— Ты всегда такая принципиальная была? — спросил Максим, помешивая чай в чашке с непривычной для него резкостью.
— А ты всегда такой мягкий был? — парировала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.
Наша новая квартира еще пахла свежей краской. Нам удалось взять удачно в ипотеку — просторную, стильную, светлую.
Наше первое семейное гнездышко. Я так мечтала о том, как мы будем обустраивать каждый уголок, вкладывая частичку души в интерьер.
Но реальность оказалась совсем не такой, какой я её представляла.
— Мама просто хочет помочь, — Максим отставил чашку и провел рукой по волосам. — Она всегда беспокоится о нас.
— Помочь? — я постаралась сдержать рвущийся наружу смех. — Называть мои шторы безвкусными и требовать повесить те, что выбрала она — это помощь? Или, может, составление списка продуктов, которые я должна покупать — тоже забота?
Максим вздохнул, избегая моего взгляда. Это продолжалось уже третью неделю.
Людмила Николаевна приезжала каждые выходные с новыми идеями, как нам лучше жить.
Сначала были просто советы, потом — настойчивые рекомендации, а теперь уже откровенные указания и распоряжения.
— Ира, пойми, она привыкла всё контролировать. Для неё это способ проявлять любовь.
— А для меня способ проявлять любовь — защищать наше право жить так, как хотим мы, — я села напротив него. — Максим, ты заметил, что вчера она попросила тебя показать наш семейный бюджет?
— Ну да, — он смутился. — Она беспокоится, хватает ли нам денег.
— А потом сказала, что мы обязаны каждый месяц отправлять деньги им с отцом? Это что, семейная традиция, о которой ты забыл меня предупредить?
Я видела, как внутри Максима боролись два чувства: привычка подчиняться матери и понимание абсурдности происходящего.
— Я поговорю с ней, — наконец сказал он неуверенно.
— Когда? — я подняла брови. — Завтра она снова приедет с новым списком правил для нашей жизни. И что ты скажешь?
— Не знаю, — он развел руками. — Она всегда была такой. Я просто не умею ей противостоять.
В этот момент меня словно молнией пронзило.
Передо мной сидел мой любимый мужчина — сильный в работе, решительный с друзьями, но стоило упомянуть его мать, и он съёживался, как промокший воробей.
Я вдруг отчетливо увидела наше будущее — годы компромиссов, уступок, подавленных обид.
Нет, так нельзя. Либо мы сейчас разорвем эту невидимую пуповину, либо наш брак медленно задохнется под этим контролем.
— Знаешь, — я взяла его за руку, глядя прямо в глаза, — это наш дом.
Наша жизнь. Наши решения. И если мы сейчас не установим границы, то потом будет только хуже.
— Я понимаю, — кивнул он. — Но как?
— Не можешь поставить на место маму? Хорошо, дорогой, после разговора со мной она и рта не откроет.
Максим посмотрел на меня с удивлением, даже с испугом.
— Что ты собираешься делать?
— То, что должна была сделать с самого начала, — я улыбнулась и поцеловала его в щеку. — Я приглашу её на чай. Только мы вдвоем.
На следующий день я позвонила Людмиле Николаевне сама. Мой голос звучал мягко, даже дружелюбно.
— Людмила Николаевна, не хотите зайти сегодня на чай? Максим задержится на работе, а мне бы хотелось с вами поговорить наедине.
— Конечно, Ирочка, — в её голосе звучало удивление и нотки торжества. Наверное, она решила, что я наконец-то созрела для полного подчинения.
Когда она пришла, я встретила её с улыбкой. Поставила чайник, достала печенье, создавая атмосферу уюта и доверия.
Мы обменялись парой фраз о погоде, и тут она начала:
— Ирочка, я тут подумала о ваших занавесках…
— Людмила Николаевна, — я говорила всё так же мягко, но каждое слово вдруг обрело вес, — может, хватит этого спектакля? Давайте начистоту.
— Не понимаю, о чём ты, дорогая, — её брови взлетели вверх с отточенным артистизмом многолетней практики.
— О том, что эта квартира — наша территория, Людмила Николаевна. Не вторая резиденция императрицы. Понимаете?
Здесь вы не распорядительница бала. Здесь каждую копейку заработали и каждую вазу выбрали мы с Максимом.
И, представьте себе, мы в состоянии решить, какие шторы повесить и сколько масла класть в салат, без августейшего мнения со стороны.
Вы ведь даже наш бюджет пытались подбить, словно мы подростки с карманными деньгами!
Её лицо изменилось. Удивление сменилось возмущением.
— Да как ты смеешь! Я мать Максима, я имею право…
— Нет, — я покачала головой. — Вы — мать Максима, и только. В нашей семье, в нашем доме вы — гость.
Желанный гость, если уважаете наши границы. Нежеланный, если пытаетесь ими управлять.
— Я… я помогаю вам! — воскликнула она. — Вы молодые, неопытные…
— Помощь предлагают, а не навязывают, — я смотрела ей прямо в глаза. — И уж точно помощь не включает в себя указания, как нам тратить наши деньги.
В комнате повисло напряжение.
Я видела, как в глазах свекрови мелькают разные эмоции: гнев, недоверие, оценка ситуации. Наконец она поняла, что передо мной её обычные приемы не работают.
— Максим знает о нашем разговоре? — спросила она с вызовом.
— Конечно. Мы с мужем обсуждаем всё, — я улыбнулась. — И он полностью согласен со мной.
Просто ему сложно вам об этом сказать, ведь он вас любит.
Людмила Николаевна молча допила чай, поджав губы. Когда она уходила, её спина была прямой, а движения — резкими.
Но она не сказала больше ни слова о нашем образе жизни.
Через неделю я заметила изменения. Свекровь звонила реже, а в разговорах стала более сдержанной. Даже когда приходила в гости, держалась уважительно и не лезла с советами.
Вечером Максим обнял меня и шепнул:
— Я не знаю, что ты ей сказала, но это сработало.
Спасибо тебе. Мне бы самому никогда не хватило сил.
— Иногда нужно просто обозначить границы, — я прижалась к нему. — Это не значит, что мы не любим твою маму. Просто у каждой семьи должно быть своё пространство.
— Знаешь, — его взгляд изменился, стал каким-то прозрачным, честным, — никогда не думал, что буду благодарен за то, что моя жена поставила мою мать на место.
— А я никогда не думала, что придётся это делать, — я провела пальцами по его небритой щеке.
