– Оленька, ты же понимаешь, что у Стасика сейчас сложный период. Ипотека, двое детей, жена в декрете… Ему просто неоткуда взять такую сумму. А у тебя должность хорошая, квартира своя, детей пока нет. Тебе проще.
Мама, Елена Васильевна, сидела на краешке моего бежевого дивана и нервно теребила бахрому на подушке. Она даже чай не допила, хотя я заварила ее любимый, с жасмином, и купила те самые эклеры из кондитерской на углу, которые она обожала. Но разговор не клеился с самого порога.
Я смотрела на мать и чувствовала, как внутри поднимается глухая, темная волна обиды. Той самой, детской, которую я, казалось бы, давно проработала с психологом, закопала и забетонировала. Но нет, бетон треснул.
– Мам, – я старалась говорить спокойно, хотя голос предательски дрогнул. – Давай еще раз по порядку. Папе нужна операция на суставе. Квоту ждать долго, боли сильные, нужно делать платно. Цена вопроса – триста тысяч рублей. Так?
– Так, доченька, так, – закивала мама, и в ее глазах заблестела надежда. – Врач сказал, тянуть нельзя. Папа ночами не спит, стонет. Сердце разрывается смотреть.
– Хорошо. А теперь объясни мне, почему эти триста тысяч должна дать я? Полностью.
Елена Васильевна удивленно вскинула брови, словно я спросила, почему зимой идет снег.
– Ну как почему? Мы же семья! Кто, если не ты? Я же говорю: у брата денег нет. Он бы и рад помочь, он так переживает за отца, вчера звонил, чуть не плакал. Но у него каждый рубль на счету. Им машину менять надо, старая совсем сыпется, а Лену с детьми возить в поликлинику…
– Машину менять, – эхом повторила я. – Значит, на новую машину у Стаса деньги есть, или кредит ему дают, а на отца – нет?
– Оля! Как ты можешь сравнивать?! Машина – это необходимость! А ты… ты просто жадничаешь. Я не узнаю тебя. Мы тебя вырастили, образование дали, а ты теперь родному отцу пожалела денег на здоровье?
Я встала и подошла к окну. На улице шел мелкий осенний дождь, серый и унылый, под стать моему настроению. Образование. Да, я поступила на бюджет сама, зубрила ночами, пока Стас гулял с друзьями. Я работала с третьего курса, чтобы не просить у родителей ни копейки. А Стас… Стас был «мальчиком», «наследником фамилии», «нашей надеждой». Надеждой, которая к тридцати пяти годам научилась только виртуозно просить денег и менять работы раз в полгода, потому что «начальник дурак».
– Мам, – я повернулась к ней. – А давай вспомним прошлый год. Сделку с квартирой бабушки.
Мама сразу как-то сжалась, опустила глаза.
– Причем тут квартира? Это было решение семейного совета.
– Семейного совета, на который меня даже не пригласили, – жестко уточнила я. – Вы продали трешку в центре. Деньги поделили. Часть пошла вам на дачу, чтобы вы там жили на свежем воздухе, а основная часть – Стасу. На первый взнос за его огромную квартиру в новостройке и на ремонт. Мне вы тогда сказали: «Оля, ты сильная, ты пробивная, ты сама заработаешь. А Стасику надо помочь, ему семью поднимать». Я промолчала тогда. Я ничего не просила. Но я думала, что этот жест доброй воли с вашей стороны – обеспечить сына жильем – накладывает на него определенные обязательства.
– Какие обязательства? – прошептала мама.
– По уходу за вами. Вы отдали ему всё. Всё, что у вас было ценного. Логично, что теперь, когда вам нужна помощь, вы идете к тому, в кого вложили капитал.
– Ты говоришь как бухгалтер, а не как дочь! – всплеснула руками Елена Васильевна, и слезы наконец покатились по ее щекам. – «Капитал», «вложения»… Это же брат твой! Мы родители! Разве можно так считать? Мы любим вас одинаково!
– Если бы одинаково, мам, то и наследство делили бы пополам. Или хотя бы спрашивали мое мнение. Но нет. Стасу – квартиру и деньги, а Оле – «почетную обязанность» досматривать стариков и оплачивать лечение? Нет уж.
– Значит, не дашь? – голос матери затвердел, слезы мгновенно высохли.
– Не дам. У меня ремонт, я меняю проводку. Свободных денег нет. Пусть Стас продает свою старую машину, не покупает новую, берет кредит – что хочет делает. Это его зона ответственности.
Мама молча встала, поправила пальто.
– Я думала, у тебя есть сердце, Оля. А у тебя там калькулятор. Бог тебе судья.
Она ушла, громко хлопнув дверью. Я осталась одна в своей квартире, купленной в ипотеку, которую я закрывала пять лет, отказывая себе в отпусках и лишней паре туфель. Сердце колотилось как бешеное. Я знала, что права. Но чувство вины, это липкое, привитое с детства чувство, уже начинало разъедать душу.
Телефон зазвонил через час. Это был Стас.
– Ну ты и стерва, Олька, – без приветствия начал он. – Мать приехала вся в слезах, с давлением. Ты что творишь? Отцу операция нужна, а ты копейки зажала?
– Привет, братик. А ты чего так возбудился? Продай свою «Тойоту», добавь, и будет папе операция.
– Ты не умничай! Мне машина для работы нужна! И вообще, у меня двое детей, их кормить надо! А ты одна живешь, катаешься как сыр в масле. Тебе эти триста тысяч – тьфу!
– Стас, ты получил от родителей три миллиона год назад. Где они?
– Вложены! В квартиру, в ремонт! Ты видела, какие цены на стройматериалы? Я что, должен стены обдирать теперь?
– Это твои проблемы. Я не буду платить. Точка.
– Ну и живи со своими деньгами! Только знай: если с отцом что случится, это будет на твоей совести. Мы к тебе больше не обратимся.
Он бросил трубку. Я выдохнула. «Не обратятся». Если бы. Я знала свою семью слишком хорошо. Это была только первая серия.
Прошло две недели. Я держала оборону, не звонила сама, хотя руки чесались узнать, как там папа. От общих знакомых узнала, что операцию все-таки сделали. Стас взял кредит? Или занял у кого-то? Или продали что-то? История умалчивала.
Но тишина длилась недолго. В один из вечеров, когда я только вернулась с работы и мечтала о горячей ванне, в дверь позвонили. На пороге стоял папа. С палочкой, бледный, но на своих ногах. Рядом с ним стояла сумка с вещами.
– Папа? – я опешила. – Ты как здесь? Тебя же только выписали?
– Привет, дочь, – он тяжело дышал, опираясь на трость. – Можно войти? Или тоже прогонишь, как мать?
– Проходи, конечно.
Я помогла ему раздеться, провела на кухню, усадила. Он выглядел постаревшим лет на десять.
– Операцию сделали, – сказал он, принимая чашку чая. – Спасибо сватам, родителям Лены, жены Стаса. Одолжили денег.
Мне стало стыдно. Чужие люди дали денег, а родная дочь – нет. Но я напомнила себе про бабушкину квартиру.
– А Стас?
– Стас… – папа отвел глаза. – Стас суетился, конечно. Но денег у него правда нет. Зато он договорился с врачами, возил меня на анализы.
«Герой», – подумала я с сарказмом. – «Возил он».
– Оль, тут такое дело, – папа замялся, кроша печенье в пальцах. – Мать слегла. На нервной почве, после того разговора с тобой. Спина у нее отказала, встать не может. Я сам после операции, мне тяжелое нельзя, нагибаться нельзя. Ухаживать за ней некому.
– А Стас? – снова задала я свой любимый вопрос.
– У Стаса дети, работа, тесно у них. Лена сказала, она не потянет лежачую свекровь и двоих малышей. Да и куда там… В общем, мы решили… Точнее, я решил. Мы пока у тебя поживем. Месяцок-другой. Квартира у тебя просторная, детей нет, тихо. Ты и укол сделаешь, и приготовишь, и в аптеку сбегаешь. А я за матерью пригляжу, пока ты на работе.
Я смотрела на отца и не верила своим ушам.
– Пап, подожди. Вы хотите переехать ко мне? Вдвоем?
– Ну а куда нам деваться? На даче сейчас холодно, отопление дровами, я не натаскаюсь. А свою квартиру мы сдали.
– Сдали?! – я чуть не поперхнулась чаем. – Какую квартиру? Вы же жили в однушке после продажи трешки?
– Ну да. Мы ее сдали неделю назад. Деньги нужны, долги отдавать за операцию. Квартиранты сразу за полгода вперед заплатили, мы эти деньги сватам и отдали. Так что нам жить негде, Оля. Только у тебя.
Пазл сложился. Великолепная схема. Стас с квартирой и деньгами. Родители сдали свое единственное жилье, чтобы покрыть долги, возникшие из-за того, что они все отдали Стасу. А жить и решать проблемы они пришли ко мне. К «плохой», «жадной» дочери.
– А почему не к Стасу? – тихо спросила я. – У него трешка. Огромная. Там места хватит всем.
– Оля, ну ты же умная женщина! – папа начал раздражаться. – Куда к ним? Там дети малые, шум, гам. Маме покой нужен. А Лена? Она же чужой человек, невестка. Разве она будет за свекровью судно выносить? Постесняется. А ты дочь. Родная.
– То есть, Лена будет стесняться, а я нет? Я работаю, пап. У меня ненормированный график. Я ухожу в восемь, прихожу в восемь. Кто будет маме давать лекарства днем? Кто будет ее кормить?
– Ну, ты в обед прибегать будешь. Тут недалеко. Или отгул возьмешь. Больничный. Придумаешь что-нибудь. Ты же у нас пробивная.
Я встала из-за стола. В голове звенела пустота. Они все решили за меня. Они сдали квартиру, поставили меня перед фактом, манипулируя моей совестью и «дочерним долгом».
– Где мама сейчас?
– В машине у Стаса, внизу ждут. Мы решили сначала я поднимусь, разведаю обстановку, а потом он ее занесет. Тяжелая она.
Я подошла к домофону, нажала кнопку, чтобы увидеть камеру у подъезда. Действительно, стояла машина Стаса. Он сидел за рулем, уткнувшись в телефон.
– Папа, – я повернулась к отцу. – Звони Стасу. Пусть поднимается. Один.
– Зачем? Помочь вещи занести?
– Нет. На разговор.
Через пять минут Стас вошел в квартиру. Вид у него был недовольный, но торжествующий. Он явно считал, что план удался.
– Ну что, принимай гостей, сестренка, – буркнул он. – Где маму положим? В спальне лучше, там кровать удобная. А ты пока на диване покантуешься.
– Сядь, – сказала я.
Стас сел рядом с отцом. Два моих самых близких мужчины.
– Значит так, – начала я, чувствуя себя канатоходцем над пропастью. – Я вас люблю. Правда. Но и себя я тоже люблю. Вы создали эту ситуацию своими руками. Вы продали большую квартиру, чтобы обеспечить Стаса. Вы, папа, согласились сдать свое единственное жилье, чтобы отдать долг, который не возник бы, если бы Стас помог вам деньгами, которые вы же ему и подарили.
– Ты опять деньги считаешь?! – взвился Стас.
– Заткнись, – спокойно оборвала я его. – Я говорю факты. Вы все ресурсы влили в одного ребенка. В Стаса. Жилье, деньги, помощь с внуками. А когда пришла старость и болезни, вы пришли ко мне. К «ресурсному» ребенку, которого использовали как запасной аэродром. Так вот. Аэродром закрыт.
– Оля, ты что, мать на улицу выгонишь? – ахнул отец. – Зима на носу!
– Нет. На улицу не выгоню. Но и у себя не оставлю. У меня ес��ь предложение. Юридически выверенное и справедливое. Стас, у тебя трешка. Одна комната там детская, одна ваша с Леной спальня, и одна гостиная. Вот гостиную вы и переоборудуете под комнату для родителей.
– Ты сдурела?! – заорал брат. – У меня там домашний кинотеатр! У меня там зона отдыха! И вообще, Лена не согласится!
– А Лене придется согласиться. Потому что квартира, в которой она живет, куплена на деньги родителей. Это моральное право родителей – жить там, где вложены их жизнь и труд.
– Мы не поедем к Стасу! – твердо сказал отец. – Мы там будем мешать. И невестка…
– Папа, – я присела перед ним на корточки и взяла его за руки. – Послушай меня внимательно. Я работаю. Я строю карьеру, чтобы оплачивать свою ипотеку, потому что мне никто квартиру не дарил. Если я возьму больничный, меня уволят. Или я потеряю в деньгах столько, что мне нечем будет платить банку. И тогда мы все окажемся на улице. Ты этого хочешь?
Отец молчал, желваки на его скулах ходили ходуном.
– У Стаса жена в декрете, она дома. Дети ходят в сад. У Лены есть время, чтобы подать стакан воды или разогреть суп. Это логично. Это честно.
– Она не будет, – буркнул Стас. – Она скажет: твои родители – твои проблемы.
– Отлично! – я хлопнула в ладоши и встала. – Значит, так. Раз Лена не хочет, а ты, Стас, не можешь, у меня есть вариант номер два. Квартирантов из вашей однушки мы выселяем. Деньги им возвращаем.
– С чего возвращать? – испугался отец. – Мы их уже отдали!
– Стас вернет. Продаст машину и вернет. Или возьмет кредит.
– Я не буду ничего продавать! – взвизгнул брат.
– Будешь, Стасик. Иначе я сейчас подаю в суд на раздел наследства бабушки. Оспорю сделку. Найду зацепки, что родители были введены в заблуждение. Я подниму такой юридический шум, что у тебя арестуют твою трешку до выяснения обстоятельств. Ты знаешь, я могу. У меня хороший юрист на работе.
Конечно, я блефовала. Сроки давности, добровольное согласие… Но Стас в законах не разбирался, а мой уверенный тон его напугал.
– Ты не посмеешь… Это же родители…
– Я посмею. Потому что вы перешли черту. Вы решили, что я – тягловая лошадь, на которой можно ехать до бесконечности, пока любимый сыночек живет в комфорте. Хватит.
В комнате повисла тишина. Отец смотрел на меня так, словно видел впервые. В его взгляде не было злости, скорее – растерянность и какое-то новое, пугающее уважение. Он понял, что та маленькая послушная Оля, которая всегда уступала братику конфетку, выросла и отрастила зубы.
– Папа, решай, – сказала я. – Либо вы едете к Стасу и живете там в комфорте, за который вы заплатили тремя миллионами. Либо вы возвращаетесь в свою квартиру, а Стас находит деньги, чтобы вернуть долг квартирантам. Ко мне вы не переедете. Я могу помогать продуктами, могу приезжать по выходным мыть полы. Но жить вы будете не здесь. И сиделкой я не буду.
Отец тяжело вздохнул, оперся на палочку и с трудом поднялся.
– Стас, – сказал он глухим голосом. – Поехали домой.
– К тебе? – спросил брат. – Или ко мне?
– К тебе, сынок. К тебе. Оля права. Места у вас много. А кинотеатр… подвинешь.
– Пап, ну ты чего? Ленка меня сожрет!
– А меня совесть сожрет, если я дочери жизнь сломаю, – отец посмотрел на меня долгим взглядом. – Прости нас, Оля. Мы правда… как-то не подумали. Привыкли, что ты сильная. Что ты все вывезешь.
– Я вывезу, пап. Свою жизнь. А вашу вывезете вы сами. Вместе с любимым сыном.
Они ушли. Стас был красный как рак, пыхтел, ругался под нос, но отца под руку поддерживал крепко. Я смотрела в окно, как они усаживают в машину маму, как Стас что-то эмоционально объясняет отцу, размахивая руками, а отец лишь устало качает головой.
Вечером мне позвонила Лена, жена Стаса.
– Ты что устроила? – визжала она в трубку. – Зачем ты их к нам прислала? У меня дети! У меня личная жизнь! Забирай их к себе, ты же дочь!
– Лена, – спокойно ответила я. – Ты живешь в квартире, купленной на 80% на деньги моих родителей. Ты ездишь на машине, купленной на деньги, сэкономленные на моих родителях. Пришло время платить по счетам. Не нравится – съезжайте на съем, продавайте трешку, возвращайте родителям долю, и тогда они наймут себе профессиональную сиделку. Выбор за тобой.
Я положила трубку и отключила телефон.
Следующие полгода были адом для Стаса и Лены. Я знала это, потому что папа звонил мне раз в неделю. Он рассказывал (шепотом, чтобы не слышали), как невестка закатывает глаза, когда надо подать обед, как Стас психует из-за запаха лекарств в квартире. Но они терпели. Деваться было некуда. Стас не мог вернуть деньги, а выгнать родителей из квартиры, купленной на их средства, ему не позволяла даже его гибкая совесть – да и папа, кажется, наконец-то нашел в себе силы стукнуть кулаком по столу.
Я приезжала по субботам. Привозила продукты, дорогие лекарства, оплачивала массажиста для мамы. Я выполняла свой долг, но дистанционно.
Мама поправилась через три месяца. Спина прошла, она начала ходить. Но домой, в свою однушку, они вернулись только через полгода, когда закончился договор с квартирантами. Стас так и не нашел денег, чтобы расторгнуть его досрочно.
Эти полгода в «золотой клетке» у сына, которую они сами ему построили, стали для родителей лучшим уроком, чем любые мои слова. Они увидели изнанку своего воспитания. Увидели, что «любимый сыночек» не готов жертвовать своим комфортом ради них, а воспринимает их как обузу.
Отношения у нас изменились. Стали прохладнее, но честнее. Мама больше не заводила разговоров о том, что «Стасику нужнее». А отец, приходя ко мне в гости (теперь уже только в гости, с тортиком), каждый раз внимательно смотрел, не нужно ли чего починить, и впервые за всю жизнь спросил:
– Оль, а тебе с ипотекой-то помощь не нужна? Может, мы с пенсии будем понемногу подкидывать?
– Не надо, пап, – улыбалась я. – Я справлюсь. Я же сильная.
И это была правда. Только теперь эта сила работала на меня, а не на обслуживание чужих амбиций. Я поняла главную вещь: любовь к родителям не означает принесение себя в жертву на алтарь их ошибок. Иногда лучшая помощь – это жесткое «нет», которое заставляет всех повзрослеть. Даже собственных родителей.
