Я вернулась с ночной смены в девять утра. Ноги гудели, в голове — туман. Хотела только одного: упасть в кровать. Но из детской донёсся металлический щелчок.
Толкнула дверь. Муж стоял у окна с рулеткой, мерил стену. Записывал цифры в блокнот, шевелил губами. Не услышал, как я вошла.
— Что ты делаешь?
Он вздрогнул. Лицо — как у школьника за списыванием.
— А, ты уже… Мама попросила замерить. Метраж нормальный, должно хватить.
Я прислонилась к косяку. Стены детской были в жирафах — я выбирала эти обои полгода.
— Хватить для чего?
Он смотал рулетку, сунул в карман.
— Потом объясню. Иди отдыхай, ты устала.
Через два дня он сам заговорил. Вечером, когда я резала огурцы. Сел за стол, потёр ладони, откашлялся.
— Мы тут с мамой обсудили. Бабушка с дедушкой переезжают к нам.
Нож замер над доской.
— Как это — к нам?
— К нам в квартиру. Мама их квартиру продаёт, они старенькие, одним тяжело. А нам за это машину отдадут. Не новую, но своя же.
Я положила нож. Медленно обернулась.
— Ты решил без меня?
Он пожал плечами.
— Ну ты же медик, тебе несложно. Они тихие. Бабушке таблетки давать, дедушке — он почти не встаёт. Ты справишься.
Я смотрела на него и не узнавала. Этот человек только что продал моё время за подержанную машину.
— Ты уже согласился?
Он отвёл взгляд, потёр переносицу.
— В принципе да. Мама начала оформлять.
Я ничего не ответила. Развернулась к плите, выключила конфорку. Он ел один. Я ушла в спальню и закрыла дверь.
Утром позвонила свекровь. Голос деловитый.
— Мы завтра к вам заедем, часиков в пять. Обсудим детали. Я с сестрой и Кристину возьму.
Я сразу поняла: это не обсуждение. Это наступление.
Они пришли минута в минуту. Свекровь — в жакете, с папкой документов. Её сестра — полная, с крашеными волосами. Золовка Кристина — в кожаной куртке, смотрела на меня сверху вниз.
Я поставила чайник, достала печенье. Никто не притронулся. Свекровь разложила бумаги.
— Значит, так. Бабушка с дедушкой переезжают к вам. У меня ремонт недавно, обои дорогие, всё новое — портить не буду. У Кристины двое маленьких, ей не до стариков. У тёти Ларисы давление, спина больная. Остаётесь вы.
Я молчала. Записывала каждое слово.
— Ты медсестра, тебе легко. Таблетки раздать, давление измерить. А машина вам нужна, возить ребёнка.
Тётя Лариса закивала.
— Мы же семья. Надо помогать.
Кристина листала телефон, не поднимая глаз.
— Нормальная невестка сама бы предложила.
Я посмотрела на мужа. Он сидел, уткнувшись в тарелку. Молчал. Плечи ссутулены. Он сдался ещё до боя.
Внутри меня что-то щёлкнуло. Я увидела всё ясно: они пришли объявить решение, не договариваться.
— Хорошо. Я согласна.
Свекровь выдохнула. Тётя Лариса просияла. Кристина улыбнулась торжествующе.
— Вот и умница! Я знала, что поймёшь.
Я подождала, пока они успокоятся. Свекровь складывала бумаги. Я добавила:
— Но квартира бабушки с дедушкой переписывается на меня.
Тишина. Даже чайник перестал шуметь. Кристина оторвалась от телефона.
— Что? — переспросила свекровь.
— Квартира. На меня. Это оплата за мой труд, за годы ухода, за потерянное время. Если хотите, чтобы я стала сиделкой — хочу справедливую плату.
Свекровь побледнела. Тётя Лариса открыла рот.
— Ты офигела? — выдохнула Кристина, вскакивая. — Какое право ты имеешь?
Я посмотрела спокойно.
— Такое же, как вы — требовать от меня бесплатного труда. Или думали, я должна из любви к людям, которые видели меня три раза за восемь лет?
Свекровь выпрямилась, натянула деловое лицо.
— Мы можем обсудить компенсацию. Какую-то сумму раз в месяц…
— Квартира. Или ищите другую сиделку. Посчитайте сами, во что обойдётся круглосуточный уход.
Они встали одновременно. Свекровь сгребла бумаги, тётя Лариса шмыгнула носом. Кристина швырнула от двери:
— Ты разрушаешь семью из-за жадности!
Я проводила их, закрыла дверь. Тихо, без хлопка. Вернулась на кухню. Муж сидел бледный.
— Зачем ты так? Мы могли договориться.
— Мог. Ты мог. Со мной. Но не сделал. Ты продал меня за машину. Разбирайся сам.
Он ничего не ответил.
Через неделю я узнала правду случайно. Встретила в магазине соседку бабушки — тётю Валю.
— Слушай, а что твоя свекровь риелторов водила? Вчера видела — квартиру осматривали, фотографировали. Она им говорила: скоро освободится, родители переедут. И ещё хвасталась, что на эти деньги дачу себе купит.
Я пришла домой. Муж лежал на диване с телефоном.
— Твоя мать уже показывает квартиру покупателям. И собирается на вырученные деньги дачу купить.
Телефон выскользнул из его рук.
— Откуда ты…
— Не важно. Важно, что ты знал.
Он сел, потёр лицо ладонями.
— Ну… она говорила, что хочет что-то для себя. Заслужила, всю жизнь работала…
Я смотрела на чужого человека, который когда-то был моим мужем.
— Значит, ты продал меня не за машину. Ты продал, чтобы мать купила дачу. Я — товар. Обмен на её мечту.
Он молчал.
Вечером я набрала номер свекрови. Включила громкую связь, положила телефон на стол. Муж сидел напротив, сжав кулаки.
— Алло?
Голос настороженный.
— Это я. Я ещё раз подумала.
Пауза. Слышно частое дыхание.
— И?
— Беру стариков. Но только если квартира переписывается на меня. Полностью, у нотариуса. Иначе ищите сиделку за свои деньги. Или сами забирайте — у вас ремонт свежий, места много.
Тишина. Потом — почти визг.
— Ты бессовестная! Понимаешь?! Ты разрушаешь семью из-за жадности! Хочешь, чтобы мои родители остались никому не нужными?!
Я слушала крик. Муж смотрел в стол. Когда свекровь выдохлась, я спокойно сказала:
— Ваши родители не останутся никому не нужными. У них есть дочь с дорогими обоями. Есть внучка Кристина с двумя детьми, которая так печётся о семье. Есть сестра Лариса, которая так переживала. Или вы все только на словах добрые?
Свекровь задохнулась.
— Я не позволю тебе так разговаривать! Я…
Я нажала отбой. Посмотрела на мужа.
— Стариков она не возьмёт — жалко ремонт. Дачу не купит — без продажи нет денег. Ты без машины. А я — без иллюзий.
Он не поднимал головы. Хрипло спросил:
— Что теперь с нами?
Я встала, отодвинула стул.
— Не знаю. Ты должен решить. Ты выбрал — я или твоя мать. И выбрал не меня.
Ушла в спальню. Закрыла дверь. Села на кровать, посмотрела в окно. Внутри было пусто. Но не больно. Просто ясно, как после уборки.
Утром он ушёл к матери. Вернулся поздно, пах табаком и усталостью. Я не спрашивала.
Через три дня свекровь позвонила. Голос тихий.
— Мы нашли сиделку. Приходящую. Очень дорого.
— Хорошо.
— Ты довольна?
В голосе обида, почти слёзы.
— Я спокойна.
Положила трубку. Села за стол, налила воды. Подумала: вот и всё. Граница проведена. Они больше не смогут распоряжаться моей жизнью, моим временем, моими силами. Я больше не та, что молчит из страха показаться плохой.
Муж ушёл через месяц. Съехал к матери. Я не плакала. Помогла собрать вещи, сложила в сумки. Он стоял в прихожей, хотел что-то сказать. Не сказал.
Я закрыла за ним дверь и почувствовала: легко. Не радостно — легко. Как будто годами носила чужой груз и наконец поставила на землю.
Через неделю получила сообщение от Кристины: «Надеюсь, ты довольна. Мама теперь сама ездит к бабушке каждый день, устаёт страшно. А сиделка уже второй раз не пришла.»
Я прочитала и удалила. Не ответила.
Потому что я сделала выбор. Не за деньги, не из мести. За право говорить «нет». За право не быть вещью, которую можно обменять на удобство других.
И мне больше не стыдно.
