Валентина смотрела, как тележка с ее чемоданом медленно и равнодушно удаляется по транспортеру в недра аэропорта. Следующий рейс на Москву был только через шесть часов. Шесть часов бесполезного ожидания, шесть часов, в течение которых ее муж, Артем, был дома один.
Она сжала пластиковую папку с билетами так, что костяшки пальцев побелели. Эта командировка была не вовремя, совершенно не вовремя. Артем за последний месяц сник, как подвявший цветок. Он жаловался на постоянную усталость, апатию, странные, мимолетные боли то в одном, то в другом месте. Врачи разводили руками: анализы более-менее в норме, стресс, синдром хронической усталости, прописывали витамины и отдых. Но Валентина чувствовала кожей — что-то не так. Что-то глубокое и нехорошее.
Она механически прошла в зону вылета, купила бутылку воды и устроилась на жестком пластиковом кресле у панорамного окна. Самолеты взлетали и садились, живя своей жизнью, совершенно не интересуясь ее маленькой трагедией. Она достала телефон, набрала номер дома. Долгие гудки, потом голосовая почта Артема, тихий и безразличный: «Я не могу сейчас подойти…»
«Артем, я опоздала на рейс. Вылечу вечерним. Ты как? Позвони, пожалуйста». Она положила трубку, чувствуя, как тревога сжимает ее горло холодным кольцом.
Чтобы отвлечься, она пошла бродить по терминалу. Бесконечные магазины дьюти-фри, кафе, газетные киоски. Все это казалось бутафорией, декорацией к ее беспокойству. Ноги сами понесли ее в самый отдаленный, тихий коридор, где было меньше людей. Там, в нише между закрытым кафе и туалетами, она увидела ее.
Цыганка.
Не молодая, но и не старая. Яркая цветастая юбка, бархатная кофта, на шее — золотые монеты. Но не это привлекло внимание Валентины. Ее глаза. Они были темными, как две старые, потрескавшиеся от времени монеты, и в них стояла такая бездонная, почти физически ощутимая тишина, что шум аэропорта где-то отступил, стал похож на приглушенный шорох.
Цыганка сидела на небольшом сундучке и что-то шила. Не смотрела по сторонам, не зазывала, просто погруженная в свое дело. Валентина остановилась, завороженная этим странным островком спокойствия в центре хаоса.
Женщина подняла глаза. Они уперлись в Валентину, и та почувствовала, будто ее просветили насквозь, увидели и опоздание, и страх, и больного мужа, и все ее ночные кошмары.
— Подойди, дочка, — голос у цыганки был низким, хрипловатым, как шелест сухих листьев. — Вижу, грусть-тоска сердце гложет.
Валентина, обычно недоверчивая и прагматичная, подошла, словно во сне.
— У меня муж… он болен. А врачи не знают, что с ним, — проговорила она, сама удивляясь своей откровенности.
Цыганка внимательно посмотрела на нее, потом опустила глаза на свою работу. Валентина разглядела, что та держит в руках не простую иглу. Она была длинной, сантиметров десять, сделанной из темного, почти черного металла, и ушко ее было выполнено в виде причудливо изогнутой змейки, кусающей себя за хвост.
— Болезни бывают разные, — медленно проговорила цыганка. — Есть те, что от плоти, а есть те, что от сглаза, от тоски, от чужой зависти. Они садятся на человека черной тенью и пьют его силы. Врачи их не видят. Их руками не пощупать.
Она протянула иглу Валентине.
— Возьми.
Та машинально взяла. Игла была на удивление теплой, почти живой.
— Что мне с ней делать? — прошептала Валентина.
— Проверь своего больного мужа, — сказала цыганка, и ее слова прозвучали не как предложение, а как приказ, старый и непререкаемый, как закон природы. — Ты все поймешь.
— Но как?..
— Ты все поймешь, — повторила женщина и снова опустила глаза на свое шитье, закончив разговор.
Валентина постояла еще мгновение, ожидая продолжения, но цыганка ее больше не замечала. Она сунула руку в карман за кошельком.
— Не надо, — безразлично бросила та. — Это не купля-продажа. Это долг. Когда-нибудь отдашь.
Ошеломленная, Валентина повернулась и пошла прочь, сжимая в ладони странную иглу. Обернувшись через несколько шагов, она увидела, что ниши уже пуста. Цыганки и след простыл.
Оставшиеся часы ожидания пролетели в каком-то тумане. Она то рассматривала иглу, пряча ее в кулаке, то звонила Артему — снова без ответа, то пыталась читать, но буквы сливались в бессмысленные строки. «Проверь своего больного мужа». Что это значит? Ткнуть его иглой?
Наконец, самолет, долгий перелет, ночной таксопарк. Она влетела в квартиру уже за полночь. В прихожей пахло пылью и одиночеством. В спальне, в луче уличного фонаря, пробивавшегося сквозь щель в шторах, она увидела Артема. Он спал, но сон его был беспокойным, лицо осунулось, под глазами залегла густая тень. Он выглядел постаревшим на десять лет.
Валентина села на край кровати, сердце сжалось от жалости и страха. Она достала из кармана пальто иглу. Та лежала на ее ладони, холодная и зловещая в полумраке. «Это безумие», — сказала она себе. Но воспоминание о глазах цыганки, полных той древней тишины, было сильнее.
Она не знала, что делает. Рука сама потянулась к Артему. Она боялась его разбудить, тронуть острием. Вместо этого она медленно, почти не дыша, провела иглой в сантиметре над его телом, от лба к груди.
И тут ее зрение изменилось.
Это было не похоже ни на что. Она не увидела ничего нового в привычном смысле. Просто реальность наложилась на себя еще одним, до сих пор невидимым слоем. Тело Артема осталось прежним, но над ним, чуть-чуть не совпадая с контурами, висело нечто. Бледное, полупрозрачное, похожее на слабую голографическую проекцию. И в этом «двойнике» было все.
Там, где у живого Артема была просто грудь, в его эфирном двойнике плясал и переливался сгусток темной, липкой энергии. От него, словно щупальца, тянулись тонкие, ядовито-фиолетовые нити к горлу, к животу, к вискам. Они пульсировали, впиваясь в светящуюся оболочку, высасывая из нее жизнь. Эта черная сущность выглядела живой, злобной и чужеродной.
Валентина ахнула и отшатнулась. Видение исчезло. Она снова видела только спящего мужа. Но образ того, что она только что увидела, жгло сетчатку. Теперь она понимала. Понимала, от чего он угасал. Врачи искали вирус, бактерию, сбой в организме. А эта… эта вещь была из другой оперы. Из области, в которую она, инженер-строитель по образованию, никогда не верила.
«Проверь своего больного мужа». Теперь она его проверила. И все поняла.
Что делать дальше? Инструкции не прилагалось. Но инстинкт, проснувшийся где-то очень глубоко, подсказывал. Игла была инструментом. Не для шитья ткани, а для шитья… чего-то другого. Энергии? Ауры?
Дрожащими руками она снова поднесла иглу. На этот раз она коснулась ею того самого темного сгустка, который видела секунду назад.
Раздался тихий, противный шипящий звук, которого в реальном мире не могло быть. Игла вошла во что-то плотное, упругое. Артем застонал во сне, заворочался. Валентина едва не выронила иглу от страха, но какая-то сила, не ее собственная, вела ее руку.
Она не тыкала, а именно что шила. Она проводила иглой по контуру черного нароста, как бы очерчивая его, и там, где проходил темный металл, оставался тонкий, светящийся шлейф, похожий на паутинку. Эта паутинка сжигала тьму, заставляя ее съеживаться.
Это была страннейшая операция в мире. Она работала с невидимым полем, руководствуясь лишь кратким воспоминанием о видении и каким-то внутренним чутьем. Она «вышивала» светящийся контур вокруг чужеродной сущности, изолируя ее. Игла гудела в ее руках, становясь все горячее.
Прошло, наверное, минут двадцать. Валентина была мокрая от пота, ее спина затекла. Но черный сгусток теперь был заключен в сверкающий кокон ее «швов». Он бился внутри, как пойманная птица, но не мог вырваться.
И тогда она поняла, что нужно сделать последний шаг. Она вонзила иглу прямо в центр кокона.
Был не звук, а ощущение глухого хлопка, всасывания воздуха. Темная масса дрогнула и начала рассыпаться, как подгоревшая бумага, превращаясь в черный пепел, который тут же растворялся в воздухе, не оставляя следов. Фиолетовые щупальца, связывавшие его с Артемом, истончились и порвались.
Она убрала иглу. Видение больше не возвращалось. Она просто сидела и смотрела на мужа.
И он изменился. Прямо на ее глазах. Напряжение с его лица ушло, морщины разгладились, тени под глазами стали менее густыми. Его дыхание стало глубоким и ровным, каким не было уже много месяцев. Он просто… мирно спал.
Валентина отползла в кресло и просидела там до утра, глядя на него и сжимая в руке странную иглу. Она была ледяной.
Утром ее разбудил звук накрываемого в кухне стола. Она вышла из спальни и увидела Артема. Он стоял у плиты, жарил яичницу и напевал. Он обернулся, и она увидела его глаза — ясные, живые, без той мутной пелены апатии, что застилала их последние месяцы.
— Валя! Ты когда прилетела? Я вчера рано отрубился, даже не слышал, — он улыбнулся ей своей старой, широкой улыбкой. — Странно, сегодня проснулся — и голова не болит, и сил куча. Как будто пелена какая-то спала.
Он подошел и обнял ее. Валентина прижалась к его груди, слушая ровный, сильный стук его сердца. Она плакала, не в силах остановиться, но это были слезы облегчения.
— Что ты, милая? — удивился он.
— Просто я так по тебе соскучилась, — прошептала она.
Она не сказала ему ничего. Что бы она могла сказать? «Я провела магическую операцию по удалению энергетического паразита с помощью иглы, полученной от цыганки в аэропорту»? Он бы подумал, что у нее от переутомления крыша поехала.
Она убрала иглу в свою шкатулку с бижутерией, на самое дно, завернув ее в шелковый платок. Иногда, в особенно тихие вечера, она доставала ее и рассматривала. Она была просто холодным, загадочным куском металла. Ничего особенного.
Но Валентина знала. Она знала, что мир гораздо сложнее и страннее, чем кажется. Что есть вещи, не укладывающиеся в рамки науки. И что иногда помощь приходит оттуда, откуда ее совсем не ждешь, в обмен на долг, который когда-нибудь придется отдать.
А пока ее муж был здоров и счастлив. И это было единственное, что имело значение. Она спасла его. Не врач, не лекарство, а она, с помощью странной иглы и слов цыганки, которая знала, что Валентина все поймет.
