Последние лучи сентябрьского солнца робко пробивались сквозь окно гостиной, играя бликами на хрустальной вазе с дорогим, почти не тронутым сервелатом. Воздух был густым и тягучим, наполненным сладковатым запахом запеченного гуся с яблоками и едва уловимой ноткой дорогих духов. Но праздничная атмосфера давно испарилась, оставив после себя тяжелое, гнетущее молчание, которое давило на уши звонче любого крика.
Наташа, обхватив ладонями горячий фарфоровый бокал, смотрела в одну точку на безупречной поверхности стола. Ее пальцы сжимались так сильно, что кости белели. Казалось, она пыталась сконцентрироваться на этом ощущении, лишь бы не слышать тот самый голос, который методично, словно дрель, разрушал остатки ее спокойствия.
— Ну что ж, Саш, неплохо, неплохо, — раздался голос Сергея, брата ее мужа. Он откинулся на спинку стула, демонстративно положив руки на живот, и с видом знатока окинул взглядом квартиру. — Чай, не ипотеку же на всю жизнь взяли? Хотя, кто его знает, сейчас такие проценты… У нас вот знакомый, так тот вообще…
Наташа мысленно закончила фразу. Она уже слышала эту историю про знакомого. И про проценты. И про то, как они с Ириной, его женой, «в свое время умнее поступили», сняв квартиру подешевле, чтобы «не вешаться на шею банкам».
Ирина, худая, поджарая женщина с вечно недовольным выражением лица, в это время изучала обивку дивана, проводя по ней кончиками пальцев.
— Качественная ткань, — заключила она, и в ее голосе прозвучала не похвала, а скорее констатация факта, за которой тут же последовал укол. — Но маркая, конечно. У нас с Сергеем, когда дети маленькие были, вся мебель была под замшей. Стирается легко, не видно пятен. А вам, наверное, пока рановато о таком думать, вы же только-только встали на ноги.
Их сын Дима, двадцатилетний детина, уткнувшийся в телефон, лишь фыркнул, не отрывая взгляда от экрана. Он сидел тут как почетный гость, которому все должны.
Александр, муж Наташи, сидел напротив брата, сгорбившись. Он молча перебирал салфетку, и по его лицу было видно, как он пытается найти нейтральную, миротворческую тему, которая не заденет ничьих интересов.
— Как там Дима с сессией? — тихо спросил он, обращаясь к племяннику.
Тот лишь пожал плечом, не удостоив дядю ответом.
— Сессия! — фыркнула Ирина, отвечая за сына. — Голова болит о другом. Общежитие им, представляешь, не дали. Говорят, мест нет. А ездить через весь город… Это же на проезд сколько уходит! И время. Учеба страдает.
Наташа почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Она знала, к чему клонит Ирина. Они уже неделю ходили вокруг да около этой темы.
— Да, неудобно, — промямлил Александр, избегая взгляда жены.
— Неудобно? — подхватил Сергей. — Это катастрофа! Молодой парень, силы должны на учебу уходить, а не на толкучку в метро. Вот если бы у него была здесь, в этом районе, какая-то точка опоры… Ну, ты понимаешь.
Они смотрели на Александра, как будто Наташи в комнате не существовало. Как будто это была их семейная мужская договоренность.
— Мы уже обсуждали, — тихо, но четко сказала Наташа.
Все взгляды разом устремились на нее. Сергей смерил ее высокомерным взглядом.
— Что обсуждали? — спросил он, делая ударение на слове «что», будто переспрашивая у провинившейся горничной.
— Что прописывать Диму в нашей квартире мы не будем, — Наташа выдержала его взгляд, хотя сердце колотилось где-то в горле. — У нас двое своих детей, трехкомнатная квартира. Ипотека. Мы не можем себе позволить…
— А кто про «позволить» говорит? — перебила Ирина, сладко улыбаясь. — Речь о временной регистрации. Чистая формальность! Чтобы парень мог спокойно учиться. А вы тут как у себя на рубке… Мы же родня, Наташа. Родня должна помогать, а не условия ставить.
От этой фразы, от этого тона, от взгляда, полного презрительной снисходительности, в Наташе что-то оборвалось. Годами копившееся напряжение, все эти «взяли до зарплаты» и не вернули, все эти унизительные упреки и наезды, вся их наглая, беспардонная уверенность в том, что им все должны, — все это вырвалось наружу единой, раскаленной лавой.
Она резко встала, отчего стул с грохотом отъехал назад.
— Ты что, себя хозяином возомнил? — ее голос, срываясь на шепот от ярости, прорезал гнетущую тишину. — Нищим пришёл, таким же и уйдёшь — вместе со своей роднёй!
В комнате повисла абсолютная, оглушительная тишина. Даже Дима оторвался от телефона, удивленно уставившись на тетку. Сергей побледнел, его сытое лицо исказила гримаса бешенства. Ирина приоткрыла рот, изображая шокированную невинность.
Александр смотрел на жену с ужасом и… с каким-то странным облегчением. Словно ждал этого взрыва всю свою жизнь.
Оглушительная тишина, повисшая после слов Наташи, длилась, возможно, всего несколько секунд, но ощущалась как вечность. Казалось, даже часы на стене перестали тикать, застыв в немом удивлении.
Первым пришел в себя Сергей. Медленно, с театральным достоинством, он поднялся из-за стола. Его лицо, прежде расслабленное и сытое, застыло маской холодного, оскорбленного величия.
— Я вижу, нам здесь больше не рады, — произнес он, растягивая слова и глядя поверх головы Наташи на своего брата. — Приехали по-родственному, поддержать, а нас тут оскорблениями забрасывают. Запомни, Саша, кто в трудную минуту оказался рядом.
Он сделал паузу, давая этим словам прочно засесть в сознании Александра, который все еще сидел, опустив голову, и смотрел на свои руки.
Ирина, флюгером уловив направление ветра, тут же подхватила нужную ноту. Она уже не улыбалась. Ее глаза стали узкими и колючими.
— Да, мы все поняли, — сказала она, язвительно выделяя каждое слово. — Разбогатели, зазнались. Теперь чужая родня понадобилась. А я-то думала, Наташа, ты умнее. Но вижу, ты не ценишь, когда к тебе с добром приходят.
Наташа молчала. Внутри у нее все дрожало от выплеснувшегося адреналина, но она сжала кулаки под столом и держалась. Она смотрела на них, на этих людей, которые с такой легкостью перевирали все, что произошло, выставляя себя жертвами.
— Никто вас не оскорблял, — тихо, но твердо сказала она. — Я лишь указала на ваше поведение. Вы с самого начала ведете себя так, будто мы вам что-то должны.
— Наташа, хватит, — глухо проговорил Александр, не поднимая глаз.
Его слова прозвучали как удар хлыстом. Для Наташи они были горше всех наездов Сергея и Ирины. В них была не просьба, а слабость. Капитуляция.
Сергей многозначительно переглянулся с женой, и этот взгляд говорил яснее любых слов: «Видишь? Он на нашей стороне».
— Пойдем, Дима, — бросил он сыну. — Не будем мешать хозяевам жизни.
Дима, наконец оторвавшись от телефона, с нескрываемым интересом оглядел всех, словно наблюдал за увлекательным спектаклем. Он лениво поднялся, сунул телефон в карман и первым направился к прихожей, даже не взглянув на тетю и дядю.
Ирина, проходя мимо Наташи, позволила себе последнюю колкость.
— На своем горьком опыте узнаешь, как родню отталкивать. Дай бог, чтобы твои дети тебя в старости так же не выгнали.
Они вышли в прихожую, громко и демонстративно надевая пальто. Дверь за ними не захлопнулась, а закрылась с тихим, но окончательным щелчком.
В квартире снова воцарилась тишина, но теперь она была иной — тяжелой, ядовитой, полной невысказанных упреков.
Наташа медленно опустилась на стул. Она чувствовала себя совершенно опустошенной. Руки все еще дрожали.
Александр сидел напротив, неподвижный, как изваяние.
— Ну и зачем ты это сделала? — наконец произнес он, и в его голосе слышалась усталая обида. — Неужели нельзя было промолчать? Это же брат.
— Брат? — Наташа заставила себя говорить спокойно, хотя каждое слово давалось ей с трудом. — Саш, с каких пор брат имеет право относиться к тебе и твоей семье как к обслуге? С каких пор он может сидеть за нашим столом, есть нашу еду и при этом постоянно давать понять, что мы живем не так, зарабатываем мало и вообще — неудачники?
— Они всегда такие, — отмахнулся Александр. — Они не со зла. Просто поговорили и разошлись. А ты устроила скандал.
— Нет, Саша, — Наташа покачала головой, и голос ее дрогнул. — Скандал устроили они. Они его готовили с самой минуты своего прихода. Ты что, не видел? Не слышал этих постоянных уколов? «Ипотека», «маленькая квартирка», «ракова». Они пришли не в гости. Они пришли подтвердить свое превосходство. И им обязательно нужно было кого-то унизить, чтобы почувствовать себя лучше. И этим кем-то стали мы.
Она встала и подошла к окну. На улице уже зажглись фонари, окрашивая асфальт в желтоватый, болезненный цвет. Там, внизу, трое людей садились в их старенькую, но вымытую до блеска машину, которую Александр когда-то отдал брату почти за бесценок.
— Они ведь не просто так завели разговор о прописке Димы, — тихо сказала Наташа, глядя в темноту. — Они проверяли почву. Они хотели посмотреть, насколько мы еще готовы терпеть. И если бы я сегодня промолчала, завтра они бы пришли с вещами.
Александр тяжело вздохнул. Он подошел к жене и неуверенно положил руку ей на плечо.
— Ну, может, ты все усложняешь? Может, им правда было неудобно за общежитие, и они просто поделились проблемой?
Наташа резко обернулась, и в ее глазах стояли слезы — не от обиды, а от бессильной ярости.
— Поделились проблемой? А помнишь, как они «поделились проблемой», когда у них сломалась машина, и ты отдал им нашу? Помнишь, как они «просто попросили» пятьдесят тысяч до зарплаты, которые так и не вернули? Помнишь, как Ирина «на время» взяла мою блинную сковородку, которую бабушка подарила, и вернула ее всю в царапинах, сказав, что «она у тебя старая была»? Они не делятся проблемами, Саша! Они их на нас перекладывают!
Она отшатнулась от его прикосновения. Ей нужно было остаться одной, переварить все это, унять дрожь в коленях. Она пошла на кухню, к раковине, и включила воду, просто чтобы посмотреть на ее поток — ровный, холодный, неумолимый.
За ее спиной стоял муж, человек, которого она любила, и в этот момент она чувствовала себя с ним в разных вселенных. Он видел мелочный семейный спор. Она видела битву за свое достоинство, за право говорить «нет», за границы, которые годами стирались наглостью и манипуляциями.
И она понимала, что этот вечер был не концом, а только началом. Началом войны, которую она не хотела, но которая пришла к ним в дом вместе с его роднёй.
Тишина, наступившая после ухода родственников, оказалась обманчивой. Она не принесла облегчения, а лишь сменилась новым, тревожным напряжением, которое витало в квартире следующие несколько дней. Александр и Наташа перемещались по дому, словно два привидения, избегая разговоров и прямых взглядов. Невысказанное стояло между ними плотной стеной.
Прошла неделя. Однажды вечером Наташа, вернувшись с работы раньше обычного, застыла на пороге детской, которую теперь занимал Дима. Комната, когда-то бывшая опрятной и уютной, где их младшая дочь Катя делала уроки и хранила свои рисунки, теперь напоминала баррикаду. На полу валялась грязная одежда, на столе, среди крошек и пустых пачек от чипсов, стоял открытый ноутбук, на кровати горой лежали какие-то провода и наушники. Воздух был спертым и пахлом немытыми носками и дешевым дезодорантом.
Она молча закрыла дверь, чувствуя, как закипает. Это было больше, чем просто беспорядок. Это было вторжение. Осквернение ее дома.
Вечером, когда Александр пришел с работы, она попыталась заговорить об этом за ужином.
— Саш, нужно поговорить с Димой. Он превратил комнату в свинарник. Катя сейчас у бабушки, но она вернется, и ей негде будет делать уроки.
Александр устало потер переносицу.
— Ну, что поделать, молодой парень. Не пристать же нам к нему с нравоучениями. Уберется как-нибудь.
— Как-нибудь? — Наташа не могла поверить своим ушам. — Он живет в нашем доме! Он должен соблюдать элементарные правила. Он не моет за собой посуду, не убирается, ест все, что не приколочено. Ты считаешь это нормальным?
— Он не на курорте, ему учиться надо, — уперся Александр, избегая ее взгляда. — Не до быта ему.
— А мне, значит, до быта? Мне после работы надо за ним убирать?
Конфликт повис в воздухе, неразрешенный, и был отложен до следующего раза.
Этот «следующий раз» наступил два дня спустя. Их старшая дочь, тринадцатилетняя Катя, пришла из школы расстроенная. Ей была нужна презентация для урока истории, которую она готовила несколько дней и сохранила на своем ноутбуке.
— Мам, а где мой ноут? — спросила она, заглянув в свою бывшую комнату. — Я его на столе оставляла.
Наташа, помешивая суп на кухне, почувствовала ледяную тяжесть на дне желудка.
— Дима, — тихо сказала она. — Ты не видел Катин ноутбук?
Из комнаты донеслось недовольное ворчание.
— А что?
— Ноутбук. Катин. Он был на столе.
— А, взял на пару часов, — равнодушно отозвался племянник. — У меня свой завис, а мне реферат скинули, распечатать надо.
Наташа отставила кастрюлю и медленно, с мертвой тишиной внутри, направилась в комнату. Дима полулежал на кровати, Катин розовый ноутбук стоял у него на коленях. Он что-то листал, явно не реферат.
— Дима, — голос Наташи прозвучал неестественно ровно. — Я не разрешала тебе брать вещи Кати. Тем более без спроса. Отдай его.
Он лениво поднял на нее глаза.
— Да я на пять минут. Чего разнервничалась? Не сломал я твой ноут.
— Сейчас же отдай его сестре, — повторила Наташа, делая шаг вперед.
В ее глазах было нечто, что заставило молодого парня на мгновение сморщиться. Он с неохотой потянулся и швырнул ноутбук на кровать.
— На, забирай свою рухлядь. Подумаешь, ценность.
В этот момент в квартиру вошел Александр. Услышав raised voices, он поспешил в комнату.
— Что случилось?
— Папа, он взял мой ноут без спроса! — тут же заплакала Катя, подбирая свой компьютер. — А я презентацию не доделала!
— Дима, как же так? — с слабым укором обратился Александр к племяннику.
Тот уже снова уткнулся в свой телефон.
— Вы что, сговорились? Ноутбук священный, тронуть нельзя? Я же не украл, воспользовался на полчасика. Какая мелочевка. У вас, видно, проблем других нет.
— Видишь? — тихо сказала Наташа, глядя на мужа. — Видишь, как он с нами разговаривает? Это не «молодой парень». Это наглый и невоспитанный хамыщь, который уверен, что ему все можно.
Александр растерянно смотрел то на плачущую дочь, то на невозмутимого племянника, то на жену, в глазах которой он читал горькое «я же говорила».
— Дима, в другой раз спрашивай, — сдавленно произнес он и, повернувшись, вышел в коридор.
Эта его капитуляция стала последней каплей. Наташа поняла, что надеяться не на что. Муж не готов отстаивать границы своей собственной семьи. Он боится конфликта с братом больше, чем унижения своих детей и жены.
Она обняла Катю и увела ее на кухню, оставив Диму в его берлоге. Девочка, всхлипывая, прижимала к груди ноутбук.
— Он там в моих папках лазил, мам… Я видела. Зачем он это сделал?
— Больше он ничего твоего не тронет, — твердо пообещала Наташа, гладя дочь по волосам.
В тот вечер, уложив Катю спать в их с Сашей спальне, Наташа долго стояла у окна в гостиной. Она смотрела на огни города и понимала: ситуация с ноутбуком — это не просто бытовая ссора. Это демонстрация силы. Это проверка на прочность, которую инициировал не столько сам Дима, сколько его родители. Они дали ему карт-бланш на любое поведение, зная, что Александр не посмеет их перечить.
И она поняла, что если они сейчас не поставят точку, следующей будет попытка прописать его здесь навсегда. И тогда выгнать его будет уже практически невозможно. Мысль об этом заставила ее содрогнуться.
Война, которую она чувствовала в воздухе, перешла из стадии холодной в горячую. И первая битва была проиграна. Но война еще не была окончена
Тишина в спальне была густой и тягучей, как сироп. Наташа лежала, уставившись в потолок, и слушала ровное, тяжелое дыхание спящего мужа. После истории с ноутбуком они не разговаривали весь вечер. Его молчаливая покорность висела между ними тяжелым занавесом. Но теперь ею двигала не злость, а холодный, трезвый страх.
Фраза Ирины о временной регистрации, брошенная в день скандала, отдавалась в ее ушах навязчивым, зловещим эхом. «Чистая формальность». Эти слова теперь казались самой большой ложью.
Осторожно, стараясь не скрипеть пружинами, она выбралась из кровати, накинула халат и вышла в гостиную. В темноте она села на диван, достала телефон и, щурясь от света экрана, начала искать.
«Временная регистрация родственника», «права прописанного в приватизированной квартире», «можно ли выселить человека с временной регистрацией».
С каждым новым запросом по ее спине пробегал холодок. Форумы пестрели историями, до боли похожими на их собственную. «Свекровь прописала племянника, теперь не можем выгнать», «брат мужа вписался на время, а теперь требует долю», «с временной регистрацией выселить почти невозможно, только через суд и с огромными проблемами».
Она наткнулась на статью юридического сайта. Сухие, казенные фразы обретали зловещий смысл. Человек с временной регистрацией не имеет права на долю в собственности. Это был единственный лучик света. Но тут же следовало разъяснение: выписать его до истечения срока регистрации можно только через суд, доказав, что он не проживает по адресу или нарушает права соседей. Суды по таким делам могли длиться месяцами. А пока он имеет полное право жить в квартире. И если он — совершеннолетний студент без собственного жилья, каким был Дима, выгнать его на улицу было бы практически нереально.
Она откинулась на спинку дивана, чувствуя, как по телу разливается ледяная слабость. Так вот в чем был их план. Не просто сэкономить на общежитии. Они хотели закрепиться. Создать юридический факт. Получить рычаг давления. И Александр, со своим вечным чувством вины перед «немогучим» братом, был идеальным инструментом в их руках.
Утром, за завтраком, она решилась заговорить. Катя уже ушла в школу, Дима, как обычно, не вылезал из своей комнаты.
— Саш, нам нужно серьезно поговорить о Диме, — начала она, отодвигая тарелку с недоеденной кашей.
Александр вздохнул, словно ожидая этого.
— Опять начинаешь? Ну взял парень ноутбук. Сделаешь замечание, и хватит.
— Речь не о ноутбуке! — голос Наташи дрогнул, но она взяла себя в руки. — Речь о том, что твои брат и невестка хотят его здесь прописать.
Александр поморщился.
— Ну и что? Это же временно. Чистая формальность, как Ира и говорила. Чтобы в институте не приставали.
— Чистая формальность? — Наташа с силой поставила чашку на стол, и кофе расплескался. — Ты хоть понимаешь, что это значит? Если мы его прописываем, мы не сможем его просто так выгнать! Даже если он будет вести себя как последний свинья! Даже если он будет хамить нашей дочери! Нам придется через суд его выписывать, и это — если повезет! Они ставят нас в юридическую ловушку!
— Какая ловушка? — Александр раздраженно махнул рукой. — Ты всегда все драматизируешь. Сергей — мой брат. Он не будет нас подставлять.
— Он уже это делает! — почти крикнула Наташа. — Он уже давно это делает! Каждая их «просьба», каждый их «взаим», каждый их унизительный комментарий — это проверка на прочность. Они видят, что ты ведешься, и наглеют с каждым разом! Прописка — это их главный ход. Они хотят узаконить свое право сидеть у нас на шее!
В этот момент зазвонил телефон Александра. Он взглянул на экран и помрачнел.
— Мама, — коротко сказал он Наташе и взял трубку. — Алло, мам? Да, все в порядке. Что? Нет, почему же? Конечно, нет.
Он слушал несколько минут, его лицо становилось все мрачнее. Наташа, не дыша, следила за ним. Она все поняла. Она знала этот взгляд — виноватой собаки.
— Мам, успокойся, пожалуйста. Никто никого не выгонял. Просто небольшой конфликт. Да, я знаю. Я поговорю с ним. Не переживай так, у тебя же давление. Хорошо. Да. Целую.
Он положил телефон на стол и некоторое время молча смотрел в пространство.
— Это была мама Сергея, — наконец произнес он. — Наша, получается, мама. Сергей ей позвонил, сказал, что Наташа выгнала их из дома с криками, что они нищие, и обозвала Диму нахлебником. У мамы чуть гипертонический криз не случился.
В груди у Наташи все оборвалось. Они ударили в самое уязвимое место. В старенькую, больную мать, которую Александр боготворил и которую они теперь выставили перед ней монстром, оскорбляющим ее младшего, «несчастного» сыночка.
— И ты… веришь этому? — прошептала она, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Я не знаю, чему верить! — взорвался он, резко вставая. — Но я знаю, что из-за наших склок страдает моя престарелая мать! Может, хватит уже нагнетать? Может, хватит видеть во всем заговор? Может, просто попробовать быть семьей?
Он вышел из кухни, громко хлопнув дверью.
Наташа осталась сидеть одна в гробовой тишине. Кофе в ее чашке остыл. Она смотрела на расплывшееся коричневое пятно на столешнице и понимала: она осталась одна на поле боя. Муж перешел на сторону противника. И противник играет грязно, без правил.
Они использовали его любовь к матери как таран, чтобы разрушить последние заслоны. И это сработало.
Теперь она знала наверняка. Это была война. И следующей их атакой будет именно попытка прописки. И Александр, запуганный и манипулируемый, уже почти готов был на это согласиться ради «мира в семье».
Она должна была что-то делать. Быстро. Пока юридическая ловушка не захлопнулась.
Тишина, наступившая после ухода Александра, была оглушительной. Наташа сидела за кухонным столом, и кажется, время вокруг нее замедлило свой ход. Каждая секунда отдавалась в висках тяжелым, мертвым стуком. Слова мужа, его обвиняющий взгляд, звонок свекрови — все это сплелось в единый клубок леденящего душу осознания. Она осталась одна. Совершенно одна.
Она механически вытерла разлитый кофе, движения ее были резкими, отрывистыми. Мысли метались, пытаясь найти хоть какую-то опору, но везде были лишь обрывочные воспоминания. Сергей, который пять лет назад «взаймы до понедельника» взял у них сорок тысяч и с тех пор ни разу не вспомнил. Ирина, с ее сладким голосом и ядовитыми комментариями. Дима, смотрящий на них свысока, как на прислугу. И Александр… Александр, который всегда искал оправдания, всегда призывал «понять» и «не раскачивать лодку».
Она понимала теперь, что эта «лодка» была тюремной камерой, а ее молчание — решеткой.
На следующий день напряжение в квартире не спало. Александр ушел на работу, не попрощавшись. Дима, почуяв всеобщую нервозность, вел себя чуть тише обычного, но его молчаливое присутствие в соседней комнате давило на психику не меньше крика.
Вечером, когда Наташа пыталась помочь Кате с уроками, раздался звонок в дверь. Сердце ее упало. Она подошла к глазку и увидела то, чего боялась больше всего. На площадке стояли Сергей и Ирина. Рядом с ними, прислонившись к стене, находился Дима, а у его ног лежала большая, набитая до отказа спортивная сумка.
Наташа медленно, с мертвым спокойствием отворила дверь. Она не спрашивала, что они здесь делают. Она уже все поняла.
— Наташ, здравствуй, — начал Сергей без всякого приветствия, его тон был деловым и напористым. — Мы тут с Ирой подумали. Раз уж с общежитием не сложилось, так и быть, пусть парень у вас поживет. Не пропадать же ему в этих переездах. Времени на учебу больше останется.
Ирина, улыбаясь во всю ширину своих тонких губ, попыталась заглянуть ей за спину.
— А Саша-то дома? Мы ему звонили, он сказал, что ты не против. Мы, значит, Димочку и его вещички привезли.
У Наташи перехватило дыхание. Они действовали нагло, стремительно, пользуясь разладом между ней и мужем. Они даже не спрашивали, они ставили перед фактом. И самое ужасное — они ссылались на Александра.
В этот момент из гостиной вышел сам Александр. Увидев брата с семьей и сумку в прихожей, он замер с растерянным, почти испуганным выражением лица.
— Сергей… Ира… Что случилось?
— Да вот, решили не тянуть, — перехватил инициативу Сергей. — Привезли тебе племянника на постой. Ты ж в прошлый раз не против был. Мама тоже очень просила, чтобы парню помогли. Волнуется за него.
Они снова сыграли карту больной матери. Наташа видела, как дрогнуло лицо Александра. Он был в ловушке.
— Я… я не говорил, что не против, — попытался он слабо возразить. — Я сказал, что нужно обсудить.
— Так обсудили же! — весело вклинилась Ирина. — Все все понимают. Мы вам не чужие. Ну, Дима, проходи, располагайся.
Они уже переступали порог, действуя как оккупанты. Дима с усмешкой взглянул на Наташу и потянулся за своей сумкой.
И тут в Наташе что-то щелкнуло. Тот самый предохранитель, что сдерживал годы унижений, терпения и страха. Она не закричала. Ее голос, наоборот, стал тихим, низким и стальным. Она перегородила собой проход, не позволяя Диме войти.
— Стойте. Никто никуда не проходит.
Все замерли. Даже Александр смотрел на нее с испугом.
— Наташа, что ты делаешь? — прошептал он.
— Я защищаю свой дом, — не отводя взгляда от Сергея, ответила она. — Вы приехали без приглашения. Вы привезли вещи, не спросив моего согласия. Вы лжете, что мой муж дал вам добро. Вы пытаетесь вломиться в мой дом под предлогом заботы о племяннике. Я вас не пущу.
Сергей покраснел от злости.
— Это тоже мой дом! Моего брата! Ты кто такая вообще, чтобы решать?
— Я — хозяйка этой квартиры, — четко выговорила Наташа. — Она оформлена на меня и Александра. И я заявляю вам официально: временная регистрация Димы здесь невозможна. Более того, его проживание здесь без моего согласия я рассматриваю как вторжение.
Ирина фыркнула, но в ее глазах мелькнула тревога.
— Ой, какая официальность! Напугала! Мы по-родственному, по-хорошему…
— Со мной нельзя по-хорошему, — перебила ее Наташа. — Вы это уже доказали. Сейчас вы заберете свои вещи и уйдете. И уведомите меня, когда будете готовы забрать и вашего сына. Постоянная регистрация у него есть по месту жительства родителей. Временная ему не нужна.
— Саша! — резко обратился Сергей к брату. — Ты позволишь так с нами разговаривать? Ты сейчас скажешь, чей это дом!
Александр стоял, опустив голову. Он был бледен как полотно. Он смотрел на Наташу, на ее сжатые кулаки и горящие глаза, на брата, с его багровым от ярости лицом. Две реальности столкнулись в нем, и требовали выбора.
— Я… — его голос сорвался. Он сделал глубокий вдох. — Наташа моя жена. И это наш общий дом. Без ее согласия… я не могу ничего решать.
Это была не победа. Это было первое, робкое признание правды. Но для Наташи в этот момент это прозвучало громче любого обета.
Сергей смотрел на брата с таким нескрываемым презрением, что, казалось, воздух загорится.
— Ясно. Подкаблучник. Поздравляю. Маме будет приятно это узнать.
Он с силой толкнул сумку ногой, так что она упала с грохотом.
— Забирай своего дармоеда, — бросил он Ирине. — Видно, здесь нам больше не рады.
Они развернулись и пошли к лифту. Дима, с изумлением наблюдавший за всей сценой, неуверенно последовал за ними, бросив на Наташу взгляд, в котором впервые появилось нечто похожее на уважение, смешанное со страхом.
Дверь закрылась. В прихожей стояли они с Александром, и между ними лежала опрокинутая сумка, как памятник только что отгремевшей битве.
Он не смотрел на нее.
— Ты довольна? — хрипло спросил он. — Ты разругала меня с братом. С мамой, наверное, тоже.
— Нет, — тихо ответила Наташа. — Я не довольна. Я просто перестала бояться. А разругала ты с ними себя сам, много лет назад, когда впервые позволил им сесть себе на шею.
Она повернулась и пошла вглубь квартиры. Она знала — это не конец. Это было только начало настоящей войны. Но теперь она знала, что сражаться придется не только с ними, но и с трусостью собственного мужа. И на это ей нужны были другие, более мощные аргументы. Мысли о юристе, которые раньше были пугающей абстракцией, теперь стали единственным якорем спасения. Завтра же она найдет специалиста по жилищным вопросам. Игра переходила на совершенно новый уровень.
Три дня. Семьдесят два часа тяжелого, невыносимого молчания. Александр уехал в тот же вечер, после сцены в прихожей, бросив на прощание лишь «мне нужно подумать». Он не отвечал на звонки, не писал сообщений. Наташа осталась одна в квартире, где в соседней комнате, словно гнилой зуб, ночами и днями сидел Дима.
Он не уехал вместе с родителями. Видимо, это была их тактика — оставить оккупационный гарнизон. Он почти не выходил из комнаты, но его присутствие ощущалось в каждом уголке: немытая посуда в раковине, хлопанье двери холодильника глубокой ночью, приглушенные голоса из-за двери, когда он разговаривал по телефону с родителями. Он вел себя тихо, но это была тишина хищника, выжидающего удобного момента.
Наташа почти не спала. Нервы были натянуты до предела. Каждое утро она звонила юристам, сверяя отзывы и цены. Страх сменялся яростью, ярость — отчаянием. Она чувствовала себя в осаде, в ловушке собственного дома.
На четвертый день, вернувшись с работы, она застала в прихожей следы грязной обуви. Они вели из комнаты Димы на кухню и обратно. Он даже не потрудился вытереть ноги. Чаша ее терпения переполнилась.
Она подошла к его двери и резко постучала.
—Выходи. Нам нужно поговорить.
Через минуту дверь открылась. Дима стоял на пороге в наушниках, смотря на нее с привычным высокомерием.
—Чего?
— Убирай за собой. Сейчас же мой пол в прихожей и свою посуду.
—Сделаю потом, — он брезгливо сморщился и попытался закрыть дверь.
Наташа уперлась рукой в косяк.
—Нет. Сейчас. Или ты сейчас же собираешь вещи и едешь к родителям. У меня есть ключи от этой квартиры, и я могу поменять замки. И поверь, после той сцены с твоими родителями суд будет на моей стороне.
Он снял наушники, его лицо исказила злость.
—Вы мне всю жизнь уже испортили! Из-за вас родители ругаются! Я вообще учиться не могу!
— Прекрати врать! — ее голос зазвенел, как лезвие. — Ты прекрасно все понимаешь. Твои родители пытаются через тебя устроить здесь захват. Это не сработает. Или ты начинаешь соблюдать правила этого дома, или твое проживание здесь закончено. Выбирай.
Он что-то пробормотал себе под нос, но через пятнадцать минут, к ее изумлению, в прихожей послышался шум пылесоса. Это была маленькая, но такая важная победа. Она показала, что они не непобедимы. Что можно дать отпор.
На следующее утро она наконец-то попала на консультацию к юристу. Женщина по имени Елена Викторовна, лет пятидесяти, с умными, спокойными глазами, выслушала ее, изредка делая пометки в блокноте.
— Ситуация, к сожалению, типовая, — сказала она, когда Наташа закончила. — С юридической точки зрения, вы в более выигрышной позиции, чем вам пытаются внушить. Ваш племянник — совершеннолетний дееспособный гражданин. У него есть постоянная регистрация по месту жительства родителей. Оснований для временной регистрации по вашему адресу нет. Его проживание без вашего согласия — самоуправство.
— Но он же уже живет тут! — воскликнула Наташа. — Как его выгнать?
— Если он отказывается уходить добровольно, вы вправе обратиться в суд с иском о выселении. Процесс небыстрый, но при ваших раскладах — победоносный. Главное — начать собирать доказательства.
— Какие доказательства?
— Все. Аудиозаписи разговоров с его родителями, где они угрожают или шантажируют вас. Скриншоты переписок. Фото и видео нарушений порядка, которые он совершает. Показания свидетелей, например, вашей дочери. Документ, подтверждающий, что у него есть иное жилье. Любая мелочь может оказаться решающей.
Выйдя от юриста, Наташа впервые за долгое время вздохнула полной грудью. У нее появился план. Появилось оружие. Она не была больше беспомощной жертвой.
Вечером, когда Дима ушел в свою комнату, она села за стол и составила официальное уведомление. Распечатала его в двух экземплярах. В нем четко и сухим юридическим языком говорилось, что Дмитрий Сергеевич Such-and-Such проживает в квартире по адресу такой-то без согласия собственника, и ему предписывается в течение трех дней освободить указанное жилое помещение. В противном случае вопрос будет передан в суд.
Она положила один экземпляр на стол в гостиной, а второй отнесла в свою комнату. Завтра она вручит его Диме под расписку. А потом отправит копию его родителям.
Она подошла к окну. На улице шел холодный осенний дождь. В отражении в стекле она увидела свое лицо — уставшее, но с прямым и твердым взглядом. Страх отступил, уступив место холодной, сосредоточенной решимости.
Они хотели войны по правилам наглости и хамства. Но она теперь знала правила закона. И была готова играть по ним до конца. Первый шаг был сделан. Следующим будет звонок родителям Димы. Но уже не с просьбами, а с официальным уведомлением.
Война продолжалась, но чаша весов начала медленно, неумолимо клониться в ее сторону.
Утро началось с звонка. Пронзительный, нервный трель мобильного разорвал утреннюю тишину. Наташа, уже собиравшая Катю в школу, взглянула на экран. Свекровь. Сердце на мгновение упало, но затем она с силой нажала кнопку отклонения вызова. Она не могла сейчас разговаривать с ней. Не после вчерашнего разговора с юристом. Ей нужны были ясная голова и стальные нервы.
Проводив дочь, она вернулась на кухню. Из комнаты Димы доносились приглушенные звуки музыки. Он явно и не думал собираться в институт. Наташа достала из папки распечатанное накануне уведомление. Лист бумаги казался ей сейчас тяжелым, как свинец. Это был не просто документ. Это была граната, которую она собиралась бросить в окоп противника.
Она медленно подошла к его двери и, сделав глубокий вдох, постучала.
—Дмитрий, выйди, пожалуйста. Мне нужно с тобой поговорить.
Сначала в ответ была тишина, затем недовольное ворчание. Наконец дверь открылась. Дима стоял на пороге, в мятом халате, с налитыми кровью глазами.
—Чего опять? Спать мешаешь.
— Это не спальня, а комната моей дочери, в которой ты временно находишься, — холодно парировала Наташа. — И мне нужна твоя подпись.
Она протянула ему уведомление и ручку. Он лениво взял листок, его глаза скользнули по тексту. По мере чтения его сонное выражение лица сменилось сначала недоумением, а затем чистой, неподдельной злобой.
— Что это за хрень? — он дернул головой, сжав листок в кулаке. — Ты что, совсем охренела? Выселить? Ты кто такая, чтобы меня выселять?
— Я — собственник этой квартиры, — голос Наташи был ровным, но каждое слово падало, как молот. — И я официально уведомляю тебя, что твое проживание здесь без моего согласия незаконно. Ты имеешь право проживать по месту постоянной регистрации, то есть у своих родителей. Ты должен освободить помещение в течение трех дней.
— А пошел ты на хуй! — прорычал он, швыряя смятый листок на пол. — Меня сюда родители привезли! Мой дядя тут живет! Я никуда не уйду! Попробуй только тронь!
Он был и страшен, и жалок одновременно. Напуганный молодой бычок, которого ткнули мордой в закон. Наташа не шелохнулась. Она достала из кармана телефон, на экране которого был запущен диктофон.
— Продолжай, — тихо сказала она. — Оскорбления и угрозы — это именно то, что нужно суду. Ты мне очень помогаешь.
Он замер, уставившись на телефон. Злоба на его лице стала замещаться паникой. Он не ожидал такого хода. Он привык к крикам, к скандалам, к молчаливой покорности дяди. Но этот ледяной, юридически выверенный тон был для него новым и пугающим.
— Дай мне это, — он сделал шаг вперед, сжимая кулаки.
— Не подходи, — предупредила Наташа, не отступая ни на шаг. — Или это будет уже не просто аудиозапись, а видео с нападением. И тогда мы поедем не в суд, а в отделение полиции.
Он отпрянул, словно ее слова были раскаленным железом. Он тяжело дышал, глядя на нее с ненавистью.
—Ты сука… Ты конченная сука.
— Твои оскорбления я тоже записала, — констатировала она. — Теперь у тебя есть выбор. Или ты берешь этот листок, расписываешься в его получении и начинаешь спокойно собирать вещи. Или я отправляю этот файл, вместе с заявлением о выселении и ходатайством о немедленном запрете тебе приближаться к этой квартире, твоим родителям и суду. Выбирай.
Он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Гордыня и страх боролись в нем. Наконец, он с силой плюнул на пол, прямо перед ее ногами.
—Распишусь, гадина. Но ничего этого не будет. Папа с мамой с тобой разберутся. Дядя Саша тебя вразумит.
Он схватил с пола смятый листок, с силой разгладил его о косяк двери, нацарапал на нем неразборчивую закорючку и швырнул его обратно в Наташу. Бумага пролетела мимо и упала на пол.
— Довольно? Можешь идти нахуй со своими бумажками.
Он захлопнул дверь перед ее носом с такой силой, что по стене поползла тонкая паутинка трещин.
Наташа медленно наклонилась и подняла листок. Ее руки дрожали, но внутри царила ледяная пустота. Она разгладила его, аккуратно сложила и убрала в папку. Первая часть плана была выполнена. У нее на руках было официальное уведомление с его подписью. Пусть и полученное под давлением. Теперь это был документ.
Она вернулась на кухню, села за стол и открыла ноутбук. Она отсканировала уведомление и, не давая себе времени передумать, отправила его на электронные адреса Сергея и Ирины. В теме письма она написала: «Официальное уведомление о выселении Дмитрия Сергеевича». В тексте письма не было ни слова. Только прикрепленный файл.
Затем она взяла свой телефон и набрала номер Александра. Она не знала, где он и что с ним. Но он должен был это видеть.
Она отправила ему то же сканированное уведомление коротким сообщением. Без комментариев. Без упреков. Только факт.
Положив телефон на стол, она закрыла глаза. Самое страшное было позади. Первый залп был сделан. Теперь она ждала ответного огня. Но на этот раз она была готова к нему. У нее была броня из статей Гражданского кодекса и тяжелая артиллерия в лице юриста.
Война из кухонных склок и обидных слов перешла в фазу официальных документов и правовых последствий. И Наташа была полна решимости довести ее до конца.
