные счета за эту самую квартиру, в которой свекровь и деверь вот уже третий месяц «временно» проживали.
— Я куплю все в магазине у дома, — отрезала она. — Антон придет, пусть сам пирог и затевает. Всего доброго.
Из кухни выглянул Валерка. Тридцатилетний лоб, который уже год «искал себя» после увольнения из какой-то мутной конторы.
— Наташ, а у тебя нет налички? Тысяч пять? А то мне на «Озон» заказ пришел, там курьеру надо. Я тебе с первой зарплаты отдам.
Наталья молча открыла кошелек. Вытащила последнюю пятитысячную купюру. «Первая зарплата» Валерки была таким же мифическим существом, как единорог.
— Вот, — она сунула ему деньги. — Это последнее, что я даю.
— Да ладно тебе, — он ухмыльнулся, пряча купюру. — Ты же у нас богатая. Массажистка! Гребешь деньги лопатой.
Наталья выскочила на лестничную площадку, хлопнув дверью. Морозный ноябрьский воздух ударил в лицо. «Господи, за что?» — пронеслось у нее в голове.
Она вышла замуж за Антона год назад. Тихий, скромный кладовщик с кондитерской фабрики, который всегда пах ванилью и шоколадом. Он казался ей надежным, как скала. В свои тридцать пять она уже не искала страстей, она искала тихую гавань. У нее была своя квартира, купленная еще до брака, хорошая работа, налаженный быт. Антон вошел в ее жизнь и, казалось, идеально вписался.
Первые полгода были сказкой. Они ужинали вместе, смотрели фильмы, по выходным ездили за город. Антон не зарабатывал баснословных денег, но его зарплаты хватало на продукты и бытовые расходы. Наташины — шли на ипотечный хвостик, одежду, отпуск и «подушку безопасности».
А потом началось.
Сначала приехала Светлана Андреевна. Ее квартиру в Подольске якобы «затопили соседи», и нужно было «буквально пару неделек» перекантоваться у сына, пока идет ремонт. Антон умоляюще посмотрел на Наталью: «Наташ, ну мама же… Куда ей?»
Наталья вздохнула и согласилась. Две недели — не страшно.
Светлана Андреевна, бодрая шестидесятилетняя женщина с цепким взглядом, сразу взяла хозяйство в свои руки. То есть, она переместила Наташины вещи в ванной, переставила кастрюли на кухне и начала комментировать ее методы уборки.
— Разве ж так пол моют? — качала она головой. — Надо с солью, чтоб энергетика плохая уходила. Ты, Наташенька, много с людьми работаешь, нахватываешься всякого. Чужую боль на себя берешь.
— Я руки мою после каждого клиента. И форму стираю, — механически отвечала Наталья.
— Эх, молодость… Я не про грязь физическую, я про духовную! — вздыхала свекровь, удобно устраиваясь на диване с пультом.
Через две недели ремонт в Подольске, судя по всему, так и не начался. Зато приехал Валерка. Его «попросили» с предыдущего места работы, и он, по словам матери, был «в глубокой депрессии» и «поиске себя».
— Ему поддержка нужна, Антоша! — вещала Светлана Андреевна. — А ты, Наташенька, не серчай. Он парень хороший, просто не нашел еще свое призвание. Поживет с нами, окрепнет.
Валерка «окреп» быстро. Он оккупировал компьютер Антона, спал до обеда, а потом громко смотрел видео на Дзене, пока Наталья пыталась отдохнуть между сменами.
Квартира из «тихой гавани» превратилась в проходной двор. Запах валокордина смешался с запахом жареной картошки, которую Валерка обожал готовить в полночь. Счета за электричество и воду выросли втрое. Продукты исчезали из холодильника с космической скоростью.
Наталья пыталась говорить с Антоном.
— Антон, они уже третий месяц у нас. Ремонт у твоей мамы закончился?
— Наташ, ну ты что… Там же все отсырело! — Антон отводил глаза. — Куда она пойдет?
— А Валера? Он когда работу найдет?
— Он ищет, — вяло отвечал муж. — Просто сейчас кризис, понимаешь. Сложно найти что-то достойное.
«Достойное» в понимании Валерки означало зарплату директора и отсутствие обязанностей.
Наталья чувствовала, как кольцо сжимается. Она стала злой, раздражительной. Ее руки, которые приносили облегчение десяткам людей, дома сжимались в кулаки. Она начала задерживаться на работе, брать дополнительные смены, лишь бы не идти домой.
Однажды вечером она вернулась особенно уставшей. Последний клиент был тяжелый, с застарелым остеохондрозом, она выложилась полностью. Все, о чем она мечтала, — это горячая ванна и тишина.
В квартире ее ждал сюрприз.
В гостиной, на ее любимом диване, сидела Светлана Андреевна в окружении двух незнакомых женщин. На столе стоял ее, Наташин, дорогой сервиз, который она доставала только по праздникам. Наливали коньяк.
— А вот и наша хозяюшка! — провозгласила свекровь, ничуть не смутившись. — Знакомьтесь, это Наталья, жена Антоши. А это мои подруги, Тамара и Лидия. Мы тут по-семейному, юбилейчик мой скромный отмечаем.
Наталья застыла на пороге. Юбилей? Ей никто ничего не говорил.
— Наташенька, ты что ж с пустыми руками? — укоризненно покачала головой Тамара, дама в лиловой кофте. — Матери-то хоть цветочки могла бы купить.
— Я… я не знала, — прошептала Наталья.
— Ну как же не знала? Я Антоше еще на прошлой неделе говорила! — всплеснула руками Светлана Андреевна. — Опять забыл, голова садовая! Ну, иди, переодевайся, садись с нами. Валерка, принеси невестке тарелку!
Валерка высунулся из кухни, дожевывая бутерброд с икрой. Икра. Красная. Та самая баночка, которую Наталья купила себе «под настроение».
Это была последняя капля.
— Я не сяду, — тихо, но отчетливо сказала Наталья.
Музыка притихла.
— Что, милая? — не поняла свекровь.
— Я сказала, я не сяду. — Наталья подняла глаза. В них больше не было усталости. Был лед. — И я попрошу ваших гостей уйти.
— Да как ты смеешь?! — взвилась Лидия. — Хамка!
— Вон, — повторила Наталья, указывая на дверь.
— Наташа! — из спальни выскочил Антон, привлеченный шумом. — Ты что творишь? Это же мамины подруги!
— Антон, — Наталья посмотрела на мужа в упор. — Это МОЙ дом. И я не приглашала этих людей. Светлана Андреевна, ваш юбилей будет продолжаться в Подольске. Завтра же.
— Ах ты!.. — Светлана Андреевна схватилась за сердце. — Ах, неблагодарная! Я к ней со всей душой! Я ей сына своего отдала! А она меня, больную женщину, на улицу?! Антоша! Посмотри, что она делает!
Антон заметался.
— Наташ, ну прекрати, пожалуйста… Неудобно… Маме плохо…
— Ей не плохо, Антон! — Голос Натальи начал звенеть. — Ей прекрасно! Она пьет мой коньяк, ест мою икру и празднует в моей квартире, даже не поставив меня в известность! А я, по-вашему, должна после двенадцатичасовой смены им еще и улыбаться?!
— Да что ты своей работой попрекаешь! — выкрикнул из кухни Валерка. — Тоже мне, академик! Спины мнет!
Наталья резко повернулась к нему.
— Да, Валера, я мну спины! И этими вот руками, — она выставила вперед ладони, — я заработала на эту квартиру, на эту мебель, на эту икру, которую ты жрешь, не поперхнувшись! А что сделал ты? Что сделала твоя мать, чтобы здесь находиться? Вы присосались, как пиявки!
Это было то самое «кричащее» слово. Оно повисло в воздухе.
— Наташа! — взвыл Антон. — Извинись перед мамой! Немедленно!
— Извиниться? — Наталья рассмеялась. Страшным, срывающимся смехом. — Это вы передо мной извинитесь! За то, что превратили мою жизнь в ад! За то, что пользуетесь мной! За то, что ты, Антон, оказался не мужем, а маменькиным сынком, который не может защитить свою жену!
— Я… я… — Антон покраснел.
— Вон! — крикнула Наталья так, что задрожали стекла в серванте. — Все вон! И вы, — она ткнула пальцем в подруг свекрови, — и вы, Светлана Андреевна! И ты, Валера! Вон из моего дома!
Подруги, испуганно переглядываясь, схватили сумки и бросились в коридор.
— Ты пожалеешь об этом! — прошипела ей вслед Тамара.
Светлана Андреевна, поняв, что спектакль с сердцем не удался, встала. Вся ее «болезненность» испарилась. Перед Натальей стояла крепкая, полная злобы женщина.
— Ты еще приползешь к нам, — выплюнула она. — Антон тебя бросит! Кому ты нужна, такая злая, как собака?
— Я нужна самой себе, — твердо сказала Наталья. — А теперь — уходите.
— Антон! Ты идешь с нами? — требовательно спросила мать.
Антон стоял, белый как стена. Он смотрел то на мать, то на жену.
— Мам… Ну куда вы пойдете? Ночь на дворе…
— Ах, ты еще и жалеешь их?! — вскрикнула Наталья. — Тогда уходи с ними! Выбирай, Антон! Прямо сейчас! Или я, или они!
Это был ультиматум. Жестокий, но необходимый. Наталья вдруг вспомнила, как однажды объясняла клиенту про застарелый мышечный спазм.
«Понимаете, — говорила она, — иногда, чтобы мышца расслабилась, ее нужно довести до предела. До судороги. Сделать очень больно. Только через пиковую боль приходит настоящее расслабление и исцеление. Нельзя жалеть и гладить там, где нужно резать или ломать старый рубец».
Сейчас она «ломала рубец» в своей жизни.
Антон молчал. Он смотрел в пол.
— Я так и знала, — презрительно усмехнулась Светлана Андреевна. — Подкаблучник. Пойдем, Валера. Мы здесь чужие.
Они ушли, громко хлопнув дверью. Валерка, уходя, успел пнуть в коридоре Наташин сапог.
В квартире наступила полнейшая тишина.
Антон так и стоял, опустив голову.
— Антон, — Наталья сказала это уже без крика, смертельно устало. — Посмотри на меня.
Он поднял глаза. В них стояли слезы.
— Я не знаю, как, Наташ… Я… она же мать…
— Она манипулятор, Антон. А ты позволил ей это делать. Не только со мной, но и с тобой. Она сломала тебе жизнь, а теперь пыталась сломать мою.
— Что нам теперь делать?
— «Нам»? — Наталья усмехнулась. — «Нам» — это пока вопрос. А я сейчас пойду в суд.
— Зачем? — испугался Антон. — Разводиться?
— Нет. — Наталья покачала головой. — Хотя и об этом я подумаю. Я пойду к подруге-юристу. Я хочу знать, как защитить себя и свое имущество. Навсегда.
На следующий день, в свой выходной, Наталья сидела в офисе у своей институтской подруги Ольги, жесткой и циничной женщины-адвоката.
— Так, давай по фактам, — Ольга отхлебнула кофе. — Квартира чья?
— Моя. Куплена за три года до брака. Ипотека почти выплачена мной же, уже в браке, но из моих личных средств, у меня были накопления.
— Отлично. — Ольга кивнула. — Статья 36 Семейного Кодекса Российской Федерации. Имущество, принадлежавшее каждому из супругов до вступления в брак, а также имущество, полученное одним из супругов во время брака в дар, в порядке наследования или по иным безвозмездным сделкам, является его собственностью. Точка.
— А то, что я ипотеку в браке платила?
— Это «совместно нажитым» не считается, если докажешь, что платила с добрачных накоплений. Но даже если бы и считалось, он мог бы претендовать только на долю от выплаченной в браке суммы, а не на саму квартиру. Но фишка не в этом. Твои «гости» — они кто?
— Никто. Они даже не прописаны.
— Вот! — Ольга хлопнула ладонью по столу. — Они — временные жильцы, которых ты, как собственник, пустила пожить. А теперь ты, как собственник, имеешь полное право попросить их удалиться. Что ты и сделала.
— А если они вернутся? Если Антон их опять приведет?
— Меняй замки. Прямо сегодня. А Антону твоему — письменное уведомление.
— Какое?
— О том, что ты против проживания в твоей квартире его родственников. Официально. Чтобы потом в суде, если дойдет до развода и раздела, он не мог сказать, что ты была согласна на «семейное гнездо». Наташ, пойми простую вещь. Бороться можно и нужно всегда. Нельзя опускать руки. Никогда! Ты сильная, ты сама себя сделала. А эти… это балласт. Вопрос в другом: твой муж — он балласт или он твой партнер?
Наталья вернулась домой. Антон был на месте. Он даже прибрался. Робко.
— Наташ… Я звонил маме. Они у тетки какой-то остановились. Кричала…
— Антон. — Наталья положила на стол ключи. — Вот. Это новый комплект. Старые ключи больше не подойдут. Сменим замки.
Он побледнел.
— Я… я понимаю.
— Нет, ты не понимаешь. — Наталья села напротив него. — Это не просто замки, Антон. Это граница. Моя личная граница. И я ее больше никому не позволю нарушать. Ни твоей матери, ни твоему брату. Ни тебе.
Она протянула ему лист бумаги.
— Что это?
— Это уведомление. О том, что я, как единственный собственник этой квартиры, возражаю против проживания здесь Светланы Андреевны и Валерия. Подпиши, что ознакомлен.
Антон смотрел на бумагу, потом на нее.
— Ты… ты мне не доверяешь?
— Я хочу юридической ясности, Антон. Доверие — это то, что ты разрушил, когда позволил им сесть мне на шею. А теперь ты будешь его восстанавливать. Если захочешь.
Он долго сидел. Потом взял ручку и дрожащей рукой расписался.
— Я хочу, Наташ, — тихо сказал он. — Я правда хочу. Я… я люблю тебя. Я просто… боялся ее. Всю жизнь.
— Я знаю, — кивнула Наталья. — Страх — это тоже мышца. Его можно или накачать, или атрофировать. Твой — слишком сильный. Будем лечить.
Прошло полгода.
Квартира снова пахла лавандой и чайным деревом — Наташиными рабочими маслами. Антон все так же работал на фабрике и пах шоколадом, но теперь он приходил домой и готовил ужин. Он научился делать потрясающий борщ и запекать рыбу.
Они заново учились быть семьей.
Светлана Андреевна звонила. Сначала часто, с угрозами и проклятиями. Потом реже, с жалобами на здоровье. Валерка, по слухам, наконец-то устроился охранником в супермаркет.
Однажды вечером, когда они смотрели какой-то фильм, у Антона зазвонил телефон. «Мама». Он напрягся.
Наталья взяла его за руку.
— Ты сможешь.
Антон кивнул и нажал на «прием».
— Да, мам.
…
— Нет, мам, мы не сможем приехать на следующих выходных. У нас свои планы.
…
— Да, я понимаю. Но у нас планы.
…
— Нет, денег я тоже прислать не смогу. У Валерки есть зарплата.
…
— Мама, не надо. Пожалуйста.
…
— И тебе не хворать. Пока.
Он положил трубку и выдохнул. Потом посмотрел на Наталью.
— Я смог.
— Я знаю, — улыбнулась она и прижалась к его плечу.
Он обнял ее. Впервые за долгое время он чувствовал себя не сыном и не приложением к кому-то, а просто мужчиной, который сидит в своем доме, рядом со своей женщиной. А Наталья думала о том, что самый сложный массаж — это массаж души, и что сегодня она, кажется, наконец-то размяла самый главный, самый болезненный узел в их жизни.
— Наташ, тут такое дело… Маме нужно помочь. Срочно.
Наталья замерла с влажной тарелкой в руках. Почти год прошел с того страшного вечера, когда она выставила родственников мужа за дверь. Год. Целый год хрупкого, выстраданного мира. Они с Антоном заново учились жить. Он — учился быть мужем, а не сыном. Она — училась доверять. И вот, этот его тон. Тот самый, виноватый, заискивающий тон, который она надеялась больше никогда не услышать.
— Что случилось? — ровно спросила она, ставя тарелку в сушилку.
— Ты не понимаешь, это другое! Это не просто… Это серьезно! Ей звонят… угрожают!
— Кто угрожает?
— Да какая разница! — Антон сорвался на крик и тут же сник, проведя рукой по волосам. Он осунулся буквально на глазах. — Наташ, ей нужно триста тысяч. До завтра.
Наталья медленно повернулась. Она посмотрела на мужа. На их кухню, снова ставшую уютной. На две чашки, из которых они только что пили чай. На билеты в Калининград, пришпиленные магнитиком к холодильнику. Их первый совместный отпуск. Через две недели.
— Триста тысяч, — повторила она, как эхо.
— Да! — в его голосе прорезалась надежда, смешанная с отчаянием. — У тебя же есть… на вкладе. Я знаю, ты откладывала. Наташ, ну мы же семья! Я заработаю и отдам! Я… я возьму вторую работу! Грузчиком! Только спаси ее!
Он смотрел на нее почти с ненавистью. С ненавистью человека, вынужденного просить.
— Я не дам ей денег, Антон.
— Что? — он отшатнулся, будто его ударили.
— Я не дам ей ни копейки, — твердо повторила Наталья, глядя ему прямо в глаза. — Пока я не пойму, что это за долг, кому она должна, и почему «до завтра».
— Ты… ты… — он задохнулся от возмущения. — Она моя мать! Она на грани! А ты… ты считаешь деньги!
— Да, Антон, я считаю деньги. Потому что это мои деньги. Которые я, в отличие от твоей матери и твоего брата, зарабатываю. И я не позволю втянуть себя в очередную аферу.
— Это не афера!
— Тогда скажи мне правду! — потребовала она. — Что она натворила? Опять?
Антон молчал, сжав челюсти.
— Я так и знала, — устало сказала Наталья. — Ты хочешь, чтобы я отдала триста тысяч вслепую. Ты снова выбрал их.
— Я никого не выбирал! — взорвался он. — Господи, почему ты такая… такая… каменная! У тебя что, сердца нет?
— Сердце у меня есть, Антон. А вот дуры во мне больше нет. Я ее вытравила. Каленым железом. — Она сняла фартук и бросила его на стул. — Я иду спать. Утром у меня тяжелый день. А ты… Ты думай. Но денег не будет.
Она ушла в спальню и плотно закрыла дверь. Он остался на кухне. Наталья легла в постель и уставилась в потолок. Сна не было. Она слышала, как он ходит взад-вперед по кухне. Как он что-то бормочет. Как он открыл холодильник и хлопнул дверцей.
«Нельзя опускать руки, — твердила она себе, как мантру. — Нельзя. Это проверка. Если я сейчас сдамся — все вернется. Весь тот ад вернется».
Она не плакала. Она была зла. Зла на него, за то, что он так легко готов был предать их хрупкий мир. Зла на ту, что сидела в своем Подольске и дергала за ниточки.
Утром он не вышел к завтраку. Когда она уходила на работу, он лежал на диване в гостиной, отвернувшись к стене. Он даже не попрощался.
Весь день Наталья работала на автопилоте. Руки делали свое дело — разминали спазмы, вправляли позвонки, дарили облегчение, — а голова лихорадочно работала.
Что делать? Просто сказать «нет» — не вариант. Антон не простит. Он будет считать ее чудовищем, бросившим его мать в беде. А если дать денег — она потеряет и деньги, и самоуважение. И мужа, в конечном итоге, тоже, потому что он никогда не будет уважать тряпку.
Нужно было узнать правду.
Правда пришла, откуда не ждали. В обеденный перерыв у нее зазвонил телефон. Номер был незнакомый.
— Наташа? Наташ, это ты? — голос в трубке был испуганный и какой-то писклявый.
— Я. Кто это?
— Это Валера. Брат Антона.
Наталья присела на кушетку в комнате отдыха. Валерка. Он не звонил ей ни разу за весь год.
— Что тебе?
— Наташ, ты не давай им денег! Слышишь? Ни в коем случае!
— Каких денег? — холодно уточнила она.
— Ну… Антон же просил у тебя? Триста тысяч?
— Просил.
— Не давай! — зашептал он в трубку. — Это… это все она! Мать! Она… она влезла… Короче, это МФО. «Быстрые деньги». Или «Легкие кредиты». Она их штук пять набрала!
— Зачем? — у Натальи похолодело внутри.
— Бизнес! — истерично хихикнул Валерка. — Она решила «утереть тебе нос». Стать «бизнес-леди». Вложилась в какую-то косметику. Пирамида, короче. Чудо-крема от морщин. Она набрала этого барахла, а оно никому не нужно. А проценты… Наташ, там проценты капают, как… как сумасшедшие! Там уже не триста, там, поди, все пятьсот!
— А почему Антон сказал триста?
— Так это только по одному! Самому срочному! Ей сегодня позвонили… сказали, если до вечера не заплатит, они приедут… имущество описывать. А у нее из имущества — только квартира. Понимаешь? Она боится, что ее на улицу выкинут!
— Понятно. — Наталья почувствовала странное, ледяное спокойствие. Все встало на свои места. Манипуляция. Ложь. И бездонная глупость. — Спасибо, Валера.
— Ты… ты только Антону не говори, что я звонил! — испуганно попросил он. — Он меня убьет.
— Не скажу. А ты-то почему так распереживался?
— Да я… — он замялся. — Я с ней живу. Она же меня извела всего! Орет целыми днями. А если квартиру отберут, нам куда? Я… я только на работу устроился. Нормально. В логистику. Не хочу я опять…
— Я поняла тебя, Валера, — кивнула Наталья. — Спасибо за звонок.
Она положила трубку. «Бизнес-леди». Утереть ей нос. Значит, все это время она не просто злилась, она завидовала. Завидовала тому, что Наталья — самодостаточная, успешная. А она — никто. И вот, решила «доказать».
В обеденный перерыв Наталья позвонила своей подруге-юристу Ольге.
— Оль, привет. У меня снова «весело». Рассказывай про МФО.
— О, микрофинансовые… — протянула Ольга. — Это зараза. Но лечится. Во-первых, «описывать имущество» они не могут. Это прерогатива только судебных приставов, и только после решения суда. Так что «приедем сегодня» — это дешевый шантаж. Пугалки для пенсионеров.
— Что еще?
— Во-вторых, с 2019 года есть ограничения по процентам. Максимальная переплата по краткосрочному займу не может превышать сам долг более чем в полтора раза. То есть, взяла десять тысяч — больше двадцати пяти (десять долг + пятнадцать проценты) с нее не стребуют.
— А если она взяла в пяти местах?
— Ну, милая, тут… тут надо считать. Если общая сумма долга с процентами превышает пятьсот тысяч рублей, она, по закону, обязана подать на банкротство. Если меньше, но платить нечем, — имеет право.
— Банкротство? — выдохнула Наталья.
— Да. Федеральный закон 127 ‘О несостоятельности’. Это единственный цивилизованный выход из долговой ямы. Но, — голос Ольги стал жестче, — там есть нюансы. Если у нее та квартира в Подольске — единственное жилье, ее не отберут. А вот все остальное — счета, вклады, дачи, машины — уйдет с молотка. И пять лет она не сможет брать новые кредиты и занимать руководящие должности.
— У нее ничего нет. Только квартира.
— Тогда это ее спасение. Процедура неприятная, унизительная, но она выйдет из нее чистой. А платить им сейчас триста тысяч — это как в сухой колодец воду лить. Ты закроешь один долг, а проценты по четырем другим сожрут ее за месяц.
— Я поняла. Спасибо, Оль.
Наталья вернулась домой поздно. Антон сидел на кухне в темноте.
— Ну что? — глухо спросил он.
— Я все знаю, Антон.
Он вздрогнул и поднял на нее глаза.
— Что… что ты знаешь?
— Про МФО. Про «бизнес» с чудо-кремами. Про то, что она хотела «утереть мне нос». Про то, что долг там не триста тысяч, а гораздо больше. И про то, что «коллекторы» — это дешевый блеф.
Антон медленно опустил голову на стол. Его плечи затряслись. Он не просто плакал — он рыдал. Беззвучно, страшно, сотрясаясь всем телом.
Наталья подошла и села рядом. Она не обняла его. Она просто ждала.
— Я… я не могу, Наташ… — прошептал он сквозь рыдания. — Я не могу… Я всю жизнь ей должен. Она… она одна меня с Валерой тянула. Она ночами полы мыла… она… все для нас… А я… я не могу ее бросить. Я не могу…
Это был тот самый «трогательный момент». Момент истины. Наталья вдруг увидела перед собой не взрослого мужчину, своего мужа, а маленького, насмерть перепуганного мальчика, который разрывался между матерью и… и всем остальным миром. Ей стало его так жалко, что у самой слезы навернулись на глаза.
Она положила руку ему на плечо.
— Антон. Посмотри на меня.
Он поднял заплаканное, несчастное лицо.
— Я понимаю, что ты ее любишь. И я понимаю твой долг. Но ты путаешь любовь и благодарность с рабством. То, что она «одна вас тянула», — это ее выбор. Выбор взрослой женщины. Но это не дает ей права калечить твою жизнь. И мою. И свою собственную.
— Но что делать?! — вскрикнул он. — Они же ее…
— Никто ее не тронет! — жестко сказала Наталья. — Это просто слова. Есть закон. Антон, пойми, бороться можно и нужно всегда! Нельзя опускать руки! Но бороться надо правильно, а не затыкать дыры моими деньгами!
— Как — правильно?
— Мы не дадим ей ни копейки, — отчеканила Наталья. — Потому что это не поможет. Это как наркотик. Мы дадим ей триста — она завтра возьмет пятьсот. Проблему надо решать. Кардинально.
— Как?!
— Банкротство.
Антон уставился на нее, ничего не понимая.
— Это единственный выход, — спокойно объяснила Наталья, вспоминая слова Ольги. — Мы найдем ей юриста. Она подаст заявление о признании себя банкротом. Да, это неприятно. Да, ее счета арестуют. Но, поскольку квартира у нее единственная, ее по закону (Наталья даже вспомнила статью, 446 ГПК РФ) никто не отберет. Она пройдет эту процедуру и выйдет из нее чистой. Без долгов.
Антон молчал, переваривая.
— Это… это… позор, — наконец выговорил он.
— Позор — это втягивать сына в свои аферы и пытаться ограбить его жену. А банкротство — это законный способ списать долги, которые ты не можешь выплатить. Она сама себя в это загнала. Она и будет выбираться. Мы можем ей помочь. Юридически. Но не финансово.
В дверь позвонили.
Звонок был долгий, требовательный, надрывный.
Антон вздрогнул.
— Это она…
— Иди, открой, — спокойно сказала Наталья.
Через минуту в кухню влетела Светлана Андреевна. Она была в расстегнутом пальто, волосы выбились из-под платка. За ней тенью маячил Валерка.
— Наташенька! — она бросилась к Наталье и упала на колени, схватив ее за руки. — Спаси! Погибаю! Обманули! Обокрали! Не дай пропасть!
Спектакль был рассчитан на то, чтобы пробить любую броню.
Наталья осторожно высвободила руки.
— Встаньте, Светлана Андреевна. Не нужно этого театра.
Свекровь замерла.
— Что?..
— Я сказала, встаньте. Я все знаю. Про МФО. Про косметику. Про проценты.
Слезы на лице Светланы Андреевны высохли мгновенно. Она медленно поднялась с колен. Взгляд ее из молящего превратился в ледяной и злой.
— Ах, ты… Значит, это ты все! Это ты его настроила! Сына против матери!
— Я? — усмехнулась Наталья. — Это вы взяли кучу кредитов, чтобы «утереть мне нос»! Это вы влезли в пирамиду! Это вы сейчас пытались выманить у меня триста тысяч!
— Да как ты смеешь! — взвизгнула она. — Я мать! Я его родила! А ты — пришлая! Чужая!
— Я его жена. И это мой дом. И мои деньги. Которых вы не получите.
— Антон! — она развернулась к сыну. — Антон! Ты позволишь этой змее так со мной разговаривать?! Ты мужик или кто?! Скажи ей! Пусть даст денег!
Наступила тишина. Антон стоял бледный, как полотно. Он смотрел то на мать, то на жену. Это был его Рубикон. Его окончательный выбор.
Валерка вжался в косяк, боясь дышать.
— Мама… — тихо начал Антон.
— Что «мама»?! Денег! — требовала она.
— Мама… Наташа права. Денег не будет.
Светлана Андреевна задохнулась. Она смотрела на сына, не веря своим ушам.
— Что… что ты сказал?
— Денег не будет, — тверже повторил Антон. Он сделал шаг и встал рядом с Натальей. Не перед ней, как заслон, а рядом. Как партнер. — Мы… мы найдем тебе юриста. Подадим на банкротство.
— Банкротство?! — закричала она так, что зазвенели стаканы. — Предатель! Ты… ты… на банкротство меня?! В гроб меня вогнать решил?! Вместе с ней?!
— Это единственный выход, мама! — крикнул в ответ Антон, и в его голосе впервые прорезалась не сыновья боязнь, а взрослая ярость. — Единственный! Или ты хотела, чтобы мы всю жизнь на твои «бизнесы» работали?! Чтобы мы из-за тебя отпуск отменили, который год ждали?! Чтобы я опять унижался?! Хватит!
— Ах, хватит?! — прошипела она. — Ну, смотри же, сынок. Подкаблучник. Променял мать на… на эту! На массажистку! Будьте вы прокляты!
Она резко развернулась и, толкнув онемевшего Валерку, вылетела из квартиры.
Дверь хлопнула.
Антон стоял и тяжело дышал. Потом он медленно закрыл лицо руками.
— Она… она меня прокляла…
Наталья села перед ним на корточки. Она взяла его руки в свои.
— Она прокляла не тебя, Антон. Она прокляла свою собственную слабость. Свою зависть. Свой страх. А ты — свободен. Слышишь? Мы свободны.
Он поднял на нее глаза. В них стояли слезы. Но это были другие слезы. Не слезы страха. Слезы освобождения.
— Я… я люблю тебя, Наташ, — прошептал он. — Сильнее жизни.
— И я тебя, Антоша, — ответила она, и слезы покатились уже по ее щекам. — И я тебя.
Они помогли. Как и обещали. Ольга взялась за дело. Она посоветовала Светлане Андреевне не доводить до принудительного банкротства, а сыграть на опережение.
— У вас долгов на семьсот тысяч, с процентами, — сухо сказала она ей в своем офисе. — Варианта два. Первый: мы подаем на банкротство. Вас полгода трясут, проверяют все ваши доходы, но квартиру не трогают. Вы выходите чистой. Второй: вы прямо сейчас продаете свою квартиру в Подольске, гасите все долги до копейки и на оставшиеся деньги покупаете себе однушку где-нибудь в Климовске. Быстро и без позора.
Светлана Андреевна выбрала второе. Позор банкротства был для нее страшнее.
Через два месяца она продала свою «двушку» и рассчиталась с МФО. Купила крошечную студию в новостройке. Валерка, на удивление, остался с ней. Он исправно ходил на свою работу в логистический центр и молча платил за коммуналку. Он понял, что теперь он — единственный мужчина в ее жизни, и это бремя, кажется, делало его взрослее.
А Наталья и Антон сидели в аэропорту. До посадки на их рейс в Калининград оставалось полчаса.
— Волнуешься? — улыбнулся Антон, протягивая ей стаканчик с кофе.
— Немного. Я никогда не видела Балтийское море.
— И я. — Он взял ее за руку. — Наташ…
— Что?
— Спасибо.
— За что?
— За то, что не бросила меня. За то, что… вытащила. За то, что научила меня… дышать.
— Мы оба учились, Антон. — Она сжала его пальцы. — Мы оба.
«Рейс на Калининград, выход на посадку номер семь», — объявил диктор.
Они встали и, взявшись за руки, пошли по направлению к своей новой, выстраданной, но такой настоящей жизни. Они шли к морю.
