Я вздрогнула, услышав голос свекрови. Этот разговор начался так внезапно, что я едва сдержала раздражение. Опять она за своё.
— Валентина Семёновна, у вас же счётчик на отопление, и неважно, сколько человек прописано. А у нас такой роскоши нет — коммунальные взлетят, если Михаил пропишется, — попыталась я спокойно объяснить, хотя голос всё равно слегка дрожал от напряжения.
— Ну и что? Разве нормальная семья думает о коммуналке? — возмущённо махнула рукой свекровь. — Ты просто не хочешь, чтобы Михаил чувствовал себя хозяином. Живет тут на птичьих правах!
Этот разговор свекровь затевала уже не раз, и я знала, что он снова закончится ничем. Мне было неприятно слушать эти обвинения, особенно зная, что Михаил сам не раз говорил — вкладываться в чужую квартиру не собирается. Я даже не обиделась тогда, просто пожала плечами — его право. Квартира — моя собственность, подаренная родителями ещё до брака, и я не собиралась уступать её даже ради спокойствия в семье.
***
Когда мы только начали жить вместе, всё было иначе.
Я познакомилась с Михаилом на одной из вечеринок у подруги. Он был обаятельным, улыбчивым, умел поддержать разговор. Мы быстро сблизились и вскоре начали встречаться. После свадьбы решили жить у меня, хотя у него оставалась своя комната в маминой квартире.
— Как бы я тебя не любила, — говорила я ему ещё до брака, — но на квартиру я дарственную оформлять не буду. Это подарок родителей, и я хочу оставить её своей собственностью.
Он тогда только усмехнулся:
— Да я и не прошу. Я мужчина, буду сам зарабатывать.
Но позже выяснилось, что его планы на заработок не такие уж и амбициозные. Михаил устроился секретарём в городской администрации и не рвался к карьерным вершинам. Я же фотографировала для местной редакции, подрабатывала на частных заказах Мы договорились, что коммунальные расходы будем делить поровну, но на деле большую часть счетов всё равно тянула я. Михаил брал на себя продукты и иногда выделял деньги на одежду. Я зарабатывала больше, поэтому не влезала в копеечные споры по поводу вклада Миши в семейный бюджет.
Разговоры по поводу прописки начались спустя год после свадьбы. Сначала Михаил упоминал об этом вскользь, почти шутя, но со временем его требования стали настойчивее.
Однажды вечером, когда я готовила ужин, он зашёл на кухню и заговорил снова о прописке:
— Знаешь, Катя… — он почесал затылок и посмотрел на меня с видом провинившегося ребёнка. —Может, действительно лучше меня прописать? Чтобы всё было по-человечески.
Я тяжело вздохнула, глядя прямо в его глаза.
— Миш, — спокойно сказала я, стараясь не выдать раздражение, — прописка не решает ничего. Мы и так живём вместе, ты здесь каждый день. Что изменится?
— Ну, как что… — он замялся, не зная, как выразить свои мысли. — Я хочу чувствовать себя уверенно. А так выходит, что я как бы в гостях. Мама говорит, что это неправильно.
— Опять мама… — я не сдержалась, хлопнув дверцей шкафа. — А что, прописка у неё тебя не устраивает?
Он смутился, замялся, но я видела, что его не покидает эта мысль. Будто она не его собственная, а навязанная свекровью.
Я сделала глубокий вдох и, не отрывая взгляда от кружки, попробовала представить, как бы выглядела моя жизнь, если бы я уступила. Если бы прописала Михаила… Что будет дальше? Какие права появятся у него на моё жильё? Доверия уже не хватало. Слишком часто он повторял слова матери, словно отдавая ей право принимать решения за нашу семью.
***
Жизнь текла своим чередом, но напряжение между нами нарастало. С каждым днём он всё чаще уходил в себя, становился молчаливым и раздражительным. Я старалась не обращать внимания, надеясь, что всё уладится само собой.
Утром я просыпалась раньше и тихо собиралась на работу, стараясь не разбудить Михаила. Его недовольное ворчание я слышала даже сквозь сон — если случайно уроню расчёску или зацеплю локтем стул. Он будто искал повод для раздражения.
— Ты опять вчера долго сидела за компьютером? — однажды буркнул он, заваривая себе кофе.
— Да, у меня была обработка фотографий. Нужно было срочно доделать к утру, — ответила я спокойно, стараясь не вступать в спор.
— Могла бы хотя бы потише. Я на работу встаю, а ты тут клавишами гремишь.
Я сжала губы, стараясь не отвечать грубо. Прекрасно понимала: причина раздражения не в шуме, а в его собственном неудовольствии. Мы редко разговаривали по душам в последнее время. Михаил будто строил между нами стену, и я не могла пробиться через неё.
Иногда я пыталась завести разговор:
— Миш, может, на выходных выберемся куда-нибудь? Прогуляемся по набережной или в парк сходим?
— Не знаю… — он отвёл взгляд. — Надо с мамой встретиться, обещал ей помочь с окнами.
Я только и слышала о его матери, её нуждах и просьбах. Казалось, Михаил и не замечает, что меня это тяготит. Я уже начинала сомневаться, действительно ли я значу для него что-то большее, чем просто удобное существование в квартире.
***
Весь следующий день я провела на кухне, стараясь, чтобы ужин получился идеальным. Михаил предложи устроить семейный ужин втроём — он, я и Валентина Семёновна. Я тогда думала, что он хочет, чтобы мы наладили отношения. Но меня были опасения, что ничего не получится и всё опять закончится очередным скандалом. Тем не менее, я согласилась.
Свекровь редко бывала у нас в гостях. И то мне казалось, что она приходила с одной целью – придраться и выразить свое недовольство. Я всегда старалась поддерживать порядок, но её цепкий взгляд и язвительные комментарии заставляли меня нервничать.
Михаил не поддерживал меня. Он просто уходил в комнату или делал вид, что занят чем-то важным в телефоне. Мне приходилось самой отражать все нападки, и чем больше я пыталась держать спокойствие, тем больше свекровь заводилась.
Тем утром мы с Михаилом поехали в супермаркет. Я тщательно выбирала продукты, чтобы не упасть в грязь лицом перед свекровью. На горячее выбрала свиные рёбрышки — решила запечь их в маринаде с мёдом и горчицей. На гарнир — запеченный под сливочном соусом картофель с розмарином. На закуску — рулеты из баклажанов с чесноком и грецким орехом и салат из печёного перца с сыром фета и оливками. Михаил настоял на банке маринованных грибов — мол, чтобы разнообразить закуски. Для десерта я выбрала нежный творожный торт с клубничной прослойкой и спелую дыню. К ужину планировала сделать ещё бутерброды со шпротами и огурцом на бородинском хлебе. В общем, всё должно было быть на высоте.
Пока я готовила, в голове роились сомнения. А вдруг снова всё пойдёт не так? Может, я зря согласилась на этот ужин? Может, стоило предложить пойти в кафе — нейтральная территория точно помогла бы избежать лишнего напряжения. Но отступать было поздно, и я уговаривала себя, что всё получится.
Михаил был необычно мягким и внимательным — помогал с нарезкой, расставлял столовые приборы с педантичностью, которой я от него не ожидала. Поставил на стол красивые тарелки с голубой каймой, даже салфетки свернул трубочкой и вставил в кольца.
— Кать, может, откроем вино заранее? — предложил он, осторожно заглядывая на кухню.
— Думаю, да. Полусладкое красное подойдёт? — я посмотрела на бутылку на полке.
— Отлично. Мама такое любит.
Я кивнула, хотя внутри что-то сжалось. Эта фраза — «мама любит» — звучала как напоминание, что ужин задуман не ради нас с Михаилом, а ради неё. Чтобы я доказала свою «пригодность» как жена.
Свекровь приехала на полчаса раньше, как всегда. Она вошла в квартиру с таким видом, будто её личные владения, и сразу оглядела обстановку.
— Катенька, — сладким голосом протянула она, оценивая сервировку, — молодец, стараешься. Хоть раз накрыла по-человечески.
Я сдержанно улыбнулась, стараясь не показать, как меня задела её колкость. Валентина Семёновна на этот раз пришла нарядная — в бирюзовом платье с вышивкой и в крупных серьгах с акатами. Волосы аккуратно уложены, лицо подчёркнуто лёгким макияжем.
— Вы прекрасно выглядите, Валентина Семёновна, — сказала я, пытаясь сгладить напряжение.
— Конечно, нужно же выглядеть достойно, даже если в гости к невестке идёшь, — усмехнулась она, присаживаясь к столу. — Не то что некоторые — только в халате перед мужем ходят.
Я промолчала, сделав вид, что не расслышала намёка. Михаил, стремясь разрядить обстановку, налил всем по бокалу вина и поднял тост за мир и спокойствие в семье. Свекровь одобрительно кивнула, отхлебнув маленький глоток.
— Вино неплохое, — произнесла она, ставя бокал на стол. — Хоть в чём-то угадала.
— Ну что, мама, попробуешь рёбрышки? Катя старалась.
— Ну-ну, посмотрим, — небрежно кивнула она и взяла кусок на тарелку.
Я села напротив, пытаясь сохранить спокойствие, хотя внутри всё кипело. В голове снова и снова крутилась одна мысль: лишь бы не устроила сцену. Свекровь медленно разрезала мясо, поднесла к губам и сделала паузу, словно раздумывая над вердиктом.
— Ну… съедобно, — наконец произнесла она, словно делая одолжение.
Я облегчённо выдохнула, но внутри что-то подсказало — это ещё не конец испытаний.
Мы молча ели, пытаясь поддерживать нейтральные разговоры. Я ловила на себе её оценивающий взгляд и понимала — она ищет повод придраться. И, конечно же, нашла.
— Знаешь, Катенька, — произнесла она с неожиданной капризностью, — мне вдруг так захотелось бутербродов с красной икоркой… Я их давно не ела. А ты почему не приготовила?
Я растерянно посмотрела на неё — ведь мы уже всё обговорили с Михаилом, и на столе было достаточно угощений. Но отказывать в такой мелочи не хотелось.
— Конечно, сейчас попрошу Михаила сходить в… — сказала я, стараясь сохранять спокойствие.
— Михаила?! — перебила свекровь, повысив голос. — Ты же хозяйка! Ты просто пользуешься моим сыном! Он тебе удобен — продукты таскает, коммунальные оплачивает, живёт, как прислуга! Да любая другая женщина бы его с руками оторвала и прописала сразу!
Эти слова обрушились, как ледяной душ. Я сжала кулаки, но не сказала ни слова. Опять укол про прописку. Я прекрасно знала, что не использую Михаила. Я выходила за него замуж по любви. Мне хотелось быть рядом с ним, строить семью, а не искать выгоды. Пусть считают, как хотят.
Я молча встала и вышла на улицу. В магазине была очередь — какая-то старушка спорила с кассиром о скидке на консервированную кукурузу. Заплатив за хлеб и икру, я быстро вышла на улицу и побежала домой. Но, поднявшись к своей двери, замерла в удивлении — она была заперта на внутренний замок. Я потянула ручку — бесполезно.
— Валентина Семёновна! Михаил! — громко позвала я, пытаясь постучать. В ответ — тишина. Я прислушалась и снова постучала.
— Не пропишешь Михаила — дверь не открою, — послышался глухой голос свекрови из-за двери.
Я остолбенела от такого абсурда. Сердце забилось быстрее, но я постаралась сохранять хладнокровие.
— Вы что, издеваетесь? Это моя квартира! Немедленно откройте! — повысила я голос.
— Нечего командовать! — холодно отозвалась она. — Пока не согласишься прописать Михаила, оставайся на улице.
Я сжала кулаки, понимая, что дальше терпеть это безумие не собираюсь.. Поставив пакет на лавочку, я достала телефон и набрала номер полиции. Если по-хорошему не понимают — решим по закону.
Полицейские приехали быстро — участок находился недалеко. Они долго стучали в дверь, уговаривая Валентину Семёновну открыть, но та упёрлась, как баран. В конце концов дверь пришлось взломать.
Свекровь устроила настоящий спектакль — визжала и причитала, обвиняла меня в неблагодарности и эгоизме. Михаил пытался вмешаться, но я видела в его глазах растерянность и страх перед матерью. Он не встал на мою сторону — просто молчал и отводил взгляд.
Когда свекровь наконец увели за порог, я посмотрела на Михаила и вдруг поняла, что всё кончено. Он больше не был моим мужем — осталась только пустая оболочка, которую целиком заполнила её воля.
***
Мы разошлись тихо, почти без слов. Я собрала его вещи в мешок, оставила в коридоре и просто сказала:
— Забери завтра.
Он даже не пытался спорить. Мы развелись спустя месяц. Я не испытывала боли или сожаления — всё перегорело в тот день, когда он позволил своей матери выгнать меня из собственного дома. Я поняла: с таким человеком невозможно строить будущее.
После развода жизнь удивительно быстро наладилась. Я не успела оглянуться, как в моей жизни появился Артём. Больше всего я ценила в нём умение спокойно решать любые проблемы, не устраивая из этого трагедию. Он никогда даже не заикался о моей квартире — считал, что он сам должен обеспечивать семью.
С появлением детей —Егора, Ксюши и Настеньки — наш дом наполнился теплом и радостью. Я знала, что теперь всё будет хорошо. А про Михаила я слышала лишь мельком — говорили, что он так и остался жить с матерью.
