Дождь висел над городом с самого утра — тот мелкий, противный, ноябрьский, который не льёт, а точит нервы, как капля камень. Я стояла у окна и слушала, как вода шуршит по подоконнику, когда Андрей, даже не пытаясь смягчить подачу, выдал с ходу:
— Лена, ну что ты так на Виктора взъелась? Он же ненадолго. Максимум месяц. Неужели жалко помочь человеку?
Он говорил это таким тоном, будто просил разрешить ему принести в дом соседа на час, а не взрослого мужика, которого я видеть не хочу ни при каких раскладах.
— Ты сам понимаешь, — медленно произнесла я, — что «ненадолго» — это самое растяжимое слово во вселенной? У Виктора каждый ремонт длится ровно столько, сколько у него хватает наглости сидеть на чужой шее.
Андрей хмыкнул, уселся за стол и расстегнул пуговицу на рубашке.
— Лена, ну не утрируй. Там вообще ничего сложного: трубы заменить, плитку доложить. Он мне клялся — месяц, не больше.
Я закатила глаза. Мне хватило одного взгляда на Андрея, чтобы понять: спорить бесполезно. Он уже всё для себя решил. Этот мягкотелый, добрый, излишне доверчивый человек — моя опора и моя же головная боль. Особенность у него такая: как только звучит слово «родственник», логика вылетает в окно, а на трон садится чувство долга.
— Ладно, — выдохнула я. — Но если твой брат начнёт разбрасывать вещи, лезть в наши дела или вести себя как турист в санатории — он уезжает сразу. Я не обязана терпеть цирк у себя дома.
Андрей поднял руки, словно сдавался.
— Да успокойся ты. Он взрослый, ответственный человек. Не какой-то балбес.
Ответственный… Да-да. Ответственный за своё удобство. Я уже тогда чувствовала, как внутри что-то нехорошее ворочается. Интуиция у меня, как ни странно, работает лучше, чем у всех этих мужчин, которые «разберутся на месте».
Виктор появился через неделю — шумный, довольный, будто приехал не на временное поселение, а выиграл путёвку в пятизвёздочный отель.
— Леееенка! — взревел он на весь подъезд, когда я открыла дверь. И тут же вцепился в меня объятием, от которого пахнуло дешёвыми сигаретами и чем-то будто застоявшимся. — Вот она, моя спасительница!
— Проходи, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально. — Комната справа, полотенца в шкафу, постель я поменяла.
— Ух ты! — Виктор кинул сумку и почти швырнул куртку на стул, даже не глядя. Затем оглядел квартиру, как оценщик перед сделкой. — Ничего себе вы тут устроились. Андрей, братец, я всегда говорил — тебе с женой повезло.
Я посмотрела на мужа. Он виновато улыбнулся, словно это я была неправа, что мне не нравится, когда его брат лезет в личное пространство.
— Ну это же комплимент, — тихо сказал Андрей.
Комплимент… Если бы Виктор умел делать комплименты, я бы согласилась. Но в его словах всегда прятался второй слой — тот, что говорил: «Хорошо живёте, удобно мне тут будет».
Первую неделю он, действительно, старался: мыл за собой кружки, помогал донести пакеты, даже пару раз купил домой сладости. Андрей умилялся, а я смотрела на это и ждала, когда маска спадёт.
Она слетела даже быстрее, чем я думала.
К середине месяца Виктор полностью перестал изображать благодарного гостя. В прихожей валялись его носки и кроссовки. В ванной — его бритва, футляры, флаконы. На кухне — следы от вина и закусок, которые он устраивал по вечерам. Андрей, конечно, «не замечал».
— Лена, ну что ты начинаешь? — раздражённо бросил он однажды вечером, когда я тихо, почти шёпотом, высказала своё недовольство. — Человек занят ремонтом, устаёт. Он не обязан ходить по струнке.
— Устаёт? От чего? От того, что смотрит сериалы днём, когда мы с тобой работаем? Или от походов по интернет-магазинам? — я бросила на стол чек. — Объясни мне, с каких денег он купил кроссовки за десять тысяч?
Андрей поморщился и отвернулся.
— Может, отложил… Ты же не знаешь всего.
— Зато знаю, что ремонта там никакого нет. И времени у него вагон.
Это был момент, когда Андрей впервые посмотрел на меня неприятно — с раздражением. И я поняла: Виктор уже начал своё. Семечко посеяно.
А потом настал тот вечер. Вечер, когда терпение треснуло.
Я стояла на кухне, мыла посуду, слушала шум воды и вдруг услышала голоса из коридора. Виктор говорил по телефону — громко, уверенно, расслабленно.
— Да нормально всё, Сань, до весны сдаю. Пусть думают, что ремонт, какая разница? Они мне тут питание, свет, интернет — всё оплачивают. Смешные люди, честно. Если бы все такие были, я бы вообще не работал…
Я застыла. Внутри будто что-то хрустнуло.
Он продолжал:
— Ну да, Лена ворчит, но Андрей её быстро успокаивает. Он же мягкий. Управляемый. Не переживай, всё под контролем.
В этот момент тарелка чуть не выпала у меня из рук.
Я вышла в коридор. Он стоял ко мне спиной, что-то печатал на телефоне. Я сказала:
— Ты закончился.
Он вздрогнул и резко повернулся.
— Лена… ты не так всё понимаешь…
— Зато прекрасно слышу.
— Это… шутка. Ты же знаешь — я так, ради смеха…
— Если это твой юмор, тогда собирай свои вещи. Немедленно.
Я даже не кричала. Голос был тихий, но внутри всё гудело.
Андрей, услышав шум, подошёл:
— Что случилось?
— Твой брат сдаёт свою квартиру, живёт у нас и тратит наши деньги. Думаешь, я не знала? Или хотела не верить?
— Ты… неправильно всё услышала…
— Да ну? Может, мне ему ещё премию выписать за актёрскую игру?
Андрей замолчал. И вот это молчание — как нож в грудь.
Я закричала:
— Скажи хоть что-то!
— Лена… — он потер лицо. — Он мой брат.
— А я тебе кто? Мебель?
Виктор сзади нервно дышал. Я повернулась к нему:
— Собирайся. Через час тебе тут делать нечего.
— Лена, да подожди…
— Я сказала: через час.
И он уехал. Но облегчения не наступило. Потому что Андрей замкнулся в себе. Говорил мало, смотрел мимо, будто я — пустое место. Это было только начало. Я это чувствовала каждой клеткой.
После ухода Виктора квартира будто надела другое лицо — серое, выцветшее, холодное. Андрей ходил по ней, как по вокзальному залу ожидания: быстро, с опущенными глазами, избегая встречаться со мной взглядом. Он будто держал в руках невидимый чемодан, собираясь уйти при первом удобном случае. Да и, честно говоря, я уже тогда знала: он уйдёт. Не сегодня — так завтра. Не завтра — так через неделю. Это чувствовалось на уровне запаха, как в квартире, где забыли мусорное ведро на пару дней.
И вот однажды утром, когда я поджаривала яичницу, Андрей, собираясь на работу, сказал абсолютно ровным голосом:
— Лена… иногда ты перегибаешь. Ты сама знаешь.
— Серьёзно? — я даже перестала мешать сковородку. — Перегибаю? Твой брат нас использует как бесплатный хостел, а я ещё виновата?
Он закрыл молнию на сумке — медленно, с таким видом, словно это был вывод по всему делу, финальная точка.
— Лена, ну… он мне всё объяснил. Ты просто неправильно поняла разговор. Виктор не хотел тебя обманывать.
— Ага. А договор аренды он хранит в рюкзаке тоже «по ошибке»? Или это я неправильно прочла цифры?
Он устало потер переносицу.
— Иногда ты слишком остро реагируешь.
— А ты иногда недостаточно видишь очевидное, — парировала я.
Этот разговор ничем не закончился. Андрей ушёл, оставив за собой запах дождя и непроизнесённой обиды. Я стояла на кухне, смотрела на остывшую яичницу и думала: всё… рушится. Только вот вопрос — когда рухнет окончательно.
Ответ пришёл вечером.
Андрей был в комнате, разговаривал по телефону. Дверь была приоткрыта, и его голос странно глухо отдавался в коридоре.
— Виктор, да не парься. Приходи завтра. Лена… ну, ты знаешь её. Она вспыльчивая. Переживёт. Ты же не виноват, что она неправильно всё поняла.
Я застыла. И вот в ту секунду внутри у меня что-то сжалось — как будто кто-то вцепился руками в грудь и начал сдавливать.
Я вошла.
— Он опять сюда собирается?
Андрей вздрогнул.
— Лена, я с ним разговариваю. Не перебивай.
— Да неужели? — я скрестила руки на груди. — Может, сразу ему ключи выдадим? Чтобы не напрягался, когда приходит жить за наш счёт.
Андрей тяжело выдохнул, приложил ладонь ко лбу:
— Лена… я прошу тебя, не устраивай сцен. Ему сейчас тяжело. У него…
— У него? — я даже рассмеялась. — У него всё отлично: съёмщики платят, он живёт, как кот у миски, — только миска моя. И твоя, если что. Хотя твоя уже больше его, чем твоя.
Он резко обернулся.
— Хватит! Это мой брат!
— А я кто? Домработница? Кошелёк?
— Ты сейчас просто оскорбляешь!
— Я? — я почувствовала, как внутри поднимается злость, горячая, как пар из чайника. — А кто меня смеет выставлять истеричкой, прикрывая враньё своего братца?
— Ты переходишь… — он запнулся и махнул рукой. — Я не хочу с тобой ругаться.
— А жить со мной хочешь? — спросила я тихо.
Он промолчал. И это молчание было хуже крика, хуже скандала, хуже любых слов. Это было молчание человека, который уже выбрал сторону, но стесняется признаться.
Следующий день стал точкой невозврата.
Когда я пришла домой, чемодан Андрея стоял у входа. Он сидел на кухне, уткнувшись взглядом в холодный кофе.
— Собрался? — я спросила спокойно.
Он поднял глаза — уставшие, красные, будто он не спал ночь.
— Лена… нам нужно время. Ты сама всё накрутила. Я… я поживу у Виктора. Пока мы оба не остынем. А потом…
— Потом? — я наклонила голову. — Потом ты поймёшь, что я была права? Или что я удобнее, если молчу?
Он отвернулся.
— Я хочу взять паузу. Только это.
— Ладно, — сказала я. — Береги себя.
Он замер. Встал. Схватил чемодан. И — не оглянулся. Ни разу.
Хлопок двери. Пустота, как вакуум.
Я стояла минуту, двадцать, час… Тишина будто давила на барабанные перепонки. И только тогда, когда я легла на кровать и услышала своё собственное дыхание — ровное, холодное, тихое — я поняла: назад уже не будет.
Прошло три дня. Он позвонил.
— Лена, давай поговорим нормально. Без этих… драм.
— Драм? — я тихо рассмеялась. — Это ты называешь драмой то, что я не даю вашему семейству жить за мой счёт?
— Хватит! — он впервые повысил голос. — Виктор — не враг! Ты просто его невзлюбила!
— Невзлюбила? — я стиснула телефон. — Он нас обманул. И тебя, и меня. Но ты выбрал его. Не меня.
— Ты преувеличиваешь. Это всё мелочи!
— Мелочи? — я прошептала. — Предательство — это мелочь?
Он замолчал.
— Ты что… серьёзно хочешь всё разрушить? — спросил он глухо.
— Я ничего не хочу разрушать, Андрей. Разрушают те, кто лжет. Я просто открыла глаза.
И отключила.
Через неделю я обнаружила, что Андрей снял с нашего общего счёта внушительную сумму. Без предупреждения. Без звонка. Без единого слова.
Я сидела над выпиской и медленно ощущала, как внутри всё обугливается. Это уже не обида — это чистая, холодная ясность.
Вот он — выбор. Чёткий. Ледяной.
А потом — начались визиты.
Они пришли вдвоём. Позвонили в дверь в субботу утром — я только успела налить себе кофе. Открыла — и увидела двух мужиков, стоящих на пороге, будто пришли делить наследство.
— Лена, — Андрей говорил похожим на официальное тоном, — давай спокойно. Виктор хочет…
— Объясниться? — я усмехнулась, не открывая дверь шире. — Мне не нужны его объяснения.
— Лена, да хватит, — Виктор вскинул брови, сунул руки в карманы и, как обычно, вёл себя так, словно он у себя дома. — Ты же взрослая женщина. Мы можем поговорить…
— Нет. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Не можем.
— Слушай, — он сделал шаг вперёд. — Мы же нормально жили. Ты всё просто раздула. Хочешь, я скажу честно? Мне реально было удобно у вас. Ну и что? В этом есть что-то ужасное?
— Да. — Я кивнула. — То, что ты обманщик.
Андрей вздрогнул. Виктор ухмыльнулся. Вот эта ухмылка — мерзкая, самодовольная, уверенная — стала последней каплей.
— Лена, — Андрей поднял ладони. — Если мы хотим сохранить семью, тебе нужно принять, что мой брат — часть моей жизни.
— А тебе нужно принять, что я не собираюсь кормить вашего «родственника». Выберите что-то одно. Либо он, либо мы.
— Ты ставишь ультиматум?! — Виктор фыркнул. — Ты совсем съехала, что ли?
— Ультиматум? — я пожала плечами. — Нет. Я констатирую факт. Вещи ваши — через неделю, чтобы я вас здесь не видела.
— Ты… пожалеешь, — сказал Виктор тихо, почти шипя.
— Может быть. Но лучше пожалеть о правде, чем всю жизнь жить в вашей лжи.
Андрей отвёл взгляд. Виктор хмыкнул. И они ушли.
Через неделю — без лишних слов, без просьб, без истерик — я поставила у двери два чемодана. Мужские. Тяжёлые. Со всем тем, что мешало мне дышать последние месяцы.
Андрей пришёл забрать их вечером. Вид у него был помятый — как у человека, который всё ещё надеется, что передумают в последний момент.
— Лена… — он попытался улыбнуться, но вышла какая-то кривоватая гримаса. — Может… ну… давай подумаем ещё раз? Столько лет вместе…
— Вот именно, — я сказала спокойно. — Столько лет. И за все эти годы ты впервые поставил меня на одну доску с человеком, который нас обманывал. Это твой выбор, Андрей. Не мой.
Он вздохнул.
— Я… правда… прости.
Слова повисли в воздухе пусто, бессмысленно. Я ничего не ответила — просто закрыла дверь.
Без хлопка. Без пафоса. Просто — закрыла.
Развод оформлялся месяц. За это время я переставила мебель, выбросила ненужное, сменила замки, забрала деньги с общего счёта. Никаких «мстительных» мотивов — просто необходимость освободить пространство, в котором мне предстоит жить.
Виктор пару раз писал мне — что-то вроде «давай по-нормальному», «можно же договориться». Я не отвечала. Андрей пришёл только один раз — попросить забрать пару рубашек. Его глаза были усталыми, руки дрожали. Но я не смягчилась. Ни на грамм.
Потому что внутри уже не осталось места ни для жалости, ни для злости. Только пустота. Чистая, сухая, ровная. Такая пустота — это не одиночество. Это освобождение.
И вот однажды вечером — поздним, тёмным, с мокрым ноябрьским воздухом — я сидела на кухне с чашкой кофе. Тишина была плотной, настоящей, но больше не казалась угрозой. Это была моя тишина. Мой дом. Моя жизнь.
Я думала о том, что, наверное, когда-нибудь всё это перестанет болеть. Что я ещё встречу кого-то. Что научусь доверять снова — по-настоящему, а не по привычке.
Но главное — я уже знала:
Лучше быть одной — чем жить среди людей, которые считают твою доброту ресурсом, а твой дом — бесплатным хостелом.
И впервые за много месяцев я вдохнула полной грудью.
И воздух был чистым.
