Алиса шла от остановки и считала шаги до подъезда. В кармане телефон вибрировал — уведомление из банка: зачисление прошло. На новую карту. На ту, о которой Максим не знает.
Крик она услышала, не дойдя до второго этажа. Пронзительный вой Тамары Петровны резал уши — свекровь явно обнаружила пустой счет. Алиса остановилась у двери, прислонилась лбом к холодному металлу. Вдохнула. Открыла ключом.
Максим стоял посреди прихожей с телефоном в руке, лицо красное, шея налилась. Тамара Петровна металась по комнате, волосы растрепаны, руки трясутся. Оба повернулись к Алисе одновременно.
— Где деньги? — Максим шагнул так резко, что она почувствовала его дыхание.
Алиса сняла куртку. Медленно. Повесила на крючок. Стряхнула с рукава пылинку.
— Какие деньги?
— Не валяй дурака! Зарплата! На карту ничего не пришло!
— На ту карту, к которой вы оба имеете доступ? — она посмотрела ему в глаза, не моргая. — Верно. Не пришло. И не придет никогда.
Тамара Петровна взвыла, схватилась за дверной косяк.
— Как это не придет?! Ипотека! Платеж просрочен! Ты что творишь?!
Алиса прошла на кухню. Налила воды, выпила не торопясь. Максим ворвался следом, вцепился в ее запястье.
— Отпусти.
— Куда ушли деньги?!
— Я сменила реквизиты в бухгалтерии, — она вырвала руку резко, он не удержал. — Моя зарплата теперь идет на мою личную карту. Только мою.
Тамара Петровна завопила так, что соседи наверняка услышали. Она повисла на дверном косяке, глаза вылезли из орбит.
— Предательница! Мы тебя приняли как родную! А ты нас бросаешь!
Алиса села на стул, достала из сумки блокнот. Положила на стол, развернула к ним. Столбцы цифр, аккуратные, синей ручкой.
— Садитесь, — сказала она тихо. — Поговорим.
Максим не сел. Стоял над ней, тяжело дышал, кулаки сжаты. Тамара Петровна подскочила, схватила блокнот, пробежала глазами. Лицо стало серым.
— Что это такое? — прохрипел Максим.
— Расчеты за четыре года, — Алиса откинулась на спинку стула. — Моя зарплата уходит так: треть на ипотеку за мою квартиру, Максим, мою, ты здесь только прописан. Десятая часть на коммуналку. Пятая на продукты для всех троих. Остальное — Тамаре Петровне. На займы, которые она не вернула ни разу. Больше шестисот тысяч за четыре года. Мои накопления знаешь какие? Ноль.
Тамара Петровна отшатнулась, уронила блокнот.
— Я же… я собиралась вернуть…
— Когда? — Алиса подняла блокнот, положила обратно. — Назови хоть одну дату. Хоть один раз.
Молчание. Свекровь открыла рот, закрыла. Максим смотрел в пол.
— А ты, Максим, — Алиса повернулась к мужу, — куда тратишь свою зарплату?
Он дернул плечом.
— Ну… на себя…
— На встречи с друзьями. На кроссовки. На гаджеты. Ты живешь в моей квартире бесплатно. Ешь мою еду. Не вкладываешь ничего. Ты квартирант, который не платит за съем. Только ты еще и муж по штампу.
— Не смей так с ним! — взвизгнула Тамара Петровна.
Алиса посмотрела на свекровь так, что та осеклась.
— Вы здесь живете три года бесплатно. Бесплатно. Я ни разу не попросила вас внести хоть копейку. Вы едите мою еду, пользуетесь моей стиральной машиной, моим телевизором. И регулярно просите взаймы. Все. Разговор окончен. Либо мы с Максимом строим настоящее партнерство с равным вкладом, либо развод. Завтра.
Максим побледнел. Схватил ее за руку поверх стола.
— Алиса, не надо… мы же можем…
— Можем? — она высвободила руку жестко. — Четыре года я пыталась мягко. Ты не слышал. Теперь условия. Ты платишь за коммуналку. Половину продуктов. Примерно треть дохода, как у меня. Твоя мать съезжает. Сегодня. Или начинает вносить за проживание. Не согласен — собирай вещи.
Тамара Петровна вскочила, опрокинув стул.
— Ты меня выгоняешь?! Меня, мать его?!
— Да, — Алиса встала медленно. — У вас своя квартира. Однокомнатная, но ваша. Вы ее сдаете и кладете деньги в карман. Живите там сами. Здесь вам больше нет места.
— Максим! — свекровь метнулась к сыну, голос сорвался. — Ты слышишь?! Она выгоняет твою мать! Ты позволишь?!
Максим сидел, глядя в стол. Молчал. Алиса видела, как ходит желвак на скуле. Он сжимал кулаки, разжимал. Наконец поднял голову, и в его глазах было что-то новое — страх.
— Мам… может… поживешь у себя… какое-то время…
— Что?! — Тамара Петровна отпрянула. — Ты на ее стороне?! Против родной матери?!
— Я должен сохранить семью, — выдавил он. — Понимаешь? Если не соглашусь… я останусь вообще ни с чем.
Свекровь схватила сумку, накинула кофту. Руки тряслись так, что она не могла попасть в рукав. Алиса стояла, скрестив руки, и смотрела неподвижно. Не помогала.
— Запомни этот день, — прошипела Тамара Петровна, натягивая сапоги. — Ты пожалеешь. Разрушаешь семью, настраиваешь сына…
— Я не разрушаю, — перебила Алиса холодно. — Я перестала быть банкоматом. Можете идти.
Дверь хлопнула. Тамара Петровна исчезла, не оглянувшись. В квартире стало так тихо, что слышно, как гудит холодильник.
Максим сидел, не поднимая головы. Алиса подошла к окну, посмотрела вниз — свекровь выскочила из подъезда, почти бежала. Скрылась за углом.
— Ты серьезно насчет развода? — спросил он глухо.
— Абсолютно. Я устала быть дойной коровой. Устала от неуважения. Для вас я просто кошелек. Удобный. Безотказный.
— Нет…
— Да, — она обернулась. — Когда ты последний раз спросил, как у меня дела? По-настоящему? Когда оплатил счет в кафе? Купил продукты? Ты просто живешь здесь. Пользуешься всем, что я создала. И ничего не даешь взамен.
Максим молчал. Потом встал, попытался обнять. Алиса отстранилась.
— Не надо. Объятиями не решить. Либо соглашаешься, либо нет.
— Хорошо, — он сглотнул. — Согласен. Буду платить. За все. Как скажешь.
Алиса достала телефон, открыла заметки.
— Завтра переводишь первую часть на новый общий счет. Туда скидываемся оба. Оттуда оплата за квартиру и быт. Моя зарплата на личной карте остается моей. Твоя — твоей. Вопросы?
— Нет, — он покачал головой. — Нет.
— Спать.
Прошло восемь месяцев. Максим платил — сначала со скрежетом, потом привык. Тамара Петровна звонила, плакала, требовала. Алиса не брала трубку. Максим ездил к матери сам, но больше не давал денег — Алиса проверяла выписки, и он это знал.
Однажды вечером свекровь появилась у двери без предупреждения. Осунувшаяся, в мятой куртке, с сумкой.
— Не на что жить, — выпалила она сразу. — Квартиросъемщики съехали. Новых нет. Денег совсем нет.
Алиса стояла на пороге, загораживая вход.
— Устраивайтесь на работу. Вам шестьдесят два, вы здоровы. Вахтер, консьерж, уборщица — масса вариантов.
— Как ты смеешь?! Я мать твоего мужа! Ты обязана!
— Я никому ничего не обязана, — Алиса взялась за ручку двери. — Четыре года я помогала бесплатно. Без благодарности. Теперь помогайте себе сами.
Она закрыла дверь. Тамара Петровна барабанила кулаками, кричала, но Алиса просто стояла с той стороны и ждала. Наконец затихло. Шаги ушли.
Максим вечером спросил:
— Мама приходила?
— Да.
— И?
— Просила денег. Получила отказ.
Он сжал челюсти, барабанил пальцами по подлокотнику. Алиса ждала взрыва. Но он молчал. Встал, вышел на балкон. Вернулся через десять минут.
— Ладно, — сказал глухо. — Ты права. Она сама виновата.
Алиса ничего не ответила. Просто кивнула.
Еще через четыре месяца Алиса сидела на кухне вечером, проверяла выписки на ноутбуке. Максим молчал весь вечер, потом спросил, глядя в стену:
— Ты меня простила?
Алиса отложила чашку.
— Простила? Нет. Я не прощала. Я заставила тебя измениться силой. Это другое.
Он поморщился.
— Значит, так и будем? Как соседи?
— А ты что предлагаешь? Вернуться к прежнему? Чтобы я снова молчала, отдавала все, а твоя мать снова переехала сюда?
— Нет, — быстро сказал он. — Просто… можно начать заново? По-другому?
Алиса посмотрела на него долго.
— Может быть. Когда-нибудь. Если докажешь, что тебе нужна я, а не моя квартира и деньги. Пока не доказал.
Он кивнул медленно, ушел в комнату. Алиса осталась одна. Открыла кошелек, достала ту самую карту — новую, личную, которую завела год назад. Провела пальцем по пластику.
Она вспомнила, как стояла в бухгалтерии, когда просила сменить реквизиты. Руки дрожали тогда, сердце колотилось так, что в висках стучало. Она боялась. Боялась скандала, развода, одиночества. Но сделала.
И вот сидит здесь, спустя год, с деньгами на счету. Своими. Неприкосновенными. С границами, которые никто больше не смеет нарушать.
Максим изменился? Нет. Он просто испугался остаться ни с чем. Любит ли она его? Не знает. Да и неважно уже.
Главное — она больше не боится.
На экране телефона всплыло уведомление — очередное зачисление зарплаты. На ту самую карту. Алиса усмехнулась, убрала телефон в карман. Встала, подошла к окну. Внизу горели фонари, мимо спешили люди. Чужие жизни, чужие проблемы.
А у нее теперь своя жизнь. Та, где она решает. Где ее голос главный. Где слово «нет» не требует оправданий.
Максим вышел из комнаты, остановился в дверях.
— Алиса…
Она обернулась.
— Что?
— Спасибо, — он смотрел в пол. — За то, что не выгнала тогда. Что дала шанс.
Алиса ничего не ответила. Просто кивнула. Он ушел обратно.
Она снова достала карту, посмотрела на цифры. Тот день, когда она сменила реквизиты и перевела зарплату на личную карту, стал точкой отсчета. Дома муж и свекровь кричали, устраивали истерики, требовали, угрожали. Но расчеты за четыре года заставили их замолчать. Цифры — холодные, честные, беспощадные — оказались сильнее любых криков.
Алиса вернула карту в кошелек. Закрыла ноутбук. Выключила свет на кухне.
Завтра снова на работу. Снова зарплата придет на ее счет. Снова она будет решать, на что их тратить. И никто — ни муж, ни свекровь, ни кто-либо еще — больше не сможет залезть в ее кошелек без спроса.
Это и есть свобода. Не громкая, не яркая. Тихая, как уведомление на экране телефона.
Но настоящая.
