В тот вечер я как обычно собиралась поужинать одна. Накрыла на стол, включила телевизор – не люблю есть в тишине с тех пор, как Паши не стало. Его фотография висела тут же, над обеденным столом. Я каждый день с ним здоровалась по утрам, глупо, конечно…
Позвонил Витька – сказал, что заедет. Я обрадовалась, давно его не видела. Наготовила всего, даже пирог испекла. А он опоздал на два часа. Я уже извелась вся, телефон обрывала – не отвечает. Раньше-то я бы ругаться начала, а сейчас… Сейчас просто рада, что живой-здоровый.
Приехал весь взмыленный, галстук набок, глаза дикие. Я сразу поняла – что-то случилось. Материнское сердце – оно такое, не обманешь.
– Ма, извини, – чмокнул в щёку наспех. – Жрать хочу – умираю.
Налетел на еду, а сам всё поглядывает на меня искоса. Я молчу, жду. Знаю – сам скажет, когда готов будет.
– Слушай, мам… – начал он, отодвигая пустую тарелку. – Помнишь, я тебе про торговый центр рассказывал? Ну, который мы строить хотели?
У меня сердце ёкнуло. Он полгода об этом центре говорил, всё планы строил, расписывал, какие там бутики будут, какие рестораны…
– Накрылось всё, – выдохнул он. – Партнёры кинули. А я… я в долгах как в шелках.
Замолчал, смотрит в стол. Руки дрожат – я заметила, хоть он и прятал.
– Может, как-то… – начала я, но он перебил:
– Твоя квартира решит все проблемы. Нужно только её продать.
Я будто оглохла на секунду. В ушах зашумело.
– Ты что такое говоришь? – я даже привстала. – Это же… это же наш с папой дом! Тут вся жизнь наша!
– Мам, – он накрыл мою руку своей. Горячая такая, нервная. – Это временно. Я клянусь – верну всё. Ты же знаешь, я слов на ветер не бросаю.
А у меня перед глазами – как мы с Пашей въезжали сюда. Молодые совсем, глупые. Обои клеили, смеялись… Витька тут первые шаги сделал, Лёшка родился…
– А жить мне где? – спрашиваю, хотя уже вижу по его лицу – всё продумал.
– Бабушкин дом в деревне, – выпалил он. – Отремонтируем, сделаем конфетку! Будешь как королева жить.
«Как королева…» – я чуть не расплакалась. Смотрю на него – костюм дорогущий, часы, телефон навороченный. А глаза – как у мальчишки, которого я когда-то коленки зелёнкой мазала.
– Дай подумать, – говорю. – Нельзя так сразу…
– Конечно, мам! – он вскочил, заходил по кухне. – Только… времени мало. Совсем мало.
Ушёл почти сразу – дела какие-то срочные. А я осталась. Сижу, смотрю на Пашину фотографию, а он улыбается. Как всегда улыбается… Что же делать-то, Паш? Подскажи…
Я не собиралась Лёшке рассказывать – зачем сына зря волновать? Но он сам всё понял. Вечером прибежал с работы – глаза горят, руки трясутся:
– Мам, это правда? Витька квартиру просил продать?
Я только головой кивнула – говорить не могла. А он заметался по комнате как тигр в клетке. Весь в отца – такой же порывистый, когда злится.
– Ну всё, – выдохнул. – Я ему сейчас позвоню.
– Лёша, не надо! – я за рукав его схватила. – Не делай хуже…
Куда там! Уже телефон достал, набирает. И тут, как по заказу, дверной звонок. Витька на пороге стоит – видно, документы какие-то принёс.
Лёшка его с порога:
– Ты совсем совесть потерял? Мать из дома выгнать решил?
Витя побелел весь:
– Не твоё дело, мелкий. Я с матерью разговаривал, не с тобой.
– Не моё?! – Лёшка аж задохнулся от возмущения. – Это мой дом тоже! Тут отец жил! А ты его продать хочешь, чтобы свои долги закрыть?
– Да что ты понимаешь! – Витька сорвался. – Сидишь в своей конторе, бумажки перекладываешь! А я бизнес поднимал, я рисковал! Я семью обеспечивал, между прочим, пока ты в институте прохлаждался!
– Обеспечивал? – Лёшка аж рассмеялся. – Это когда? Когда матери на лекарства не хватало, а ты на новой машине рассекал? Или когда отец болел, а ты всё «занят» был?
Я между ними встала – страшно стало. Они никогда так не ругались, даже в детстве.
– Мальчики, перестаньте…
– Не лезь, мам! – это они хором. Хоть в чём-то согласны.
– Знаешь что, братец, – Витька так презрительно усмехнулся. – Легко быть правильным, когда ничего не делаешь. А ты попробуй сам что-нибудь построить!
– Я хотя бы долгов не наделал! И маму не пытаюсь на улицу выставить!
– Да пошёл ты! – Виктор схватил куртку. – Мам, прости. Я завтра заеду.
Хлопнул дверью так, что штукатурка посыпалась. А Лёшка упал на диван, закрыл лицо руками:
– Господи, мам, и это мой брат? Как он мог такое предложить?
Я рядом села, глажу его по голове, как в детстве. А у самой слёзы текут. Вспомнила, как они маленькие были – Витя Лёшку на закорках таскал, в футбол во дворе гоняли… И куда всё делось?
– Он не со зла, – говорю. – Просто запутался…
– Запутался? – Лёшка вскинулся. – Он всю жизнь так! Только о себе и думает. А ты его вечно защищаешь!
Встал, в окно уставился. А за окном дождь начался – будто небо тоже плачет.
– Я тебя не брошу, мам, – говорит. – Никуда ты отсюда не поедешь. Это наш дом.
А я смотрю на них обоих – и сердце разрывается. Оба мои, оба родные. Как же так получилось, что они теперь враги? И что мне делать? Как их помирить?
После той ссоры сыновей я места себе не находила. Ночью глаз не сомкнула – всё думала, крутилась. А утром решила – поеду в деревню, посмотрю на бабушкин дом. Раз уж Витя про него заговорил…
Автобус старенький попался, дребезжал всю дорогу. В окно смотрела – луга, перелески. Господи, когда я тут последний раз была? Лет пять назад? Или больше? При маме ещё…
Село наше с пригорка показалось – сердце ёкнуло. Вроде всё такое же, только постарело, осело. Как и я сама. Пока шла по улице – три раза останавливалась, со старухами здоровалась. Они тут всех помнят:
– Ольга? Машкина дочка? А я гляжу – походка знакомая…
Калитка заржавела, еле открыла. Двор травой зарос – выше колена. А яблони-то, яблони! Помню, отец их сажал, я маленькая была совсем. Теперь вон какие – в небо упираются.
Ключ еле нашла – старый, советский ещё. Дверь открылась со скрипом. Затхлостью пахнуло, пылью. В сенях половицы прогнили, а в комнате… Боже ты мой! Обои свисают клочьями, потолок весь в разводах. В углу паутина, а в ней – высохшая бабочка. Красивая была, жёлтая…
На подоконнике – мамина герань. Засохла давно, а горшок стоит. И занавески те же, в цветочек, только выгорели совсем. Села на старый диван – пружины заскрипели. И такая тоска навалилась…
Стала по комнатам ходить – вещи перебирать. В серванте – старые фотографии, открытки. Вот мы с Пашей молодые, вот мальчишки маленькие… А это что? Конверт какой-то, пожелтевший.
Достала – а там письмо. Пашиным почерком… Руки затряслись, когда читать начала:
«Оленька, родная моя! Пишу тебе, пока ты спишь. Завтра операция, и я боюсь не успеть сказать главного. Знаешь, я часто думаю о нашем деревенском доме. Помнишь, как мы тут познакомились? Ты на качелях каталась, а я мимо шёл… Этот дом – он особенный. Здесь все наши корни, здесь начиналось наше счастье. Береги его, Оля. И детям передай – пусть не забывают, откуда они. Может, когда-нибудь этот дом снова соберёт всю нашу семью вместе…»
Я плакала, сидя на полу среди старых вещей и фотографий. А в голове крутилось: «соберёт семью вместе». Паша как знал… Как чувствовал…
Вышла на крыльцо – солнце уже садилось. Села на ступеньки, смотрю на заросший сад. И вдруг так ясно всё стало, так просто. Витя прав – квартиру можно продать. Только деньги пойдут не на его долги.
Достала телефон, набрала Лёшкин номер:
– Сынок, приезжай в деревню. И Вите позвони – пусть тоже едет. Есть разговор.
– Мам, ты чего? Случилось что?
– Да, – говорю. – Кажется, я знаю, как нам быть. Папа подсказал…
Накрыла стол в большой комнате – не стала на кухне, тесно там для таких разговоров. Наготовила всего – и котлеты, и салаты, и пирог испекла. Руки дрожали, когда раскладывала – всё боялась, что опять сцепятся.
Лёшка приехал первый – хмурый, воротник куртки поднят.
– Мам, зачем ты его позвала? Я с ним говорить не хочу.
– А придётся, – говорю твёрдо. – Садись, жди.
Виктор опоздал на полчаса. Вошёл – и сразу напряжение в воздухе повисло. Они даже не поздоровались – просто сели по разные стороны стола. Как чужие.
– Ешьте, – говорю. – Остынет всё.
Молча едят, друг на друга не смотрят. Только вилки по тарелкам стучат. Витя телефон достал – в нём копается.
– Убери, – я так резко сказала, что сама испугалась. – Я вам сказать хочу кое-что.
– Мам, если ты о квартире – я своего мнения не изменил, – Лёшка вилку отложил. – Это наш дом, и точка.
– А ты всё за мамину юбку держишься? – Витя усмехнулся. – Взрослый мужик, а всё как маленький.
– Лучше за юбку, чем людей обманывать!
– Да что ты понимаешь в бизнесе! Думаешь, всё просто? Думаешь…
– МОЛЧАТЬ! – я кулаком по столу ударила. Первый раз в жизни на них закричала. – Вы что творите? Вы же братья!
Замолчали оба – удивились, наверное. А у меня слёзы потекли:
– Я вас растила одна. Отец умер – я не сломалась. Работала на двух работах – но вас подняла. Всё для вас делала. А вы? Вы что с семьёй сделали?
– Мам… – это Лёшка начал.
– Молчи! – оборвала его. – Витя, ты думаешь, отец бы одобрил? Брата родного попрекаешь, мать из дома выгоняешь…
– Я не выгоняю! – вскинулся. – Я же всё продумал! Дом в деревне…
– А ты, Лёша? Думаешь, правильно брата судить? Он ошибся, да. Но он же твой брат! Родная кровь!
Встала, к серванту подошла. Достала отцовское письмо:
– Вот, читайте. Отец перед операцией написал.
Они головы склонили над листком – и вдруг так похожи стали. Как в детстве, когда вместе уроки делали.
– Я решила, – говорю. – Квартиру продадим.
– Мам! – это они хором.
– Но деньги пойдут не на долги, Витя. И не на твою машину, Лёша. Мы дом восстановим. Отцовский дом. Все вместе.
– Какой дом? – Витя не понял.
– В деревне. Там всё началось – там и продолжится. Будет у нас свой дом. Большой, светлый. Внуков будет где собирать…
– Мам, ты что… – Лёшка растерялся. – Какая деревня? Как ты там жить будешь?
– А ты поможешь, – говорю. – И Витя поможет. Вместе справимся.
– Но мои долги… – Витя побледнел.
– А ты работай. Крутись. Ты же умный, Витенька. Справишься. Но семью – не продаётся.
Они молчали. Долго молчали. Потом Лёшка тихо сказал:
– Там ремонт надо… Всё гнилое небось.
– Я строителей знаю хороших, – вдруг Витя отозвался. – Недорого возьмут…
Я смотрела на них и плакала. Кажется, лёд тронулся. Кажется, отец был прав – этот дом может собрать семью вместе…
Утром собрала их обоих – сказала, поедем в деревню, дом смотреть. Витя на своей машине приехал, Лёшка на автобусе добрался. Так и стояли у калитки – каждый со своей стороны.
– Ну что, сынки, – говорю, – пойдёмте, покажу вам наше наследство.
Двор за ночь дождём прибило – трава блестит. Яблони в цвету стоят, белые все. Пчёлы гудят. Красота…
– Мам, – Витя оглядывается. – Тут работы… Крыша течёт, фундамент просел. Это ж всё менять надо.
– Поменяем, – говорю твёрдо. – Не сразу всё строилось.
В дом вошли – половицы скрипят. Лёшка по стенам постукал:
– Бревна вроде крепкие. Только обои содрать, просушить…
– Я помню, как тут всё было, – вдруг Витя сказал. – Помнишь, Лёх, как мы на чердак лазили? Ты ещё коленку расшиб…
– А ты меня на закорках домой тащил, – Лёшка усмехнулся. – Мама ругалась…
– Не ругалась, а боялась за вас, – я к окну подошла. – Тут у бабушки герань стояла. И занавески были – в цветочек…
Достала папино письмо:
– Вот, послушайте ещё раз. Только теперь внимательно.
Читаю: «Этот дом – наши корни. Здесь начиналось наше счастье… Может, когда-нибудь он снова соберёт всю семью вместе…»
– Папа верил, что этот дом нас спасёт. И я верю. Квартиру продадим – это решено. Но деньги пойдут на ремонт. Будет у нас свой дом. Настоящий, семейный.
– А как же мои…– начал было Витя.
– А никак, – перебила его. – Ты взрослый мужик, Витя. Сам заварил – сам расхлёбывай. Но мы поможем – чем сможем. Правда, Лёша?
Лёшка помолчал, потом кивнул:
– У меня накопления есть. Немного, но… Если вместе…
Витя к стене привалился, глаза закрыл:
– Я такой дурак, мам… Лёха… Простите меня, а? Я всё исправлю, честно. Только… не бросайте меня.
– Дурак и есть, – Лёшка подошёл к нему. – Но ты мой брат. Куда я тебя брошу?
Я смотрела на них – и сердце разрывалось от счастья. Стоят мои мальчики, плечом к плечу. Как раньше. Как в детстве.
– Ну что, сынки? Беремся за дом?
– А может, правда получится? – Витя огляделся. – Тут веранду пристроить можно. И сад расчистить…
– И баню поставить, – подхватил Лёшка. – Я в стройке понимаю немного…
– Ну вот и решили, – я улыбнулась. – С Богом, мальчики. Начинаем новую жизнь.
А за окном солнце выглянуло, яблони в цвету качаются. И так легко на душе стало – будто папа рядом стоит, улыбается. Всё правильно сделали. Всё как должно быть.
Как началась стройка – я сыновей не узнавала. Витя все свои связи подключил – материалы по оптовым ценам достал, рабочих нашёл. А Лёшка на работе отпуск взял – сам за прораба встал.
С утра до ночи возились. Я им обеды готовила, чай носила. Сердце радовалось, глядя на них – вместе работают, советуются. Как в детстве…
– Леха, подай-ка молоток! – Витя на крыше пристроился, черепицу перебирает.
– На, держи. Только осторожней там, не навернись.
– Да ладно, я в детстве и не так лазил.
– В детстве ты башкой железный не был, – Лёшка усмехается. – Мама! Там чай остыл, небось?
Я им свежего принесла, стою, смотрю. А они на крыльце уселись, передохнуть решили.
– Слушай, Вить, – Лёшка кружку в руках крутит. – А помнишь, как мы тут с тобой в казаки-разбойники играли? Ты ещё тогда с яблони навернулся…
– Помню, – Витя рассмеялся. – Ты ревел больше меня, хотя это я ногу подвернул.
– А как же! Ты же мой брат…
Замолчали оба. Витя первый заговорил:
– Лёх, я… я правда виноват. Перед тобой, перед мамой… Закрутился со своим бизнесом – совсем голову потерял.
– Да ладно тебе, – Лёшка плечом его толкнул. – Бывает. Главное – вовремя остановиться.
– Знаешь, – Витя задумчиво в кружку смотрит. – Я тут подумал… У меня же связи остались. Может, своё дело откроем? Вместе? Ты же у нас мозговитый…
– Ты серьёзно? – Лёшка аж привстал.
– А что? Братья Савельевы – звучит же!
Я слёзы вытираю украдкой – пусть не видят. А они уже планы строят: Витя – по бизнесу, Лёшка – по стройке.
– Тут веранду застеклим, – показывает. – Зимой тепло будет.
– А в саду беседку поставим. Шашлыки жарить…
– Маме комнату с видом на сад сделаем…
– Мальчики, – не выдержала я. – Вы бы крышу сначала достроили!
Они переглянулись – и давай хохотать. А я смотрю на них – и сердце поёт. Вот оно, счастье-то материнское. Живы, здоровы, вместе…
К вечеру дождь собрался. Они инструмент прибрали, в дом зашли. Сели чай пить – уставшие, перепачканные, но довольные.
– Мам, – Витя говорит. – А ведь папа прав был. Дом… он и правда нас собрал.
Лёшка только головой кивнул – не любит он о чувствах говорить. Но я же вижу – глаза у него тёплые-тёплые…
Так и сидели до темноты. За окном дождь шумит, а нам хорошо. Дома. В родных стенах. Всем вместе.
Три месяца пролетели как один день. Смотрю сейчас на наш дом – глазам не верю. Стоит как новенький, краше прежнего. Стены светлые, крыша новая блестит, веранда застеклённая – как в журнале. В саду яблони подрезаны, дорожки расчищены. Красота!
Сегодня новоселье справляем. Я с утра на кухне – пироги пеку, салаты делаю. Мальчики с самого утра носятся – то стол на веранду вытащат, то обратно занесут.
– Мам, давай всё-таки в доме накроем, – Лёшка заглядывает на кухню. – Вечером прохладно будет.
– Да ну тебя, – это Витя из комнаты кричит. – Такая красота на улице! И беседка зря, что ли, стоит?
– В беседке осенью шашлыки жарить будем, – говорю. – А сегодня – в доме. Все вместе, по-семейному.
Стол накрыли в большой комнате – той самой, где раньше бабушка жила. Теперь тут всё по-новому: обои светлые, пол дубовый, и папина фотография на стене – ту, что из квартиры, перевезли.
– Ну, – Витя бокал поднял. – За новоселье?
– За дом, – Лёшка добавил. – За наш дом.
Я смотрю на них – и нарадоваться не могу. Витя похудел, окреп – целыми днями на стройке да по делам. Говорит, долги потихоньку гасит. А Лёшка даже загорел – он же всю работу на себя взял, за рабочими следил.
– Знаете, – говорю, – а ведь я сначала боялась. Думала – как я в деревне? А теперь…
– А теперь что? – Лёшка улыбается.
– А теперь понимаю – счастье не в квартире. Оно вот здесь – где мы все вместе.
– Мам, – Витя вдруг серьёзный стал. – Ты прости меня, а? За ту историю с квартирой… Дурак был.
– Был, – Лёшка хмыкнул. – А теперь поумнел. Немного.
– На себя посмотри, умник! Кто вчера гвоздь мимо доски забил?
– Зато ты у нас бизнесмен! Три дня обои выбирал…
– Мальчики! – я рассмеялась. – Вы как маленькие…
А они переглянулись – и тоже смеются. Сидим, разговариваем. За окном сумерки сгущаются, сверчки стрекочут. Витя про свои новые планы рассказывает – они с Лёшкой правда фирму открыли, строительством занялись.
– Представляешь, мам, три заказа уже есть! – Лёшка аж светится. – Витька головой работает, я – руками. Нормально получается!
– Ещё бы не нормально, – Витя подмигивает. – Мы ж Савельевы!
А я сижу, слушаю их – и думаю: прав был отец. Прав был, когда писал про этот дом. Он действительно собрал нас всех. И не просто собрал – заново научил семьёй быть.
Смотрю на папину фотографию – улыбается. Всё правильно сделали, Паша. Всё как ты хотел. Дом живёт, сыновья вместе, семья крепкая. А что ещё для счастья надо?
– Мам, ты чего притихла? – Витя обнимает за плечи.
– Да так… Думаю вот – хорошо нам тут будет. Правда?
– Правда, – это они хором. Как в детстве…
А за окном звёзды загораются. Новая жизнь начинается. И знаете что? Я уверена – самое лучшее у нас ещё впереди.
