— Светлана Петровна, вас главврач вызывает.
Я подняла голову от журнала приёма. Коридор поликлиники гудел, как улей в июле — грипп начинался, очереди росли. Вызов к главврачу в такой день был странным.
Кабинет Марины Викторовны пах свежим кофе и тревогой. На столе лежала стопка писем — обычных, бумажных, с печатями районной управы.
— Садитесь, — она не улыбалась. — Вы знаете, что это?
Я взяла верхнее письмо. Почерк старушечий, дрожащий: «Благодарю медсестру Светлану Петровну за помощь на дому. Она объяснила, как правильно принимать назначения врача. Низкий поклон».
Ещё одно: «Спасибо Светлане за консультацию. Приехала вечером, посмотрела отёки на ногах, успокоила».
Пять писем. Семь. Десять.
«Вы ведёте частную практику?» — голос главврача был ровным, но я услышала лёд.
— Это не практика, — я положила письма обратно. — Я просто помогаю людям разобраться в назначениях.
— За деньги?
— Иногда дают триста рублей. Иногда ничего.
— Светлана Петровна, у вас полная ставка в поликлинике. Трудовой договор запрещает совместительство без согласования. Особенно медицинские услуги на дому.
Я молчала. В горле встал комок — не от страха, от обиды. Тридцать два года работы. Три благодарности в трудовой книжке. Ни одного нарушения. И вот — запрет помогать.
— Либо вы прекращаете помощь на дому, либо нам придётся расстаться, — Марина Викторовна говорила будничным тоном, как о смене графика. — Подумайте до понедельника.
Домой я шла пешком, хотя обычно ехала на автобусе. Ноги несли сами — мимо аптеки, мимо продуктового, где на витрине красовались яблоки по двести двадцать рублей за килограмм. Я их не покупала — Виктору нельзя кислое, да и дорого.
Виктор Сергеевич. Мой муж. Инженер-конструктор на заводе электроники. Гипертоник со стажем пятнадцать лет. Его здоровье — моя вторая работа. Третья, если считать поликлинику первой, а помощь домашним пациентам — второй.
Ключ повернулся в замке бесшумно. Виктор сидел в кресле перед телевизором, смотрел новости. На столике рядом — тонометр, стакан воды.
— Ты поздно, — сказал он, не поворачивая головы.
— Задержалась, — я сняла тёплую куртку, стряхнула капли влаги. — Давление мерил?
— Сто сорок на девяносто. Выпил свой препарат.
Я подошла, проверила показания на экране тонометра. Действительно, сто сорок. Не критично, но и не хорошо.
— Ужин будет через полчаса, — я прошла на кухню.
Двадцать восемь лет брака выглядели так: он работает, я работаю, вечером я превращаюсь в его домашнюю медсестру. Контроль давления — дважды в день. Препараты — строго по часам. Диета — никакой соли, жирного, острого. Прогулки — ежедневно, по часу.
Его здоровье стало моей профессией. Незаметно, год за годом. Сначала просто помогала — напоминала про приём, готовила отдельно. Потом это превратилось в систему. График, журнал показаний, план питания на неделю.
А потом, года четыре назад, началось другое.
Соседка по площадке, Зинаида Ивановна, постучала вечером. Лицо серое, рука дрожит.
— Светочка, у меня давление скачет. Боюсь скорую вызывать — вдруг увезут.
Я измерила — сто семьдесят на сто. Дала препарат из своей аптечки, посидела рядом полчаса. Через час давление упало до ста сорока. Зинаида Ивановна заплакала от облегчения и сунула мне пятьсот рублей.
— Не надо, — я попыталась отдать.
— Возьми. Я бы скорую вызвала — больница, капельницы, неделю бы валялась. А ты — за полчаса.
Я взяла. Не из-за денег — из-за её благодарного взгляда. Виктор никогда так не смотрел. Для него я была частью быта, как холодильник или тонометр.
Зинаида Ивановна рассказала подругам. Подруги — своим знакомым. Через полгода я помогала разобраться в назначениях пять-семи людям в неделю.
Ходила вечером, после работы, пока Виктор спал. Проверяла давление, объясняла, как действуют препараты, успокаивала. Денег брала мало — триста, пятьсот рублей. Иногда ничего.
Виктор не знал. Он ложился в десять, а я уходила в половине одиннадцатого, возвращалась к часу ночи. Говорила, что гуляю — ему же нужны прогулки, вот и мне тоже.
Двойная жизнь. Одна — рабыня его здоровья. Другая — помощница чужим людям.
И вот теперь главврач поставила меня перед выбором.
В субботу утром раздался звонок. Номер незнакомый, московский.
— Алло, Светлана Петровна? Это Вера Николаевна, вы помогали моей свекрови в сентябре. Можете сегодня приехать? У неё опять боли в спине, она не встаёт.
Я посмотрела на Виктора. Он читал газету, задумчиво потирая переносицу — верный признак начинающейся головной боли.
— Хорошо. Адрес скиньте в сообщение.
— Ты куда собралась? — Виктор поднял глаза.
— К пациентке.
— В субботу? У тебя выходной.
— Ей плохо.
Он сложил газету, посмотрел на меня внимательно.
— Света, ты снова за своё? Я же говорил — хватит таскаться к чужим людям. У тебя есть работа. И есть я.
— Я вернусь через два часа.
— Я сказал — хватит!
Его голос окреп, стал металлическим. Так он говорил с подчинёнными на заводе. Но я уже была у двери.
В понедельник я пришла к главврачу.
— Я увольняюсь, — сказала просто.
Марина Викторовна подняла брови.
— Серьёзно?
— Да. Я буду работать официально. Оформлю самозанятость, буду помогать людям разобраться в назначениях врача, контролировать давление, обучать правильному уходу.
— Вы понимаете, что теряете?
— Стабильность, — кивнула я. — Оклад семнадцать тысяч. Больничный, отпуск. Редкие доплаты. Пенсионные баллы.
— И идёте на это ради пяти-семи пациентов?
— Ради себя.
Она смотрела на меня долго, потом вздохнула.
— Вы всегда были хорошим специалистом. Жаль терять таких.
Заявление я написала в тот же день. Отработка — две недели.
Дома Виктор встретил меня молчанием. Я рассказала про увольнение — он кивнул, ничего не сказал. Его лицо окаменело.
Через три дня я оформила самозанятость. Разместила объявление в местной группе района: «Медсестра с опытом 32 года. Помощь пожилым и инвалидам. Контроль давления, обучение правильному приёму назначений, консультирование по уходу. Приём по записи».
Первый звонок пришёл через час. Второй — вечером. К концу недели у меня было двенадцать записей.
Я превратила свою комнату в рабочее пространство. Письменный стол придвинула к окну — он стал приёмной. На стену повесила расписание. Купила новый тонометр, термометр, папки для карточек пациентов.
Виктор наблюдал молча. Он ходил мимо моей комнаты, видел людей в прихожей — пожилые женщины, мужчины с палочками Слышал голоса, мои объяснения, благодарности.
Однажды вечером он постучал в мою дверь. Я открыла — он стоял с красным лицом, руки сжаты в кулаки.
— Ты превратила наш дом в больницу!
— Это моя работа.
— Твоя работа была в поликлинике! — голос поднялся. — А дома ты должна быть женой! Моей женой, которая заботится обо мне, а не о чужих!
Я молчала. Никогда за двадцать восемь лет он не говорил так откровенно. Обычно его возмущение было молчаливым, выраженным в поджатых губах и спёртом дыхании.
— Это не выбор, это две моих жизни, — сказала я тихо. — Я не перестану помогать людям, которые в этом нуждаются.
— Выбирай. Последний раз говорю: или я, или они.
Молчание повисло между нами, как стена.
Я посмотрела на него — знакомое лицо, знакомый голос, знакомые требования. Двадцать восемь лет я выбирала его. Его здоровье, его покой, его график.
«Я выбираю, — сказала чётко. — Я выбираю помогать. Ты можешь остаться, если примешь это. Если нет — никто тебя не держит.»
Он открыл рот, но ничего не сказал. Его руки разжались. Он развернулся и ушёл в свою комнату.
С того дня мы стали соседями. Он жил в большой комнате, я — в маленькой, которая теперь была приёмной. Готовила я отдельно — ему диетическое, себе обычное. Препараты он раскладывал сам. Давление мерил сам.
Я ожидала скандалов, упрёков, новых ультиматумов. Но Виктор просто замолчал. Мы здоровались утром, говорили о бытовых вещах — счета, ремонт, погода. Больше ничего.
Через полгода у меня было двадцать только постоянных пациентов. Я помогала им разобраться в назначениях врачей, контролировала давление, обучала родственников правильному уходу. Зарабатывала двадцать — двадцать пять тысяч в месяц. Не богатство, но стабильность.
А главное — благодарность. Каждый день кто-то говорил спасибо. За то, что объяснила, успокоила, помогла. За то, что не отмахнулась, как в поликлинике.
Виктор видел это. Он слышал слова благодарности в коридоре, видел, как меня провожали до двери с поклонами. И молчал.
А потом, через год после моего увольнения, он начал уходить по вечерам. Говорил — к другу, на шахматы. Возвращался поздно, пах духами. Иногда я слышала, как он долго разговаривал по телефону в своей комнате.
Я не спрашивала. Мне было всё равно.
Однажды он пришёл днём, когда я помогала старушке с одышкой. Прошёл в свою комнату, собрал вещи в старый чемодан, вышел.
— Я съезжаю, — сказал в коридоре.
— Хорошо, — ответила я, не отрываясь от измерения.
— Продадим квартиру?
— Давай.
Всё было просто. Без скандалов, слёз, упрёков. Мы прожили вместе двадцать восемь лет и разошлись, как попутчики на вокзале, которые узнали друг друга только в пути.
Квартиру продали за семь миллионов. Поделили пополам — закон такой, всё нажитое в браке. Я сняла небольшой офис на первом этаже жилого дома — сорок квадратных метров, две комнаты. Одна — приёмная, вторая — для отдыха пациентов после процедур.
Повесила табличку: «Служба патронажного ухода. Светлана Петровна Морозова».
Через год у меня было пятьдесят пациентов. Я наняла помощницу — молодую медсестру, только после колледжа. Открыла вторую смену — дневную, для работающих людей.
Виктор иногда звонил. Спрашивал совета — давление скачет, что делать. Я отвечала профессионально, без эмоций. Рекомендовала препараты, объясняла дозировки. Потом закончила разговор — не из холодности, а из честности.
Однажды он спросил:
— Ты не жалеешь?
— О чём?
— О нас. О том, что разошлись.
Я подумала. По правде.
— Нет. Я жалею о другом — что двадцать восемь лет спасала не того человека.
Он молчал. Потом положил трубку.
Сейчас прошло три года. Мне под шестьдесят, но я не считаю дни. Служба работает, пациенты приходят, деньги есть. Не роскошь, но достаток. Я встаю утром и знаю — сегодня я буду нужна. Не потому, что кто-то требует, а потому, что я выбрала это сама.
Иногда вечером, закрывая офис, я думаю: что было бы, если бы главврач не вызвала меня тогда? Если бы я не узнала про письма благодарности? Продолжала бы раскладывать препараты Виктору, мерить ему давление, готовить отварную курицу?
Наверное, да. Продолжала бы до конца. До его конца или своего.
Но теперь я знаю ответ на вопрос, который задала себе в тот день: для него я была обязанностью. Для других людей я оказалась спасением.
И я выбрала спасать тех, кто это ценит.
Если вы читаете это и узнаёте себя, значит вы в нужном месте.
Здесь пишут про женщин, которые забыли о себе, но нашли дорогу назад.
