– Я люблю вас одинаково! – Лидия Даниловна всплеснула руками. – Просто Инга… Она более ранимая, более…
– Договаривай, мам! Более любимая? Ты всегда её оправдывала – и в детстве, и сейчас. «Инга особенная, Инга тонкая натура…» А я? Я, значит, толстокожая? Меня можно бить, да? Мне не больно?
– Василина, ну ты же понимаешь, сейчас всем тяжело, – Лидия Даниловна присела на краешек кухонного стула, заботливо поправив скатерть. – А у Инги ребёнок маленький…
Василина смотрела в окно, где вечерние сумерки медленно заползали во двор. Руки, судорожно сжимающие чашку с чаем, едва заметно дрожали.
– Значит так, – голос матери стал серьёзным, – я уже всё решила. Инга с Олесей переезжает к нам. Ты же знаешь, какие сейчас цены на аренду, а у неё пока нет работы…
– Что?! – Василина резко развернулась к матери. – Ты хочешь, чтобы она жила здесь?
– Конечно, здесь! Где же ещё? – Лидия Даниловна говорила уверенно, будто удивляясь, как можно сомневаться в таком очевидном решении. – И тебе придётся немного помочь, пока она не устроится. Всё-таки сестра…
– Что ты имеешь в виду под словом «помочь»?
– Ну ты же понимаешь, у неё совсем нет денег. Ей надо что-то есть, вещи по сезону покупать, игрушки дочери и прочее… Это только пока она с Олесей дома сидит. А там садик дадут…
– Мам, Олесе садик дадут хорошо если через год…
– Ну так это разве долго?
– Почему я должна содержать сестру с ребёнком? После всего, что она сделала.
– Ну вот опять! – всплеснула руками Лидия Даниловна. – Сколько можно старое ворошить? Да, были ошибки, с кем не бывает? Но она же не чужой человек! Родная кровь!
– Родная кровь? – Василина горько усмехнулась. – Когда она уводила моего мужа, вспоминала ли она об этом? И когда ребёнком в загс его загоняла, тоже. А теперь, значит, вспомнила про родную кровь?
– Дочка, ну нельзя быть такой жестокой, – мать покачала головой.
Василина встала, отодвинув чашку. Три года. Три года она живёт в родительской квартире, пытаясь собрать себя по кусочкам. Работа, дом, редкие встречи с подругами – вот и вся её жизнь. Разрушенная и неловко склеенная из осколков. И теперь мать предлагает впустить в этот шаткий мир ту, из-за которой он в своё время и разлетелся на части.
Она прикрыла глаза, и яркие образы её счастья и боли пронеслись перед глазами, как узоры в калейдоскопе. Встряхнёшь — и уже другая картинка.
Антон появился в её жизни весной — красивый, уверенный в себе, с лёгкой улыбкой и внимательным взглядом карих глаз. Ухаживал красиво: цветы, записки на работе, неожиданные подарки. Через полгода сделал предложение. После свадьбы они жили в удобной двушке недалеко от его работы.
«Мы будем самой счастливой парой», — говорил он, расставляя книги на полках. И они действительно были счастливы — пять лет безоблачного счастья, планов, общих шуток и утренних поцелуев.
Постепенно откладывали деньги на первый взнос. Мечта о своей квартире была всё ближе.
А потом в их уютный мирок ворвалась Инга. Младшая сестра, вечная любимица матери, в очередной раз осталась без работы и без отношений. «Пусть поживёт у вас, — попросила Лидия Даниловна, — ей нужно прийти в себя». Василина согласилась не раздумывая — как можно отказать родной сестре?
Инга внесла в их размеренную жизнь суету и хаос. Вечно опаздывала к ужину, разбрасывала вещи, подолгу занимала ванную. Антон сначала хмурился, потом начал посмеиваться над её выходками. «Она забавная», — говорил он.
Василина не заметила, когда именно всё изменилось. Сначала Инга стала советоваться с Антоном по каждому пустяку, потом их разговоры за ужином становились всё оживлённее. Они смеялись над общими шутками, обсуждали какие-то истории, а Василина всё чаще чувствовала себя лишней.
«Да что такого? — отмахивался муж в ответ на редкие упрёки. — Она просто весёлая, хочется же немного расслабиться после работы. И вообще, чего ты сидишь букой? Присоединяйся к разговору!» Но сколько Василина ни пыталась, её каждый раз словно выдавливало из их беседы.
Память услужливо подбрасывала детали: слишком долгие взгляды, случайные прикосновения, негромкий смех, когда она выходила из комнаты.
Лидия Даниловна всегда говорила: «Инга — особенная. Она как птичка — ей нужно больше свободы, больше тепла». Василина помнила, как в детстве сестре сходило с рук всё: разбитая ваза, двойки в школе, прогулянные уроки. Стоило Инге заплакать — и мать бросалась утешать её, забывая обо всём на свете. Даже сейчас, спустя столько лет, ничего не изменилось.
В тот вечер Василина вернулась домой раньше обычного — отменили последнее совещание. В прихожей стояли туфли сестры, плащ Антона небрежно брошен на банкетку. Из спальни доносились приглушённые голоса.
Позже она не могла вспомнить, как открыла дверь. Память услужливо стирала детали, оставляя только застывшее лицо мужа и испуганный вскрик Инги, натягивающей одеяло до подбородка.
– Вася… — Антон дёрнулся к ней.
– Не подходи, — её голос звучал на удивление спокойно. — Даю вам час. Чтобы духу вашего здесь не было.
Она просидела на кухне всё это время, глядя в одну точку и машинально поглаживая обручальное кольцо. За стеной суетливо хлопали дверцы шкафа, что-то падало, кто-то шёпотом ругался. Когда входная дверь наконец закрылась, Василина сняла кольцо и положила его на стол.
Можно было остаться на той же квартире, но это было невыносимо. Можно было снять другую, зарплата позволяла, но зачем? Мир сжался до узкой полоски, оставленной на пальце обручальным кольцом. Ничего не хотелось. К матери она приехала следующим утром — с одним чемоданом и опухшим от слёз лицом.
На расспросы матери она равнодушно ответила, что вернулась в родительский дом зализывать раны от двойного предательства, а сестру и мужа больше даже видеть не желает.
– Доченька… – Лидия Даниловна всплеснула руками. – Что же ты такое говоришь? Может, показалось? Может, не так всё поняла?
– Что именно я не так поняла, мам? – Василина устало опустилась на диван. – Как твоя младшенькая развлекалась с моим мужем в моей постели?
– Ну зачем ты так? – мать присела рядом. – Инга позвонила, всё объяснила. Они полюбили друг друга, разве можно с этим бороться? Она же не со зла…
Через месяц Антон подал на развод. Ещё через два Инга объявила о том, что ждёт ребёнка. Лидия Даниловна светилась от счастья:
– Подумать только – я стану бабушкой! И ты, Василина, тётей! Разве это не чудесно?
Только тогда Василина вспомнила про общие деньги. Сунулась было к Антону: «Отдай половину». А он только развёл руками: какие деньги? Нет никаких денег. Тогда она поняла, почему он так долго тянул с разводом – тратил нажитое за время брака с её младшей сестричкой. Можно было побороться за деньги в суде, да ни сил, ни, если честно, желания ввязываться в этот спор не было.
Она много молчала в те дни, механически ходила на работу, готовила ужин, смотрела в окно. А по вечерам, лёжа без сна, слушала, как мать разговаривает по телефону с младшей дочерью, даёт советы, обсуждает имена для будущего ребёнка.
Когда родилась Олеся, Лидия Даниловна упорхнула к молодой семье – помогать с малышкой. Возвращалась вечерами окрылённая:
– Такая крошка чудесная! Так на Антона похожа! И Инга такая заботливая мама, кто бы мог подумать… Выросла, поумнела, остепенилась…
Не остепенилась.
Через два года брака Антон застал её с фитнес-тренером. Прямо в их спальне. Выгнал и жену, и дочь, как когда-то его самого выгнала Василина.
А дальше случилось и вовсе неожиданное: Антон позвонил бывшей жене.
– Василина, – голос в телефонной трубке звучал глухо, – можно с тобой встретиться? Поговорить?
– О чём, Антон?
– Я… Я всё осознал. Это была ошибка. Я люблю только тебя, всегда любил. Давай попробуем снова? Я знаю, ты не простила, но…
– Нет.
– Вася, пожалуйста! Я изменился, я…
– Нет, Антон. Просто – нет.
Она нажала отбой и долго смотрела на погасший экран телефона. Где-то на краю сознания билась мысль – вот оно, возмездие. Только пустота внутри становилась всё глубже.
– Что с тобой стало?! – воскликнула Лидия Даниловна.
Оказывается, она уже какое-то время что-то говорит дочери, но та слишком глубоко погрузилась в воспоминания.
– Раньше ты была совсем другой. Помнишь, как в детстве делилась с Ингой всем: игрушками, конфетами, платьями…
Василина медленно поднялась из-за стола. Да уж, она всегда делилась… Точнее, была вынуждена делиться.
Воспоминания нахлынули удушливой волной: вот она, первоклассница, отдаёт сестрёнке новый пенал с принцессами – любимый, купленный на день рождения. Маленькая Инга расплакалась, увидев красивую игрушку, и ревела, пока мать не заставила Василину отдать пенал сестре.
Вот отказывается от поездки в летний лагерь, потому что Инге не хватило путёвки. Это уже добровольно, к тому моменту она привыкла: Инга не должна плакать. Она особенная. А Василина может и обойтись без отдыха или нового платья.
Василиса усмехнулась. Даже странно, что мужа Инга у неё увела, а не выплакала, как всё прочее.
– Знаешь, мам, – Василина подошла к окну, – я всё думаю: когда это началось? Когда ты решила, что Инга особенная, что ей можно всё? Помнишь, в школе она разбила окно в спортзале, а платить пришлось из моих накоплений на велосипед?
– Господи, да что ты старое ворошишь! Она же маленькая была…
– А когда она увела моего мужа – тоже была маленькая? – Василина резко обернулась. – Или когда и от него налево пошла? Сколько ещё она будет маленькой?
– Не смей так говорить! – Лидия Даниловна вскочила. – Она оступилась, с кем не бывает? Зато теперь у неё чудесная дочка…
– Дочка? – Василина горько усмехнулась. – Которую она нагуляла от моего мужа? И теперь ты хочешь, чтобы я их содержала?
– Прекрати! – в голосе матери зазвенели слёзы. – Ты же сама всегда говорила, что семья – это главное! Что нужно прощать, поддерживать друг друга…
– Да, говорила. И верила в это. А ты… Ты своим вечным потаканием Инге превратила слово «семья» в насмешку. Когда она пришла ко мне плакаться, что её бросил очередной хахаль, я пригрела её в своём доме. Знаешь почему? Потому что верила: семья должна помогать в трудную минуту.
Василина перевела дыхание. Руки дрожали, но она больше не могла молчать:
– А что получила взамен? Преданную сестру? Любящего мужа? Или, может быть, понимающую мать? Ах, если бы. Ты даже когда я сидела на твоём диване разбитая и уничтоженная, защищала её, не меня!
– Я люблю вас одинаково! – Лидия Даниловна всплеснула руками. – Просто Инга… она более ранимая, более…
– Договаривай, мам! Более любимая? Ты всегда её оправдывала – и в детстве, и сейчас. «Инга особенная, Инга тонкая натура…» А я? Я, значит, толстокожая? Меня можно бить, да? Мне не больно?
– Что ты такое говоришь! – мать схватилась за сердце. – Я всегда хотела для вас обеих только лучшего! Да, Инга требует больше внимания, больше заботы…
– Вот! – Василина ударила ладонью по столу. – Наконец-то ты сказала правду! Всю жизнь Инга требует, а я – даю. Все вокруг должны её понять, простить, помочь. А кто поймёт меня, мам? Кто поможет мне?
Лидия Даниловна опустилась на стул, часто моргая:
– Доченька, ты же сильная. Ты всегда была сильной. А Инга… Она как птичка с подбитым крылом. Ей нужна поддержка, защита…
– Нет, мама, – Василина покачала головой. – Ты не защищаешь её. Ты делаешь хуже – ты потакаешь её эгоизму, её безответственности. Всю жизнь ты учила её, что можно предавать, лгать, разрушать чужие жизни – и ничего за это не будет. Более того – все вокруг должны будут её утешать и помогать.
В кухне повисла тяжёлая тишина.
– Василина, – голос матери дрогнул, – ты же не можешь всерьёз… Мы же семья! Кровь не водица…
– Задумайся, мам, – Василина медленно вытерла выступившие слёзы, – кровное родство – это не индульгенция. Не право делать больно и требовать прощения. Не право раз за разом предавать и ждать понимания. Хватит.
Утром Василина позвонила в агентство недвижимости. Голос в трубке звучал по-деловому бодро:
– Однокомнатную? В каком районе? Бюджет?
За неделю она осмотрела три квартиры. Особенно её заинтересовала последняя. Маленькая, но светлая, на пятом этаже старой хрущёвки. Окна выходили на тихий двор с детской площадкой. «Возьму», – решила она, глядя, как солнечные блики играют на свежевыкрашенных стенах.
Дома Лидия Даниловна встретила её с расспросами:
– Мне сегодня позвонила Инга, сказала, что видела тебя около агентства недвижимости… Это правда? Ты что же, уезжаешь? Нас бросаешь?
– Да, мам. Я съезжаю.
– Но как же… – мать растерянно опустилась на диван. – А Инга? Я же ей уже сказала, что ты ей поможешь! Мы же на тебя рассчитываем – у меня пенсия маленькая, Инге работу ещё найти надо… А ты вместо того, чтобы помочь ей, хочешь отдавать деньги чужим людям? Да как так можно? Мы же решили помочь Инге? Она в этом так нуждается!
Василина достала из шкафа старый чемодан:
– Это твоё решение, мама. Не моё. Ты хочешь помочь Инге – помогай. Но не за мой счёт.
Сборы много времени не заняли. Книги, одежда, любимая чашка, подаренная когда-то подругой. Фотографии трогать не стала – пусть остаются, всё равно прошлого не вернёшь.
– Васенька, – Лидия Даниловна ходила по квартире вслед за ней, то хватая за руки, то прижимая к груди фотографию, где они втроём – она и обе дочери, ещё маленькие, улыбающиеся. – Ты же не можешь так с нами поступить! Мы же родные! Доченька, давай всё обсудим…
– Нечего обсуждать, мам. Я устала. Устала быть сильной, устала прощать, устала делать вид, что всё в порядке.
– Но это же твой дом! – в голосе матери зазвучали истерические нотки. – Здесь ты выросла! Здесь твоя семья!
– Семья? – Василина застегнула чемодан. – Нет, мам. Семья – это когда уважают твои границы. Когда не предают. Когда любят не на словах, а на деле.
Лидия Даниловна не выдержала прямого взгляда, отвела глаза.
– Я приеду через неделю. Заберу оставшиеся вещи.
– Дочка… – Лидия Даниловна схватила её за рукав. – А как же я? Как же твоя мать? Ты об этом подумала?
Василина осторожно высвободила руку:
– Я всю жизнь думала о других. Теперь хочу подумать о себе.
В прихожей она на миг задержалась, оглядывая такие знакомые обои, старую вешалку, зеркало в потёртой раме. Столько лет прожито здесь. Столько слёз выплакано. Столько надежд похоронено.
– Мама, – Василина обернулась уже от двери, – я не держу на тебя зла. Просто… Мы с тобой по-разному понимаем, что такое любовь. И что такое прощение.
Дверь закрылась с тихим щелчком. На площадке пахло свежей выпечкой – соседка справа славилась своими пирогами. Василина глубоко вдохнула этот уютный запах и начала спускаться по лестнице. Каждый шаг давался легче предыдущего.
Новая квартира встретила Василину тишиной. Не той гнетущей тишиной материнского дома, пропитанной невысказанными упрёками и горькими воспоминаниями, а какой-то особенной – чистой, звенящей, как первый день весны.
Она поставила чемодан у стены, открыла окно. Зимний вечер наполнил комнату запахом снега и перемен.
Телефон зазвонил, когда она распаковывала вещи. На экране высветилось: «Мама».
– Вась, – голос Лидии Даниловны дрожал, – я всю ночь не спала. Ну давай поговорим? Может, ты ещё передумаешь? Инга обещает быстро найти работу, будет помогать по хозяйству…
Василина прикрыла глаза. Сколько раз она слышала эти обещания? «Инга исправится», «Инга повзрослела», «Инга всё осознала»… А потом всё повторялось снова и снова.
– Нет, мам. Я не передумаю.
– Но мы же семья! Мы должны держаться вместе…
– Прости, мам, но я больше не хочу быть вечным донором – эмоциональным, финансовым, каким угодно. Я хочу просто жить. Своей жизнью.
Она нажала «отбой» и подошла к окну. Солнце садилось, окрашивая небо в нежно-розовый цвет. Странно, раньше она не замечала, какими красивыми бывают закаты.
Василина достала из чемодана ежедневник. Пустые страницы больше не пугали неизвестностью – теперь они казались чистым холстом, на котором можно нарисовать новую жизнь. Какой она будет? Может, стоит записаться на те курсы психологии, о которых она давно мечтала? Или съездить в отпуск – одной, без оглядки на чужие желания и проблемы?
На подоконник села маленькая птичка, склонила головку, разглядывая новую хозяйку квартиры. Василина вспомнила слова матери: «Инга как птичка с подбитым крылом…» Что ж, пусть так. Но она больше не станет подставлять своё крыло взамен.
