Ульяна настойчиво просила внуков. Нет, она не просила, она уже буквально вынуждала Вику что-то предпринять. Пойти на свидание, к примеру. Подумать о женихах. Почитать что-то про материнство. Расписаться с женихом. И не откладывать беременность до второго пришествия.
Вика настойчиво отбрыкивалась.
Ульяна делала все, что поможет дочери создать семью.
Вика же делала все, чтобы эту семью не создавать. С мужчинами она встречалась только по рабочим вопросам, а приведенных мамой кавалеров отвергала, даже не выслушав. Она коллекционировала атрибутику известных сериалов и пестрые постеры развешивала повсюду, если могла дотянуться.
Ульяна сама вышла замуж в 19, родила в 20. Ее мама вышла замуж в 19. Ее бабушка вышла в 16. Все ее сестры, подруги, тети… все вышли около 20. Как-то устоялось у них, что, если в 20 не вышла, то это верный путь к одиночеству. А одиночества Ульяна своей дочери не желала.
В чем же причина? Наверное, Вика стеснительная, или зажатая, или она такая ершистая, что парни ее побаиваются…
— Вика, тебя тут Антон дожидается, — намекнула мама, когда заманила Вику.
— Лет 15 еще подождет?
Подумав, что с Викой каши не сваришь, Ульяна выступала в роли свахи. Она приводила и приводила этих кавалеров на смотрины.
— Выдели 15 минут, Вик! – умоляющим жестом просила мама, — Он не абы кто, а сын нашего ректора!
— Выгодную партию ты мне привела.
Вика прошлась по коридору, чтобы незаметно посмотреть на жениха, который, как истукан, зажимался на табуреточке.
— Полысеет скоро, уже проплешинка проглядывается… — сказала Вика – маме, — Коротышка. Видно, что без мамы даже носки себе выбрать не может. На троечку.
— О, этот на троечку! Выше двойки у тебя никто не получал еще, — Ульяна сверлила ее взглядом.
— Я систему оценивания поменяла на десятибалльную. Выпроводи его.
— Хорошо рассуждать! Как я его выпровожу, когда сама и зазывала?
— Ну, давай я ему мягко намекну, что он не в моем вкусе.
— Ты намекнешь! Вика! Неудобно! Я подругам расписываю, какая ты хорошенькая, прелестная, хозяйственная, но с женихами не складывается, а ты чудишь! Что мне еще сделать, чтобы помочь тебе??
— Мама, не надо мне помогать! Благими намерениями… Ты думаешь, что без мужа я буду сходить с ума от тоски, плакать… — немного подумав, она добавила, — Пить. Сопьюсь в конечном счете.
— Или заведешь 40 кошек.
— Чем так плохи коты? У вас есть Сенька и Барсик!
— Но у меня и твой папа есть.
— Достижение! – ляпнула Вика.
— Речь не про достижение, милая, речь про твое благополучие. Посмотри на Соню, что живет у рынка, и что с ней стало в одиночестве. Вместо волос – солома. Она неделями так ходит, не помыв их, потому что лень. Одевается в заношенные тряпки. Собирает хлам с мусорки, таскает это все в дом. От одиночества это все. Были бы дети, муж – был бы и смысл жизни.
— У Сони какое-то расстройство. Она и замуж не вышла, потому что со странностями всегда была. К старости это усугубилось. А то, что она превращает квартиру в свалку – это повод обратиться к коммунальщикам и на местное ТВ, чтобы приняли меры. А не насмехаться над ее одиночеством.
— Я не насмехаюсь! Я предупреждаю… Посмотри на нас с папой. Вот, как должны жить люди, а не растрачивать свою жизнь на детские поделки и разукрашивание волос. Про твои красные волосы, кстати, мы так и не поговорили, а мне есть, что сказать по этому поводу.
— Не о чем предупреждать. Я не страдаю от одиночеств, и мне не хочется носить мусор со свалки. Кстати, от такого расстройства замужество не помогает! Верни Антошеньку его маме, а то поздно уже, ему кушать, наверное, пора!
Эти разговоры всегда замыкались на одном и том же. У мамы свои взгляды, у дочери – свои.
Красные волосы и отсутствие мужа – это еще полбеды для Ульяны. Ей соседка сказала, что видела, как Вика, буквально только что, вошла в тату-салон, что расположен в здании бывшего ателье.
Ульяна добежала до туда так быстро, что любой спецназ бы обзавидовался.
Вика с мастером корректировали эскиз на листочке.
— Это пирсинг?? – Ульяна увидела и кольцо в носу, которое Вика снимала перед тем, как поехать к родителям, — И тату?? Я же запретила тебе! Вика, это уже ни в какие ворота. Тебе о детях подумать пора. Я внуков хочу, я хочу, чтобы у тебя была полноценная жизнь, где будет дом и женское счастье, а не эти разукрашенные приятели и сокол на плече!
— Ласточка!
— Издалека не разобрать!
Эскиз был выхвачен Ульяной и скомкан.
— На выход!
— Тут люди, мама…
— И хорошо! Может, тебе хоть при них станет стыдно! На выход!
Все незнакомое пугает. Ульяну пугало поведение дочери в первую очередь тем, что она не понимала, чего от нее еще ожидать. Что, если Вика не остановится на тату?
— Вышла я, вышла! – кричала Вика, которую мать все подталкивала вперед, — Оглянись, мы уже ушли оттуда! Что за шоу ты устроила? На посмешище меня выставила перед знакомыми. Из-за микроскопической татушки?
— Из-за твоего затянувшегося подросткового периода, — ответила Ульяна, — Когда мне было столько, сколько тебе сейчас, я уже пять лет как была мамой! А ты в бирюльки эти играешь. Я все жду, когда ты посерьезнеешь, но, видимо, не дождусь. Еще чуть-чуть – и никакой парень тебя уже замуж не позовет. А уж с этими закидонами… Как вышло, что ты росла в полной семье, глядя на наши с твоим отцом отношения, на нашу любовь, на нормальных взрослых людей, а выросла такой, будто тебя воспитала не я, а неформалка какая?!
— Да из-за вас и вышло! Папа на две семьи живет. А ты делаешь вид, что не замечаешь.
Как обухом по голове…
Дочери Ульяна поверила сразу. Вика совершенно не умеет играть на чувствах других, лукавить и лгать. Девушка, увидев, как побелела мама, начала извиняться, но слово – не воробей, его не поймаешь. Вика поддерживала папины легенды, потому что знала, что для мамы такая правда губительна. Эта правда для нее хуже самой хитросплетенной лжи. Потому что все, что для мамы имело ценность – это дочь и муж. Больше ничего. Она никогда не боялась, например, потерять работу или поссориться с подругой, она боялась только узнать, что их идеальной семьи никогда не существовало.
— Когда-то это должно было случиться, — пожал плечами Глеб, — Вика, я на тебя зла не держу, что проболталась. Я бы сам вскоре все рассказал, потому что хочу жить с Алисой. Она меня понимает. Ты, Ульяна, удобная и… привычная. Но с тобой же не о чем поговорить. Кругозор отсутствует. Ты никогда не понимала меня, мои идеи и мои начинания. А Алиса… она слушает. Слушает и гордится мной.
С той, которая “понимающая”, он тут же отправился в круиз. Выставил это на всеобщее обозрение. Ульяну он никогда никуда не возил…
Вика извинялась перед матерью за то, что предавала ее, скрывая эту интрижку, но Ульяна и не сердилась, потому что дочь это делала не ради лжи отца, а просто попала в умело расставленные сети. Вика-то понимала, что произойдет с мамой, потеряй она семью.
Ложь во благо?
Такой не бывает.
Но Вика не знала, как поступить.
У Глеба же, который напрочь забыл, что где-то там переживает тяжелый развод его жена, началась совершенно и принципиально новая жизнь. После круиза он взял еще отгулы и поехал с Алисой на горнолыжку.
— Как здорово! Теперь я могу не скрываться, — улыбался он, — Не держать вторую карточку в рабочем сейфе, чтобы тебя куда-то сводить. Не врать друзьям, что счастлив в браке. Я могу все! Все, что я… что мы захотим.
— А шубку? – умилялась Алиса.
— И шубку.
— А снимешь нам квартиру у мэрии? Пентхаус!
— Всегда хотел просыпаться где-то, где очень красивый пейзаж. Наливать себе кофе – и наслаждаться. Но моя-то постоянно ныла, что нельзя тратить деньги направо и налево. У нас ипотека. У нас дочь. У нее будет свадьба. Да когда это еще будет, Вика с замужеством не торопится, а я-то сейчас пожить хочу. Хорошо, что я вырвался оттуда.
Его Алиса произвела впечатление и на свекровь.
— Когда мне Вика сказала, что вы развелись, я и не поверила ей. Ульяна у тебя, как удобные башмаки – в таких хорошо выходить на пробежку, — Антонина Павловна подливала новой и уже любимой невестке чай, — Но тебе-то нужны эксклюзивные туфли! Прости, голубушка, за такие сравнения. Вот сейчас я понимаю, что ты нашел ту, которую искал. Поздновато немного, но бывает. Ой, зато алименты платить не надо, Вика уже взрослая. Развелся бы раньше – отчислял бы им ползарплаты! Как с куста!
— Да-да, и я тоже подумал, что это ведь плюс, вовремя разошлись.
— Никто деньги трясти не будет, — поддерживала Антонина Павловна, — Ты уже с лихвой этой Ульяне все возместил. За нее, как она выразилась, потраченные годы. Сколько ты ее обеспечивал? Не работала она! Вот, за что я ее всегда не любила… Род не продолжила, сына нам не подарила, а гонору-то сколько. Если домохозяйкой назвалась, то все можно?
А то, что он жил в квартире Ульяны, это как бы и ерунда.
— Мама, справедливости ради, Алиса тоже не работает.
Антонина Павловна окинула Алину придирчивым взглядом, на секунду потеряв радость, но эта радость быстро вернулась.
— Ничего. Зато молодая, красивая, под стать тебе! Тебе, деточка, можно и не работать.
Что Алиса ни просила, Глеб все исполнял.
Но накопления не резиновые.
Когда стало уже нечего списывать с карточки, он влез в долги. Нельзя было показать Алисе, что он не такой и крутой, это же не Ульяна, которая на все его провалы и неприятности просто кивала и подавала на ужин его любимые блюда, чтобы его утешить, это Алиса, которая не привыкла себе в чем-то отказывать.
Набрал еще и денег в счет будущих зарплат на работе, нагло пользуясь расположением начальства. Поскольку та зарплата, которая приходила после вычета его долго, — это слезы, то Глеб и подворовывал. За что его и уволили.
Алиса, не раздумывая, собрала свои чемоданы.
— Ой, и пожалуйста! И езжай в свой поселок или откуда ты родом! А у меня таких будет еще миллион! Посмотри на хоромы, в которых я живу. Да сюда любая прибежит.
Из квартиры, за которую он тоже должен уже больше 100 тысяч, Глеб съехал через сутки.
К кому?
К маме.
Антонина Павловна приготовила ему жаркое по бабушкиному рецепту:
— Кушай, сынок, кушай. Они все просто тебя не понимают. Когда ты успешен, то вьются вокруг, что их не отогнать, а, как надо поддержать своего мужчину, сразу сбегают. Не стоит она того, чтобы расстраиваться. Я еще советовала разрешать ей не работать! Говорила тебе не жалеть на эту Алису денег! Тьфу. Тебе и тут нормально будет. Уживемся. Ты мне с деньгами поможешь, с ремонтом. Ни на кого тратиться-то больше не надо.
Глеб облюбовал кресло-качалку, передвинув его поближе к игровой приставке, и прирос к джойстику и экрану телевизора.
Насколько хватило у Антонины Павловны терпения? Ни насколько.
— Глеб, а ты работу-то искать собираешься?
— Ну, какая работа. От меня жена ушла. Я должность потерял. В долгах весь. Алиса… тоже ушла. Какая работа?
— Обыкновенная! Кто эти долги-то закрывать будет? Нам уже письма счастья приходят. Все оплату ждут.
— Заплати пока сама, а я потом отдам.
— Ха, конечно. Глеб, возвращайся ты к жене. Туда, где тебе и положено быть. Все, поразвлекся – пора и домой.
— Наверное… Уля-то плясать от счастья будет! Хорошую идейку ты подкинула, мама.
Глеб так удивился, когда обнаружил в квартире перестановку. Да и квартира теперь не квартира, а какая-то оранжерея. Все в цветах. Не успел Глеб осмотреться, как вернулась Ульяна, а с ней – Вика. У Ульяны на запястье красовалась свежая тату. Маленькая. Знак “бесконечность”. Глеб бы и не увидел, но женщины так громко это обсуждали.
— Ты ходила в тату-салон?? Уль, ты уж скоро бабушкой станешь, а подражаешь дочке?
— Привет, — напомнила она о вежливости, — Не подражаю, а просто теперь не вижу в этом ничего криминального. И с внуками Вику не тороплю. Она сама поймет, когда наступит нужный момент. С нужным человеком. Я-то вот поторопилась в юности, и пожалела об этом. Ты чемоданчик-то не разбирай.
— Я в семью вернулся! Как ты и хотела. Алису я прогнал. Так и сказал ей, что это было помутнение. Выгнал. Вообще без сожалений. Знаешь, так хорошо стало, когда она ушла. Будто вот мечта исполнилась.
— Угу, с ней ты по круизам ездил, а ко мне пришел, чтобы долги выплачивать? Начальство твое просило тебе передать, что увольнение не значит, что ты можешь теперь им не возвращать то, что набрал в счет зарплат.
— Это недоразумение…
— Ты – недоразумение.
