Муж тайком набрал кредитов, чтобы вложиться в криптовалюту, и всё потерял. Когда к нам пришли коллекторы, он потребовал, чтобы моя мать продала свою квартиру. Но она лишь молча достала блокнот и начала задавать вопросы, от которых он позеленел…
***
«Открывай, или дверь вынесем!» — грохотал за дверью мужской бас, и от каждого удара кулаком по тонкому полотну наша старая «хрущевка», казалось, осыпалась штукатуркой. Я вцепилась в руку мужа.
«Витя, кто это? Что происходит?» — прошептала я, чувствуя, как леденеют пальцы. Сын Денис испуганно выглянул из комнаты и тут же спрятался обратно.
«Тихо, Аня, всё под контролем!» — раздражённо шикнул Виктор, пытаясь выглядеть уверенно. Но я видела, как дрожит его кадык. «Это… деловые партнёры. Нервные просто».
Грохот стал оглушительным. Соседи наверняка уже прильнули к глазкам. Позор какой! Внезапно удары прекратились. Мы с Виктором замерли, прислушиваясь к наступившей тишине. Через мгновение в замке провернулся ключ, и на пороге возникла моя мама, Людмила Петровна. Она вошла, как всегда, без звонка, спокойно окинула взглядом меня и бледного Виктора, а затем бросила через плечо в сторону лестничной клетки, где стояли коллекторы: «Подождите там, я вас позову». Только после этого она закрыла за собой дверь.
«Людмила Петровна, вы не вовремя!» — выпалил зять, когда дверь за ней захлопнулась. «У нас тут… важные переговоры».
Мама проигнорировала его панику. Она спокойно сняла плащ, повесила на крючок и, прежде чем пройти на кухню, сказала ледяным тоном, не глядя на Виктора: «Переговоры, из-за которых выламывают двери? Интересно. Приглашай своих „партнёров“. Будем говорить все вместе».
Виктор побледнел ещё сильнее, поняв, что отступать некуда. Он дрожащей рукой повернул щеколду. Двое мужчин, ждавших на лестничной клетке, вошли без приглашения, заполнив нашу крохотную прихожую.
«Петров Виктор Андреевич?» — пробасил один из них. «У вас долг, три миллиона четыреста тысяч рублей. Срок вышел вчера. Будем разговаривать или сразу имущество описывать?»
Три миллиона! У меня потемнело в глазах. Я получаю свои семьдесят тысяч в больнице, Витя перебивается какими-то «проектами», мы едва сводим концы с концами. Какие три миллиона?
«Это недоразумение! Я инвестор!» — взвизгнул Виктор, пятясь к кухне. «Деньги в обороте! Скоро будет огромная прибыль!»
Мама вышла из кухни с чашкой воды. Протянула её мне. Взгляд у неё был стальной, как у хирурга перед операцией.
«Молодые люди, присядьте», — неожиданно твёрдо сказала она. «Разговор будет. Только сначала я хочу услышать от моего зятя, в какой такой оборот он пустил деньги, которых у него нет».
***
Коллекторы переглянулись, явно не ожидая такого поворота. Они привыкли к крикам, слезам, угрозам, но не к ледяному спокойствию пожилой женщины.
«Нам некогда тут чаи распивать», — буркнул тот, что пониже. «Пусть платит. Или машину его заберём. Или…» — он многозначительно оглядел нашу скромную обстановку.
«Машину?» — переспросила мама и посмотрела на Виктора. «Ту самую, которую ты купил три месяца назад, сказав, что тебе её „в пользование“ дали на работе?»
Виктор побагровел. «Это была часть сделки! Для имиджа! Анна, ну скажи им!»
«Я ничего не знала!» — прошептала я, отпивая воду. Руки тряслись так, что вода расплёскивалась.
Мама положила на кухонный стол старый блокнот в клеточку и ручку. «Так, инвестор. Садись», — она указала на табуретку. «Молодые люди, и вы присаживайтесь. Думаю, вам тоже будет интересно послушать».
Виктор сглотнул, но сел. Коллекторы, пожав плечами, остались стоять у входа, скрестив руки на груди. Они превратились из агрессоров в зрителей.
«Значит, три миллиона четыреста. На какой срок брал?» — начала мама допрос.
«На полгода… под небольшой процент…» — мямлил Виктор.
«Какой именно?» — не унималась она.
«Ну… тридцать процентов годовых…»
«Это не годовых, Витя. Это в месяц, если контора микрофинансовая», — отрезала мама. «Куда дел деньги? Только без сказок про „оборот“».
«Я вложился! В крипту! Это будущее! Мне человек один посоветовал, у него яхта, вилла! Он сказал, что через месяц я всё верну в тройном размере!» — глаза Виктора загорелись фанатичным блеском.
«И где этот человек с яхтой сейчас?» — спокойно спросила Людмила Петровна.
«Он… телефон не берёт. Наверное, занят очень. Сделка крупная», — голос Виктора задрожал. Он понимал, как жалко это звучит.
«Понятно. Значит, денег нет», — подытожила мама. Она повернулась к коллекторам. «Машина оформлена на него? Документы где?»
«На него. ПТС у нас в залоге», — ответил старший.
«Хорошо. Забирайте машину. Сколько она покроет?»
«Миллион, может, полтора, если быстро продать».
«Остаётся ещё два», — мама сделала пометку в блокноте. «Витя, у тебя есть ещё что-то? Заначки? Ценности?»
Виктор вдруг вскинул голову, и в его глазах мелькнула безумная надежда. Он посмотрел на маму. «Мам, ну… Людмила Петровна… У вас же квартира. Старая, двухкомнатная. Вы одна живёте. Если её продать, мы всё покроем! И ещё останется на новый старт! Я всё верну, честное слово!»
На кухне повисла мёртвая тишина. Даже коллекторы замерли. Я посмотрела на мужа как на чудовище. Он предлагает продать единственное жильё моей матери, чтобы покрыть свои идиотские аферы.
Мама молчала, не меняясь в лице. Потом она медленно закрыла блокнот. «Хорошая идея, зятёк», — сказала она так тихо, что я едва расслышала. «Очень хорошая. Только у меня есть идея получше».
***
«Значит, так», — мама встала и подошла к Виктору вплотную. Он инстинктивно вжал голову в плечи. «Идея первая: ты сейчас отдаёшь этим молодым людям ключи и документы на машину. Прямо сейчас».
Коллекторы оживились. Виктор, как побитая собака, полез во внутренний карман куртки и вытащил ключи.
«Идея вторая», — продолжила мама, не обращая внимания на передачу залога. «С завтрашнего дня ты ищешь вторую работу. Любую. Грузчиком, ночным сторожем, дворником. Мне всё равно. Твои „проекты“ закончились».
«Но я не могу! У меня репутация!» — взвыл Виктор.
«Твоя репутация сейчас стоит минус два миллиона рублей», — отрезала мама. «Часть долга мы будем гасить с зарплаты Ани. А основную часть — с твоей. С обеих твоих зарплат».
«С Аниной зарплаты?!» — возмутился он. «Но нам же жить на что-то надо! И Денис…»
«Жить будете на то, что останется. А оставаться будет мало», — мама снова открыла блокнот. «Аня, сколько ты получаешь?»
«Семьдесят две тысячи», — прошептала я.
«Отлично. Тридцать тысяч сразу на погашение долга. Сорок две на жизнь. Это по тысяче четыреста в день. Проживете. Я буду помогать с продуктами для Дениса», — она говорила быстро и чётко, как будто всю жизнь составляла антикризисные планы.
«Идея третья, Витя», — она посмотрела ему прямо в глаза. «Ты сейчас же звонишь своим родителям. И рассказываешь им всё. И просишь у них помощи. Не денег. Помощи. Может, твой отец устроит тебя к себе на завод».
Лицо Виктора исказилось. «Я не буду им звонить! Они… они меня не поймут!»
«Они тебя поймут лучше, чем ты думаешь», — усмехнулась мама. «Они тебя таким и воспитали — мечтателем, который не отвечает за свои поступки. Пусть теперь поучаствуют в ликвидации последствий».
Один из коллекторов хмыкнул. «Слушайте, а вы толковая. Может, к нам в отдел по работе с должниками?»
Мама испепелила его взглядом. «Я работаю там, где людям помогают, а не загоняют в гроб. А теперь слушайте меня, оба. У вас есть договор? Давайте сюда. Я хочу посмотреть на проценты и условия».
Она взяла бумаги, надела очки, которые всегда носила в сумке, и начала вчитываться, изредка делая пометки в своём блокноте. Виктор сидел, обхватив голову руками. Я смотрела на маму и впервые за последние часы почувствовала не ужас, а что-то похожее на надежду. Она не кричала, не плакала, не обвиняла. Она просто взяла в руки скальпель и начала хладнокровно вскрывать наш гнойник.
«Так, здесь можно поспорить», — наконец сказала она, постучав ручкой по одному из пунктов. «Штраф за просрочку неправомерно завышен. Будем писать претензию. У вас есть юридический адрес?»
Коллекторы растерялись. «Там… на печати указан».
«Хорошо. Завтра мой юрист с вами свяжется. Мы признаём основной долг и адекватный процент. Штрафы и пени будем оспаривать в суде. А пока — вот ключи от машины. Оценивайте её по рыночной стоимости, акт оценки мне на стол. Всё понятно?»
Мужики молча кивнули. Взяли ключи и, не прощаясь, вышли. Когда дверь за ними закрылась, мама повернулась к Виктору. «А теперь, зятёк, звони папе. Громкая связь».
***
Виктор смотрел на телефон так, будто это была змея. «Я не буду…»
«Будешь», — отрезала мама. Она села напротив него, сложив руки на груди. «Аня, налей себе чаю с сахаром. Тебе нужно успокоиться. Денису скажи, что дяди ушли».
Я послушно пошла в комнату. Сын сидел на кровати, обняв плюшевого медведя. «Мам, а что дяди хотели?»
«Ничего, сынок. Ошиблись адресом», — соврала я, а у самой ком в горле стоял.
Когда я вернулась на кухню, Виктор уже говорил по телефону. Голос у него был жалкий, заискивающий. «…да, пап… ну, так вышло… бизнес-риски…»
Мама жестом приказала включить громкую связь. Из динамика раздался возмущённый голос свекра, Андрея Николаевича. «Какие риски, Витя?! Ты о чём вообще?! Тебя что, кинули?!»
«Ну, типа того… Партнёр подвёл…»
«Я не „типа того“!» — вмешалась моя мама. «Андрей Николаевич, здравствуйте. Это Людмила Петровна. Ваш сын взял три с половиной миллиона в конторе „Быстрые деньги“ и спустил их на компьютерные фантики. Сегодня к нам приходили коллекторы. Машину уже отдали. Осталось два миллиона долга».
На том конце провода повисло молчание. Потом раздался визг моей свекрови, Ирины Павловны, которая, видимо, выхватила трубку. «Люда, это ты во всём виновата! Это твоя дочь его пилила, что денег мало! Вот он и хотел для семьи постараться! Бедный мальчик!»
«Ирина, твоему „бедному мальчику“ тридцать пять лет», — ледяным тоном ответила мама. «И он только что предложил мне продать мою квартиру, чтобы расплатиться за свои аферы».
Новый взрыв возмущения. «А что такого?! Вы одна, вам много не надо! А у них ребёнок! Вы должны помочь молодой семье!»
Виктор сидел, вжав голову в плечи. Он даже не пытался возразить своей матери. Вот оно. Вот откуда всё идёт. Он не плохой, он просто «бедный мальчик», которому все должны.
«Помочь?» — переспросила моя мама. «Я помогу. Я составлю график платежей и буду следить, чтобы ваш сын ему следовал. А вы поможете тем, что устроите его на нормальную, тяжёлую работу. На вашем заводе есть места в литейном цехе?»
«В литейный?! Моего Витеньку?! Да он здоровьем слабый!» — заголосила свекровь.
«Ничего, закалится. Андрей Николаевич, вы мужчина или где? Вы будете решать вопрос или ваша жена?» — надавила мама.
В трубке послышалась какая-то возня, и снова раздался голос свекра, на этот раз растерянный. «Люда, ну мы… мы поможем, чем сможем. У нас накоплений немного… тысяч сто, может, найдём…»
«Мне не нужны ваши сто тысяч», — твёрдо сказала мама. «Мне нужно, чтобы ваш сын начал работать и отдавать долги. Завтра в девять утра он будет у вас. А вы — на проходной завода. Договоритесь с начальником цеха. И не смейте давать ему деньги на карманные расходы. Его теперь кормит жена. На сорок две тысячи в месяц. На троих».
Она нажала отбой, не дожидаясь ответа. Повернулась к Виктору. «Завтра в восемь выезжаешь к родителям. А сегодня — идёшь и ищешь вторую работу. В интернете, в газетах. Ночную. Чтобы к вечеру у меня на столе лежало два номера телефона потенциальных работодателей».
«Где я найду…»
«Иди. И не возвращайся, пока не найдёшь», — мама открыла входную дверь и посмотрела на него.
Виктор встал, как во сне, надел куртку и молча вышел за порог. Дверь за ним захлопнулась. Я разрыдалась.
«Ну всё, хватит», — мама подошла и обняла меня. «Поплакали и достаточно. Теперь надо жить. Иди умойся. Будем составлять бюджет». В её голосе не было ни капли жалости. Только сталь. И именно это мне сейчас и было нужно.
***
Первые недели были адом. Виктор, как и велела мама, устроился на завод к отцу. Возвращался поздно, чёрный от копоти и злости, бросал в угол спецовку и молча падал на диван.
Его родители звонили мне каждый день. Свекровь кричала, что я «загубила мальчика», что он «не для грязной работы создан». Свёкор мямлил что-то про «надо потерпеть». Я молча их выслушивала и клала трубку.
Вторую работу Виктор тоже нашёл — ночным охранником на автостоянке. Спал по три-четыре часа в сутки. Он похудел, осунулся, под глазами залегли тёмные круги. Он со мной почти не разговаривал, только огрызался.
«Опять гречка?» — цедил он сквозь зубы, глядя в тарелку. «А мясо инвесторам не полагается?»
«Мясо будет в день зарплаты. Куриные спинки», — отвечала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Денег катастрофически не хватало. Я научилась варить суп из ничего, печь хлеб сама и штопать Денису колготки по пять раз. Мама, как и обещала, приносила внуку фрукты, творог, иногда кусок хорошего мяса. Молча ставила пакет на кухне и уходила, не оставаясь на чай. Она давала нам возможность самим барахтаться в том, что мы натворили.
Самым сложным было молчание Виктора. Он не просил прощения. Он считал себя жертвой. Он ненавидел меня за то, что я была свидетелем его унижения. Ненавидел мою мать за то, что она это унижение устроила.
Однажды он пришёл с завода особенно злой. «Мама звонила», — сказал он, не глядя на меня. «Говорит, у неё давление подскочило. На нервной почве. Просила денег на лекарства. Десять тысяч».
«У нас нет десяти тысяч, Витя», — спокойно ответила я, раскладывая по контейнерам еду на завтра.
«Я знаю! Но это же мама! Она болеет из-за меня… из-за нас!»
«Твоя мама болеет, потому что не хочет признавать, что её взрослый сын — инфантильный неудачник», — я сама удивилась своей жестокости.
Он вскочил, опрокинув табуретку. «Не смей так говорить о моей матери!»
«А ты не смей требовать с меня денег, которых нет! Иди и заработай! Ты же теперь у нас рабочий класс, герой труда!» — кричала я в ответ, и слёзы ярости катились по щекам.
Он замахнулся, и я зажмурилась. Но удара не последовало. Когда я открыла глаза, он стоял, опустив руку, и смотрел на меня с какой-то новой, незнакомой тоской.
«Я устал, Ань», — сказал он тихо и вышел из кухни.
В ту ночь он не пошёл на стоянку. Просто лежал на диване, отвернувшись к стене. Я не стала ничего говорить. Я тоже устала. Устала от всего. От долгов, от унижения, от этой бесконечной борьбы. Я легла в кровать, и мне впервые захотелось, чтобы он просто ушёл. Навсегда.
***
Утром Виктор молча встал, собрался и ушёл на завод. Я думала, что это конец. Что он бросит вторую работу, и всё начнётся сначала. Я позвонила маме.
«Он не пошёл на стоянку», — пожаловалась я.
«Это его выбор», — ответила мама. «И его ответственность. Не вмешивайся».
Весь день я была как на иголках. Вечером, когда Виктор вернулся, я боялась поднять на него глаза. Он молча поужинал, а потом положил на стол передо мной несколько помятых тысячных купюр.
«Это аванс. На заводе дали», — буркнул он. «Я договорился в цехе, буду брать дополнительные смены по выходным. Со стоянки уволился. Там платят копейки, а сил уходит много».
Я смотрела то на деньги, то на него. Он впервые за много недель сам проявил инициативу. Не по указке моей мамы, а сам. Нашёл решение.
«Хорошо», — только и смогла сказать я.
В субботу он действительно ушёл на смену. Я осталась дома одна с Денисом. Впервые за долгое время в квартире было тихо и спокойно. Я сделала уборку, испекла яблочный пирог — из яблок, что принесла мама.
Когда Виктор вернулся, уставший, но уже без прежней вселенской обиды на лице, в квартире пахло выпечкой. Он остановился на пороге кухни, вдыхая аромат.
«Это… пирог?» — спросил он так, будто увидел чудо.
«Да. Садись, чай будем пить», — я отрезала ему большой кусок.
Он ел молча, сосредоточенно. Потом поднял на меня глаза. «Ань, прости меня», — сказал он тихо. «Я такой дурак».
Это было не то пафосное «прости» из фильмов. Это было усталое, вымученное признание собственного идиотизма. И я ему поверила.
«Мы справимся, Витя», — сказала я, накрыв его руку своей. «Теперь справимся».
В тот вечер мы впервые заговорили. Не о долгах и не о его матери. О Денисе, о погоде, о какой-то ерунде. И это было важнее всех денег мира. Напряжение, висевшее в воздухе месяцами, начало потихоньку спадать.
На следующий день он взял отвёртку и починил разболтанную дверь кухонного шкафчика, которая раздражала меня уже год. Потом подклеил обои в коридоре. Это были мелочи, но они говорили о многом. Он снова начал чувствовать себя хозяином в этом доме. Не инвестором, не бизнесменом, а просто мужчиной, который может починить шкаф. И это было гораздо ценнее.
***
Прошло полгода. Жизнь потихоньку входила в новую колею. Виктор продолжал работать на заводе. Он даже получил повышение — стал бригадиром. Долг уменьшался, хоть и медленно.
Мы перестали жить в режиме тотальной экономии. Я уже могла позволить себе купить Денису новую игрушку, а не штопать старого медведя. Виктор иногда приносил домой торт или коробку конфет — просто так, без повода.
Его родители звонить перестали. Свекровь, видимо, смирилась с тем, что «бедный мальчик» вырос. Иногда они передавали через Виктора домашние соленья и варенье. Это был их способ сказать «простите».
Мама стала заходить чаще. Теперь она оставалась на чай и с удовольствием ела мои пироги. Она больше не доставала свой блокнот. Он был не нужен. Она смотрела на Виктора с какой-то хитрой усмешкой, а он, встречаясь с ней взглядом, смущённо улыбался.
Однажды вечером, когда мы сидели на кухне, Виктор сказал: «Знаешь, я тут подумал… На заводе мужики в гаражах старые машины восстанавливают. Может, мне тоже попробовать? Для души. Не для продажи».
Я улыбнулась. «Попробуй. Только без кредитов».
«Никаких кредитов», — он усмехнулся. «Никогда в жизни. Лучше своими руками из ржавчины конфетку сделать, чем ждать золотых гор с неба».
В тот день я поняла, что всё будет хорошо. Не потому, что мы почти расплатились с долгами. А потому, что мой муж наконец-то повзрослел. Он прошёл через унижение, злость, отчаяние — и вышел из этого другим человеком.
Иногда я вспоминаю тот страшный день, когда коллекторы ломились в нашу дверь. И думаю о маме. Она не стала меня жалеть, не стала ругать Виктора. Она просто показала ему реальность. Безжалостно, как хирург, отсекающий поражённый орган. Она не спасла нашу семью. Она заставила нас спасти себя самим.
Она пришла, сделала своё дело и отошла в сторону, давая нам возможность жить дальше. Без её холодного спокойствия, без её блокнота в клеточку мы бы не справились. Мы бы утонули в жалости к себе и взаимных обвинениях. Она научила нас главному: за свои поступки нужно отвечать. Всегда.
А как бы вы поступили на месте Анны? Смогли бы простить мужа после такого обмана и помочь ему выбраться из долговой ямы?
