Тот вечер ничем не отличался от тысяч других вечеров за двадцать пять лет их брака. На плите доходила диетическая паровая котлета (у Виктора гастрит), по телевизору бубнили новости, а за окном хлестал серый ноябрьский дождь. Елена гладила мужу рубашку на завтра, привычно проверяя, не оторвалась ли пуговица на манжете. Ей было пятьдесят. Жизнь казалась устоявшейся, прочной, как этот дубовый стол, за которым они собирались ужинать.
Виктор вошел на кухню, но за стол не сел. Он остановился у окна, барабаня пальцами по подоконнику. Елена сразу почувствовала неладное. Обычно он первым делом спрашивал про ужин или жаловался на пробки, а тут — тишина. Тяжелая, наэлектризованная тишина, от которой воздух становится вязким.
— Лена, нам надо поговорить, — сказал он, не оборачиваясь.
Сердце Елены пропустило удар. Эта фраза никогда не предвещает ничего хорошего.
— Что случилось, Витя? На работе проблемы? Или здоровье?
— Нет, — он резко повернулся. Его лицо было странным: какая-то лихорадочная решимость, смешанная с виноватой гримасой. — Проблема в нас. Точнее, во мне. Я ухожу.
Елена опустила утюг на подставку. Рука дрогнула, и горячая подошва едва не коснулась ткани.
— Куда уходишь? В командировку?
— Я ухожу из семьи, Лена. К другой женщине.
Мир качнулся. Стены кухни, с любовью оклеенные бежевыми обоями, вдруг поплыли.
— К другой? — переспросила она, чувствуя себя глупой школьницей. — Кто она?
— Её зовут Алиса. Ей двадцать восемь. Она… она живая, Лена.
Двадцать восемь. Ровесница их дочери.
Елена села на стул, потому что ноги перестали её держать.
— Двадцать восемь, — повторила она механически. — Витя, ты с ума сошел? У тебя давление, диета, внуки на подходе. Какая Алиса?
— Вот! — он ткнул в неё пальцем, словно уличил в преступлении. — Вот в этом всё дело! Давление, диета, внуки… Ты похоронила меня раньше времени. Ты живешь так, будто жизнь уже закончилась и осталось только доживать. С тобой спокойно, да. Но с тобой… невыносимо пресно.
Он подошел ближе, глядя на неё сверху вниз. В его глазах не было жалости. Там было раздражение человека, который хочет побыстрее сбросить балласт.
— Муж сказал, что уходит к молодой, потому что со мной «скучно стареть», — произнесла Елена, пробуя эти слова на вкус. Они были горькими, как полынь. — Скучно стареть? А кто тебе мерил давление по ночам? Кто готовил тебе эти проклятые паровые котлеты, чтобы у тебя язва не открылась? Это называется забота, Витя.
— Это называется болото! — отрезал он. — Алиса другая. Она ходит в горы. Она смеется. Она не говорит про ипотеку и лекарства. Я с ней чувствую себя мужиком, а не пациентом. Я хочу драйва, Лена. А ты… ты уже бабушка. Даже если внуков еще нет. Ты ментально старая.
Он ушел собирать вещи. Елена сидела на кухне и слышала, как он гремит чемоданом в спальне. Как открывает шкафы, забирая свои рубашки, которые она стирала и гладила годами.
Он уходил не просто к молодой юбке. Он уходил от ответственности. Он решил, что может отменить старость, просто сменив декорации и партнершу.
— Он оставил меня в 50 лет одну, — прошептала Елена в пустоту. — Вычеркнул четверть века, как ошибку в черновике.
Когда хлопнула входная дверь, Елена не заплакала. Шок был слишком сильным, он заморозил слезы. Она встала, подошла к плите и выключила газ под котлетами.
Взяла сковородку. Подошла к мусорному ведру. И вывалила туда «полезный ужин».
Потом подошла к аптечке. Выгребла оттуда его тонометр, его таблетки от изжоги, его мази для спины. Всё полетело в мусор.
Если он хочет быть молодым и здоровым с Алисой — пусть будет. А в её доме больше не будет запаха лекарств и диетической еды.
Первый месяц был адом. Елена просыпалась и по привычке тянулась рукой на вторую половину кровати, а там была пустота. Она видела его фото в соцсетях (добрые люди показали): вот он на квадроцикле, вот он в ночном клубе, в молодежной футболке, которая нелепо обтягивала его намечающийся живот. Рядом сияла Алиса — тонкая, звонкая, с губами «уточкой». Виктор выглядел счастливым. И нелепым. Но счастливым.
Елена смотрела на себя в зеркало. Морщинки у глаз. Немного поплывший овал лица. Седая прядь, которую она закрашивала.
«Скучно стареть».
Эта фраза сидела в голове занозой. Она разъедала самооценку, заставляла чувствовать себя бракованной вещью.
Но потом пришла злость.
Не на него. На себя.
Действительно, а когда она последний раз делала что-то веселое? Не для семьи, не для «пользы», а для себя?
Она вспомнила, как в юности любила танцевать. Как мечтала рисовать акварелью. Как хотела выучить итальянский.
Всё это было отложено в долгий ящик с пометкой «потом», потому что Вите нужно было строить дачу, Вите нужно было делать карьеру, Вите нужен был уют.
Она положила свою жизнь к его ногам, а он вытер об неё свои молодежные кроссовки.
Через три месяца Елена записалась на аргентинское танго.
Впервые придя в зал, она чувствовала себя слоном в посудной лавке. Но молодой преподаватель сказал ей: «В танго не важен возраст. Важна страсть, которая живет внутри. Выпустите её».
И она выпустила.
Она начала рисовать. Сначала неумело, потом всё лучше.
Она сменила прическу. Вместо «практичного» пучка сделала стильное каре.
Она перестала готовить. В её холодильнике поселились сыр, вино и фрукты.
Она училась жить одна. И с удивлением обнаружила, что «одна» — это не значит «одинока». Это значит — «свободна».
Прошел год.
Елена сидела на веранде кафе, пила капучино и ждала подругу. Она выглядела потрясающе. Не потому, что молодилась, а потому, что в её глазах появился тот самый блеск, которого не было в браке. Блеск женщины, которой интересно жить самой с собой.
Она уже почти не вспоминала Виктора. Он остался где-то в прошлой жизни, как старое пальто, которое вышло из моды.
И тут зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Алло?
— Лена? — голос был хриплым, надтреснутым. Знакомым до боли, но каким-то чужим.
— Да. Кто это?
— Это Витя. Лена… мне нужно тебя увидеть. Пожалуйста. Я стою у твоего подъезда.
Елена посмотрела на часы. У неё было танго через час.
— Я не дома, Витя. Я в кафе на углу Ленина. Если хочешь — подходи. У тебя есть пятнадцать минут.
Она положила трубку. Сердце даже не екнуло. Только легкое любопытство: что ему нужно? Рассказать, как здорово он покорил Эверест с Алисой?
Она не знала, что через десять минут увидит зрелище, которое станет лучшим ответом на вопрос, с кем «скучно стареть».
Виктор появился в дверях кафе не через десять минут, а через пять. Видимо, бежал.
Елена, помешивая остывший капучино, наблюдала за ним сквозь витринное стекло. И то, что она увидела, заставило её брови поползти вверх от изумления.
Это был не тот лощеный, подтянутый мужчина, который год назад уходил в новую жизнь с гордо поднятой головой. К столику приближался старик.
Нет, он был одет в те самые «молодежные» вещи: узкие джинсы, яркий свитшот с каким-то нелепым принтом, модные кроссовки. Но на его ссутулившейся фигуре это выглядело как костюм клоуна.
Лицо Виктора было серым, землистым. Под глазами залегли глубокие, темные мешки, словно он не спал месяц. Он прихрамывал на левую ногу, а одышка была слышна еще до того, как он поздоровался.
— Лена… — выдохнул он, тяжело опускаясь на стул напротив. — Привет. Ты… ты потрясающе выглядишь.
Он смотрел на неё с жадностью голодного человека, увидевшего хлеб. Смотрел на её новую стрижку, на спокойную улыбку, на сияющую кожу.
— Здравствуй, Витя, — Елена говорила ровно, без злорадства. — Что с тобой? Ты болен?
— Я устал, Лен. Господи, как я устал.
Он махнул официанту.
— Воды. Без газа. И таблетку от головы, если есть.
Когда официант отошел, Виктор закрыл лицо руками.
— Это ад, Лена. Просто ад.
— Что именно? Твоя вечная молодость? — не удержалась она.
— Алиса… — он произнес это имя с содроганием. — Она не человек, Лена. Она киборг. Ей нужно тусоваться каждую пятницу и субботу. Музыка долбит, накурено, я сижу там как идиот, у меня мигрень, а она тащит меня на танцпол. «Витя, не будь дедом, зажги!». А у меня радикулит, Лена! Я не могу зажигать, я лежать хочу!
Он начал рассказывать, и этот поток жалоб лился из него как прорванная канализация. Оказалось, что «драйв», которого он так хотел, стоит дорого. И не только в деньгах (хотя Алиса выпотрошила его кредитки за полгода, требуя поездок, брендов и ресторанов). Драйв стоил здоровья.
Она не готовила. Вообще. В их холодильнике были только смузи и пророщенная пшеница. У Виктора обострился гастрит, о котором он забыл благодаря паровым котлетам Елены.
Она не терпела нытья. Стоило ему заикнуться о давлении, как Алиса закатывала глаза: «Ну вот, опять ты начинаешь. Выпей таблетку и не грузи».
Она требовала секса. Много, часто, экспериментально. То, что сначала льстило его самолюбию, быстро превратилось в каторгу. Он пил стимуляторы, от которых начало шалить сердце.
— Вчера она привела друзей, — голос Виктора дрожал. — В три часа ночи. Они слушали рэп, пили, курили кальян прямо в гостиной. Я вышел попросить сделать тише, мне на работу утром. А один из них, какой-то сопляк с татуировкой на шее, сказал: «Батя, иди проспись, не мешай молодежи отдыхать». И Алиса… она рассмеялась, Лена. Она не заступилась. Она засмеялась.
Елена слушала его и чувствовала странное чувство. Это была не жалость. Это была брезгливость, смешанная с облегчением.
Перед ней сидел не муж-предатель. Перед ней сидел глупый, постаревший ребенок, который разбил дорогую игрушку и теперь плачет над осколками.
— А я тут причем, Витя? — спросила она. — Ты хотел драйва. Ты его получил. Ты говорил, что со мной скучно стареть. Ну вот, теперь тебе весело.
— Прости меня, — он вдруг сполз со стула. Прямо в кафе, на глазах у изумленной публики. Он не встал на колени буквально — помешал столик, — но он подался вперед, схватил её руку и прижался к ней щекой. — Лена, я идиот. Я старый дурак. Я понял всё. Мне не нужен драйв. Мне нужен покой. Мне нужны твои котлеты. Твоя забота. Твой уют. Я хочу домой, Лена.
Елена смотрела на его лысину, просвечивающую сквозь редеющие, крашеные в каштановый цвет волосы.
Он оставил меня в 50 лет одну, но через год приполз на коленях обратно. Не с цветами, не с подарками, чтобы завоевать вновь. А с мольбой о спасении. Он приполз в санаторий, потому что на дискотеке его затоптали.
Он хотел вернуться не к ней, Елене. Он хотел вернуться к функции «жена-мамочка». Он хотел, чтобы его снова лечили, кормили и жалели.
Она мягко, но решительно высвободила руку.
— Встань, Витя. Не позорься.
Он поднял голову. В его глазах затеплилась надежда.
— Ты… ты пустишь меня? Я всё исправлю. Я брошу Алису сегодня же. Я денег заработаю, мы на дачу поедем…
— Нет, — сказала Елена.
Слово упало между ними, как гильотина.
— Почему? — он опешил. — Но мы же двадцать пять лет… Ты же любила меня!
— Любила, — кивнула она. — Того Витю, который был моим мужем. А этого человека я не знаю. И, честно говоря, знать не хочу.
— Но я же… я же осознал!
— Витя, послушай меня, — Елена наклонилась к нему. — Ты сказал, что со мной скучно стареть. Ты ошибся в одном. Я не старею. Я только начала жить. Я танцую танго. Я рисую. Я учу итальянский. У меня роман… с жизнью. А ты? Ты старик, Витя. Не потому что тебе пятьдесят с хвостиком. А потому что ты ищешь сиделку.
— Я не сиделка, — продолжила она, видя, как вытягивается его лицо. — Я женщина. И мне не нужен мужчина, которого надо спасать от его собственных глупостей. Мне нужен партнер. А ты… ты просто балласт. Извини, но мой новый чемодан слишком легкий для твоих проблем.
Виктор сидел, открыв рот. Он не узнавал свою жену. Где та покорная, удобная Лена? Где её жертвенность?
— А куда мне идти? — спросил он растерянно. — Квартиру я Алисе оплатил на полгода вперед, но жить с ней я не могу. К маме?
— Куда хочешь, Витя. Ты же взрослый мальчик. Ты сам выбрал свой путь. Вот и иди по нему.
Елена посмотрела на часы.
— Мне пора. У меня урок танго. Партнер не любит, когда я опаздываю.
Она встала, накинула пальто. Легкое, яркое, стильное.
— Партнер? — Виктор побледнел еще сильнее. — У тебя кто-то есть?
Елена загадочно улыбнулась.
— Может быть. А может, и нет. Но в моей жизни точно нет места для предателей и нытиков. Прощай, Витя. И… спасибо тебе.
— За что? — он окончательно перестал что-либо понимать.
— За то, что бросил меня тогда. Если бы ты не ушел, я бы так и умерла у плиты, жаря тебе паровые котлеты. Ты подарил мне свободу. Это лучший подарок за весь наш брак.
Она вышла из кафе. Походка её была легкой, летящей. Каблучки весело цокали по асфальту.
Виктор остался сидеть за столиком. С чужой молодостью в телефоне, с больной спиной и с полным, абсолютным одиночеством, которое он купил себе сам по цене кризиса среднего возраста.
Елена шла по улице и вдыхала осенний воздух. Она знала: дома её ждет тишина, но не пустая, а звенящая возможностями. Она не пустила прошлое обратно, и от этого на душе было удивительно чисто.
Она выбрала не стареть скучно. Она выбрала жить вкусно. И в этом меню больше не было места вчерашним разогретым котлетам.
Возвращение «блудного мужа» часто воспринимается женщинами как победа, но на самом деле это ловушка. Принять обратно того, кто предал вас ради иллюзии молодости, — значит обесценить собственный путь исцеления. Елена нашла в себе силы закрыть эту дверь, потому что поняла: она переросла эти отношения.
