Звук был такой, будто кто-то решил выбить всю подъездную дверь разом – грохот, треск, и голос тётки Нюры, пронзительный, как сирена:
– Да что ж ты за дрянь такая, а? Всю жизнь мужиков к себе тянешь! Сначала моего Валеру окрутила, теперь от его матери прячешься?
Таня замерла у окна своей квартиры на третьем этаже, прижавшись спиной к холодной стене. Сердце колотилось где-то в горле, ладони вспотели. Внизу, у подъезда, собралась целая толпа – свекровь Антонина Петровна, её сестра Нюра, ещё какие-то тёти в платках и куртках, и все они орали, размахивали руками, а одна даже трясла здоровенной сумкой, будто собиралась ею кого-то огреть.
– Если не откроешь нам, вертихвостка, все двери повыбиваем! Узнаешь, как от свекрови прятаться! – закричала родня.
Таня сглотнула. Как же они узнали? Она же так старательно скрывалась последние три дня, телефон отключила, в соцсетях не появлялась. После той ужасной сцены на кухне у свекрови, когда Антонина Петровна назвала её «бесплодной выскочкой» и швырнула в стену тарелку с пельменями, Таня поклялась себе: всё, хватит. Три года она терпела. Три года выслушивала, как она неправильно варит суп, как она неправильно гладит рубашки Валеры, как она вообще неправильно дышит.
Но когда свекровь начала кричать, что Таня специально не беременеет, чтобы «не портить фигуру для любовников», что-то внутри просто щёлкнуло. Таня развернулась и ушла. Просто взяла сумку и ушла, даже не попрощавшись с мужем, который, как всегда, сидел в гостиной и делал вид, что ничего не слышит.
Грохот внизу усилился. Кто-то дёргал дверь подъезда, кто-то бил в домофон.
– Танька! – надрывался голос Нюры. – Мы знаем, что ты там! Соседка видела, как ты вчера вечером входила! Выходи, поговорим по-человечески!
«По-человечески», – горько усмехнулась Таня. Это когда пять разъярённых женщин окружают тебя и по очереди объясняют, какая ты дрянь? Она отлично помнила, как это бывает «по-человечески» в семье Валеры. Там вообще любой разговор превращался в судилище, где она всегда была виновата. Не так села, не так посмотрела, не то сказала.
Она осторожно выглянула в окно. Антонина Петровна стояла в центре группы, массивная, в своём вечном бордовом пальто, волосы уложены в тугой пучок. Лицо красное от холода и гнева. Руки скрещены на груди. Поза победительницы, которая знает, что добьётся своего.
Таня прекрасно знала эту позу. Видела её сотни раз. Когда свекровь требовала, чтобы они переехали в квартиру напротив. Когда заставляла Валеру отдать ей половину зарплаты «на чёрный день». Когда запрещала Тане работать, потому что «нормальная жена должна сидеть дома».
И Валера каждый раз сдавался. Каждый раз бормотал: «Ну ты же понимаешь, она одна растила меня, я не могу ей отказать». И Таня понимала. Три года понимала так усердно, что почти забыла, какой была до свадьбы.
До свадьбы у неё была работа в туристическом агентстве, была подруга Катька, с которой они ездили в горы, были планы, мечты. А потом появился Валера – высокий, улыбчивый, обаятельный. Он дарил цветы, водил в кафе, говорил, что она самая красивая. Про маму он упоминал мельком: «Ну да, мы близки, но это же нормально».
Нормально. Только вот после свадьбы оказалось, что «нормально» – это когда свекровь имеет ключи от их квартиры и заявляется в любое время. Это когда она проверяет холодильник и делает замечания: «Что за ерунда? Валера любит колбасу „Докторскую», а не эту». Это когда она садится на их диван и два часа рассказывает, какая Таня никудышная хозяйка, а Валера кивает и молчит.
Внизу началось новое представление. Нюра достала телефон и набрала чей-то номер. Через минуту к группе подошёл мужчина в форме – участковый, что ли? Антонина Петровна что-то ему быстро говорила, показывая на подъезд, всплёскивая руками. Участковый качал головой, но было видно, что сопротивляться напору этой армии он не намерен.
– Господи, – прошептала Таня. – Они же ещё и полицию притащили.
Телефон завибрировал на столе. Валера. Уже десятое сообщение за утро. Она не читала, но примерно представляла содержание: «Ты где?», «Мама волнуется», «Ну перестань дуться», «Приезжай, поговорим». Ни слова извинений, ни слова понимания. Просто «приезжай», как будто она обязана.
Домофон внезапно разразился длинной трелью. Кто-то внизу нашёл нужную кнопку. Таня вздрогнула и отступила вглубь комнаты. Сердце ухнуло куда-то вниз.
– Танюша, милая! – это был голос Антонины Петровны, нарочито ласковый, будто она разговаривает с трёхлетним ребёнком. – Открой, доченька. Ну что ты там заперлась? Мы же волнуемся! Валерочка весь извёлся, ночь не спал!
Доченька. Она всегда называла Таню «доченькой», когда хотела чего-то добиться. В остальное время это было просто «ты» или вообще никак – свекровь предпочитала обращаться к Валере, как будто Тани в комнате не было.
– Не открою, – тихо сказала Таня пустой квартире. – Не открою, и всё.
Но она знала, что это временная мера. Рано или поздно они её достанут. Найдут способ. У Антонины Петровны были связи – она работала в паспортном столе двадцать лет, знала половину района. Могла узнать что угодно, договориться с кем угодно. Могла даже дверь вскрыть через управляющую компанию, сославшись на утечку воды или газ.
Таня опустилась на диван и обхватила руками колени. Квартира была чужой – это съёмное жильё, комната в старой двушке, хозяйка которой уехала к дочери в Сочи на полгода. Катька помогла найти, единственная, кто не спросил «Зачем тебе вдруг квартира?» Просто нашла и скинула адрес.
– Ты от него уходишь? – спросила тогда Катька. – От Валеры?
– Не знаю, – честно ответила Таня. – Просто мне надо побыть одной. Понимаешь? Просто одной.
Три дня она была одна. Ходила по комнате босиком, ела что хотела и когда хотела, смотрела сериалы до трёх ночи, спала до полудня. Никто не говорил ей, что она делает неправильно. Никто не охал укоризненно, глядя на немытую посуду. Впервые за три года она чувствовала… что? Покой? Свободу?
А теперь вот они пришли. Конечно, пришли. Потому что для свекрови Таня была не человеком со своими чувствами, а какой-то деталью, которая вышла из строя и требует ремонта.
Домофон надрывался не переставая. Таня подошла к двери и прижала ухо к холодному металлу. Снизу доносился гул голосов, потом резкий стук – кто-то колотил в общую дверь подъезда кулаками.
– Да что ж это такое! – вопила Нюра. – Валерка, ты чего стоишь? Иди сюда, может, она тебя послушает!
Значит, Валеру тоже притащили. Таня прикрыла глаза. Представила, как он сейчас переминается с ноги на ногу, виновато улыбается, пытается успокоить маму и тётку одновременно. Как всегда.
– Мам, ну может, не надо? – послышался его голос, приглушённый расстоянием. – Давай я сам поднимусь, поговорю…
– Молчи! – оборвала его Антонина Петровна. – Это всё твоя мягкотелость! Я ж говорила – надо держать жену в руках! А ты её распустил, вот она и взбесилась!
Таня усмехнулась. Распустил. Будто она комнатное растение, которое полили не вовремя.
Внизу что-то грохнуло. Потом послышался скрип – кто-то открыл общую дверь подъезда. Таня отскочила от своей двери, сердце заколотилось бешено. Неужели их впустили? Кто-то из соседей?
Топот ног по лестнице. Много ног. Они поднимались, и с каждым этажом голоса становились громче.
– Вот увидишь, – пыхтела Антонина Петровна, – я ей всё выскажу! Три дня пропадает, телефон не берёт! Мы думали, с ней что-то случилось, в больницы звонили!
– Да она просто стерва, – подхватила Нюра. – У меня племянница такая же была, помнишь, Тоня? Тоже от мужа сбегала, потом оказалось – любовника завела!
– Тань, ну это же глупо, – Валера пытался говорить примирительно, но в голосе сквозило раздражение. – Ну поругались, бывает. Зачем устраивать цирк?
Цирк. Значит, это она устраивает цирк. Не его мать, которая швыряется посудой и орёт на всю кухню. Не родня, которая сейчас ломится в квартиру толпой. Нет, это Таня – главная артистка.
Они дошли до третьего этажа. Таня слышала их тяжёлое дыхание прямо за дверью.
– Так, – скомандовала Антонина Петровна. – Валера, звони ей. Пусть откроет.
Телефон завибрировал. Таня смотрела на экран, где светилось «Валера», и не двигалась. Вибрация прекратилась. Через секунду началась снова.
– Не берёт, – сказал Валера.
– Ну конечно не берёт! – взвилась Нюра. – Она ж там с кем-то небось!
– Танюша! – Антонина Петровна заколотила в дверь. – Открывай немедленно! Я знаю, что ты дома! Не делай из себя дуру!
Удары были сильными, методичными. Таня невольно представила, как свекровь стоит там, красная от ярости, и молотит кулаком в дверь. Рядом Нюра, рядом ещё какие-то тётки. А Валера в стороне, жалкий и растерянный.
– Тётя Тоня, может, правда не стоит? – это был новый голос, молодой. – Вдруг соседи полицию вызовут?
– А я участкового уже привела! – торжествующе объявила Антонина Петровна. – Щас он поднимется, составим протокол. Вскроем эту дверь, если понадобится!
Таня опустилась на пол прямо у двери. Села, обхватила колени и уткнулась в них лицом. Это был какой-то абсурд. Ей тридцать два года, она взрослый человек, у неё высшее образование, она когда-то организовывала туры в Европу – и вот сидит на полу, прячась от свекрови, как провинившаяся школьница.
– Слушай, Танька! – Нюра снова взяла инициативу. – Мы тут все из-за тебя собрались! Антонина Петровна больная, у неё давление подскочило, когда ты сбежала! Ты хоть понимаешь, что делаешь?
Больная. Конечно. У Антонины Петровны всегда что-нибудь болело, когда надо было манипулировать. Давление, сердце, голова. Валера на этом помешался – «мама плохо себя чувствует», «маме нельзя нервничать». И Таня училась не нервировать. Молчала, когда свекровь перебирала все вещи в их шкафу. Молчала, когда та решала, куда им ехать в отпуск. Молчала, молчала, молчала.
До того дня с пельменями.
– Ты вообще понимаешь, что натворила? – продолжала Нюра. – Семью разрушаешь! Валера из-за тебя спать не может, на работе проблемы! А всё из-за твоих глупых обид!
Глупых обид. Таня тихо рассмеялась, всё ещё прижавшись лбом к коленям. Глупо обижаться, когда тебя называют бесплодной выскочкой? Глупо обижаться, когда свекровь роется в твоих личных вещах и читает твои сообщения? Глупо обижаться, когда муж всегда встаёт на сторону матери?
– Мам, – Валера попытался снова, – может, ты правда зайдёшь в машину? Посидишь, отдохнёшь? А я тут попробую…
– Заткнись! – рявкнула Антонина Петровна. – Это я во всём виновата! Слишком мягко с ней обращалась! Надо было сразу показать, кто в доме хозяйка!
Вот оно. Суть всего. Кто в доме хозяйка. Не «давайте жить дружно», не «мы – семья». А именно – кто главный, кто командует, кто решает.
Таня подняла голову. Посмотрела на дверь, за которой бушевала буря. И вдруг почувствовала… не страх. Что-то другое. Злость? Нет. Решимость.
Она медленно поднялась на ноги. Подошла к двери вплотную.
– Антонина Петровна, – сказала она громко и чётко. – Уходите.
За дверью воцарилась тишина. Потом взорвался хор голосов.
– Ты чего себе позволяешь?!
– Вот наглость!
– Валера, ты слышишь, как она с твоей матерью разговаривает?!
Таня продолжала спокойно:
– Я не открою дверь. Не сегодня, не завтра. Я хочу побыть одна, и это моё право. Валера, если ты хочешь поговорить – приезжай один. Без мамы, без тёток, без скандалов.
– Да как ты смеешь! – голос Антонины Петровны достиг верхних нот. – Я тебе не какая-нибудь! Я – его мать! Я вырастила его одна, я…
– Знаю, – перебила Таня. – Вы мне об этом рассказывали. Много раз. Сто раз. И каждый раз это означало, что я должна делать то, что вы хотите. Но я устала. Всё. Я больше не могу.
Она говорила, и слова лились сами, будто прорвало какую-то внутреннюю плотину.
– Три года я терпела. Я позволяла вам командовать, решать, критиковать. Я молчала, когда вы проверяли мой холодильник. Молчала, когда вы читали мои переписки. Молчала, когда вы решали, что мне носить и как причёсываться. А когда я попросила Валеру, чтобы вы не приходили без предупреждения – он сказал, что я бессердечная. Вы понимаете? Я – бессердечная. Не вы, которая не видит во мне человека. Я.
– Вот! – торжествующе воскликнула Нюра. – Слышишь, Валерка? Она твою мать гонит! Я так и знала, что она змея подколодная!
Но Валера молчал. Таня чувствовала это молчание даже сквозь дверь.
– Валер, – позвала она тише. – Скажи хоть что-нибудь. Защити меня. Один раз. Хоть один раз встань на мою сторону.
Пауза. Долгая, тягучая. Таня слышала, как кто-то шаркает ногами, кто-то шумно дышит.
– Тань, – наконец произнёс Валера, – ну ты же понимаешь… это моя мама. Я не могу просто взять и…
Всё. Таня отошла от двери. Ей больше не нужно было ничего слышать.
Таня прошла в комнату, достала телефон и набрала номер. Катька ответила со второго гудка.
– Привет. Слушай, ты можешь подъехать? Мне нужен свидетель, – сказала Таня спокойно.
– Что случилось?
– Сейчас увидишь. Только быстрее.
За дверью продолжался гвалт. Антонина Петровна требовала вызвать слесаря, Нюра грозилась пожаловаться участковому, Валера что-то бубнил примирительное. Таня включила запись на телефоне и поднесла его к двери.
– …распустил её совсем! – орала свекровь. – Жена должна мужа слушаться, а не куда-то сбегать! Вот я в своё время…
– Надо было сразу ей показать, кто тут главный! – вторила Нюра. – У меня Петька жену в ежовых рукавицах держит, и порядок!
Таня записывала. Три минуты. Пять. Каждое слово, каждый вопль.
Через двадцать минут в подъезд вошла Катька – Таня видела её через окно. А следом… следом шла ещё одна женщина. Незнакомая. С папкой под мышкой.
На площадке началась суматоха.
– Вы кто? – требовательно спросила Антонина Петровна.
– Адвокат, – спокойно ответила незнакомка. – Меня пригласила Татьяна Сергеевна для урегулирования семейного конфликта.
Таня открыла дверь. На пороге стояла вся толпа – свекровь, Нюра, две тётки, которых она даже не знала, и Валера, побледневший и растерянный. Катька протиснулась вперёд, адвокат встала рядом.
– Проходите, – сказала Таня одной Катьке и адвокату. – Остальные – стойте там.
– Да ты! – начала было Антонина Петровна, но адвокат подняла руку.
– Прежде чем продолжать, хочу предупредить. Ваши действия сегодня – это нарушение частной жизни, угрозы и преследование. У моей клиентки есть запись ваших высказываний. При необходимости мы обратимся в полицию.
Свекровь открыла рот, но не нашлась что сказать.
– Валера, – Таня посмотрела на мужа. – Заходи. Только ты.
Он вошёл, оглядываясь на мать. Таня закрыла дверь прямо перед носом у Антонины Петровны.
В комнате было тихо. Валера стоял посреди комнаты, переминался. Катька и адвокат расположились у стола.
– Присаживайся, – кивнула Таня на стул.
– Тань, ну что ты устроила? – он попытался улыбнуться. – Мама просто волновалась…
– Заткнись, – сказала она тихо, но так, что он осекся. – Просто помолчи и послушай.
Она достала телефон, включила запись. Из динамика полились голоса – ругань, оскорбления, угрозы. Валера слушал, бледнея всё больше.
– Три года, – начала Таня, когда запись закончилась. – Три года я терпела это. Я думала, что если буду хорошей женой, твоя мать меня примет. Но она не хотела принимать. Она хотела сломать. Превратить в прислугу, в тень, в пустое место.
– Ну она просто такая, – пробормотал Валера. – Характер у неё…
– А у меня нет характера? – Таня шагнула к нему. – У меня нет права на своё мнение, на личное пространство, на элементарное уважение?
Он молчал.
– Знаешь, что самое страшное? – продолжала она. – Не то, что твоя мать меня унижала. А то, что ты позволял. Каждый раз. Ты видел, слышал и молчал. Или хуже – соглашался с ней.
– Я пытался сохранить мир в семье, – слабо возразил он.
– Какой мир? – Таня усмехнулась. – Это не мир, Валера. Это капитуляция. Моя капитуляция. А теперь – всё.
Она кивнула адвокату. Та достала из папки документы.
– Исковое заявление о расторжении брака, – сказала адвокат. – Раздел имущества. Ваша квартира была куплена до брака на ваши деньги, так что претензий к ней нет. Совместно нажитого имущества практически нет.
Валера смотрел на бумаги как на приговор.
– Ты серьёзно? – прошептал он.
– Более чем, – ответила Таня. – Я хочу развода. Я не хочу больше жить в этом кошмаре. Не хочу просыпаться в страхе, что твоя мать заявится с утра с проверкой. Не хочу оправдываться за каждый шаг. Не хочу быть невидимой в собственной семье.
– Но мы же можем всё изменить! – Валера вскочил. – Я поговорю с мамой, объясню…
– Нет, – Таня покачала головой. – Ты уже не будешь с ней разговаривать. Знаешь почему? Потому что ты не хочешь. Ты привык, что она решает всё за тебя. Тебе удобно быть маминым сыночком. А мне не удобно быть женой маминого сыночка.
Она открыла дверь.
– Уходи. Документы подпишешь через адвоката. И забери свою родню. Если они ещё раз появятся здесь – я пишу заявление в полицию.
Валера вышел, согнувшись, постаревший. За дверью его сразу облепила свекровь.
– Ну что? Она одумалась? Извинилась?
Таня вышла следом. Посмотрела на Антонину Петровну в упор.
– Вы проиграли, – сказала она спокойно. – Годы вы меня ломали, унижали, пытались превратить в послушную куклу. Но куклы не разводятся. А я – развожусь. И знаете что? Я чувствую облегчение.
Свекровь открыла рот, но Таня подняла руку.
– Даже не пытайтесь что-то сказать. Ваше мнение мне больше не интересно. Идите домой. И не приходите сюда никогда. У вас больше нет власти надо мной.
Она захлопнула дверь. Прислонилась к ней спиной, закрыла глаза. Катька обняла её за плечи.
– Держишься? – спросила подруга.
– Да, – Таня улыбнулась. – Знаешь, впервые за три года я действительно держусь.
Через месяц Валера подписал документы о разводе. Антонина Петровна пыталась звонить, писать, даже приходила ещё раз – но Таня была непреклонна. Она сменила замки, отключила старый номер телефона и вернулась на работу в туристическое агентство.
А ещё через два месяца улетела в Грецию. Одна. Смотрела на море с балкона отеля и думала о том, как хорошо быть просто собой. Без свекрови, без мужа, который не умеет защищать. Без вечного страха сделать что-то не так.
Свободной. Наконец-то свободной.
