Свекровь произнесла эти слова между тостом «за именинницу» и тостом «за взаимовыручку», громко, с улыбкой, словно речь шла о погоде.
Я застыла с бокалом в руке. Гости смеялись, кто-то тянулся, чтобы вновь наполнить бокал, кто-то накладывал себе «Оливье», а у меня в груди всё сжалось. Было ощущение, что я сижу не за праздничным столом, а стою у открытого люка — и кто-то ласково предлагает шагнуть внутрь.
Простая формальность
Это был день рождения свекрови. Длинный стол, скатерть с цветами, три вида салатов, запечённая курица, виноград в вазе и обязательные бокалы с шампанским — всё, как всегда. Мы с Сергеем приехали к шести, как договаривались. Уже были сестра свекрови с мужем — тётя Лида и дядя Юра, их дочь Саша с новым парнем и, конечно, Ира — дочка младшего брата свекрови, дяди Вовы. Ире двадцать два года, учится в каком-то институте, толком никто не знает, в каком именно.
Она пришла в вязаном свитере в полоску и села ближе к свекрови. Милая, улыбчивая, наивная — если не знать, как легко она забывает «одолженные» деньги и исчезает из чатов, когда приходит пора что-то делать.
Мы только что подняли бокалы «за именинницу», все были уже немного навеселе, смеялись. И тут — вот эта фраза: «пропиши к себе Иру, ей диплом получить надо».
Я повернулась к ней с недоумением, будто ослышалась. Но свекровь уже откинулась на спинку стула и деловито поправляла салфетку на коленях.
— А что такого? Просто формальность. Она же у вас жить не будет, Господь с вами! У неё сессия, а без московской прописки не допускают. Там у них теперь ужесточили всё. Пара месяцев, не больше.
Сергей сидел с таким лицом, будто его только что вытащили из-под льда. Он явно знал, но надеялся, что мать скажет это «потом». Не при всех. Не сейчас. Не так.
— Ты ведь добрая у нас, Леночка, — добавила свекровь и улыбнулась, как будто вручала мне медаль за честность.
— Мы… подумаем, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Ну конечно! Я и не сомневаюсь! — она подняла бокал. — За взаимовыручку!
Все заулыбались, даже Ира — как будто ничего такого и не произошло. Только у меня внутри всё похолодело. Вокруг шумели, ели, наливали, а я чувствовала себя как в фильме, где звук выключили, и остался только один — внутренний. Такой глухой гул, когда понимаешь: за тебя уже что-то решили. А ты даже рта не открыла.
Сергей не смотрел на меня. Уткнулся в телефон. Потом в салат. Потом на бутылку.
Я сидела с натянутой улыбкой, глядя на сверкающую гирлянду на окне, и думала только об одном — как это всё быстро стало совсем не праздничным.
Пара — это сколько?
Мы ехали домой молча. Сергей смотрел на дорогу, будто надеялся раствориться в этих уличных огнях. Я — в окно, но ничего не видела. Голова гудела не от шампанского, а от слов его матери. От того, как легко она это сказала. И как он не сказал ничего.
В квартире было тепло. Я сняла пальто, поставила сумку в угол и, не включая свет, прошла на кухню. Захотелось тишины. Нормальной. Без фраз вроде «всего на пару месяцев».
Мы с Сергеем вместе уже восемь лет. Познакомились, когда мне было двадцать шесть, ему тридцать. Спокойный, надёжный, не болтун. Я в нём это и полюбила — то, как он не метался, не обещал, а просто делал. Мы вместе копили на эту квартиру, считали каждую копейку, отказывали себе в отдыхе, одежде, даже родителям подарки стали дарить скромнее. Потому что цель была — своё жильё. Без чужого дяди, без соседей, без родственников.
Когда нам наконец одобрили ипотеку, я плакала от радости. Не потому, что квадратные метры — а потому что это было наше. Наш труд, наш выбор, наша территория. Своя.
И теперь… теперь какая-то Ира.
Мы виделись с ней один раз. На по хор онах Серёжиного дяди, отца Иры. Её свитер тогда был цвета жвачки, ногти ядовито-розовые, телефон в руке почти всё время — только не в момент, когда её просили помочь с едой. Она промямлила: «Щас, подойду», и вышла в подъезд ку рить с каким-то парнем.
Вся её репутация держится на том, что она «сирота». Учится заочно, работает где-то «в креативе», долго нигде не задерживается. Постоянно перезанимает деньги, но, как говорят между собой родственники, «девочка не со зла, просто неорганизованная».
И вот теперь — она и прописка.
Когда Сергей зашёл в кухню, я уже заваривала себе чай.
— Лена… — начал он осторожно, — ну ты же понимаешь, мама не хотела плохого…
— Я знаю, — ответила спокойно. — Она просто привыкла, что, если ей что-то нужно — она скажет, и это получит.
Он замолчал. Сел напротив, потёр виски. Его вид был усталый, не бо евой.
— Она говорит, что Ира никого не побеспокоит. Это просто бумаги. Формальность.
— Угу. — Я сделала глоток. — Только вот формальности иногда имеют последствия. Пропишем — и всё. У неё будет право жить с нами. Хотим мы этого или нет.
Он вздохнул.
— Ты же понимаешь, это ненадолго…
— Нет, Серёж. Я понимаю другое. Что ты, похоже, уже согласился. Просто ждал, что я подыграю. Что я — добрая, понимающе кивну и сделаю, как удобно. А я не хочу быть удобной.
Он молчал. И это молчание сказало больше, чем любые оправдания.
— Давай так, — я встала, взяла чашку. — Ты скажешь своей маме, что мы поговорим об этом. Мы. А не она решит, а ты молча передашь.
Я ушла в спальню, оставив его на кухне. И впервые за долгое время почувствовала, что защищаю не только себя. Но и всё, что мы вместе построили. Потому что если не я — то кто?
Пауза
Утро выдалось непривычно тихим. Сергей ушёл рано — даже не налил себе кофе, хотя всегда это делал. Только хлопнула дверь, и всё.
Я сидела на кухне со стаканом бананового смузи и вглядывалась в экран ноутбука. Там висел недописанный отчёт, который нужно было сдать ещё вчера. Я смотрела на таблицу, а думала совсем о другом. О нас. О том, как быстро, почти незаметно, между мной и Сергеем встало что-то, чему мы даже имени дать не успели. Только ощущение — как будто дома стало чуть холоднее, даже при включённой батарее.
Сергей не писал весь день. Под вечер пришло короткое сообщение:
«Задерживаюсь. Не жди».
Я и не ждала.
Просто сидела у окна и смотрела на чужие окна. В каких-то из них горел свет. Кто-то варил ужин, кто-то смеялся, у кого-то шёл сериал. Я просто считала — тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…
На следующий день мы встретились с Оксаной из юротдела. Мы давно дружили, и я знала, что она всё скажет прямо, без сюсюканья. Мы сидели в небольшой кафешке рядом с офисом. Я взяла томатный суп с базиликом и американо, она — грибной крем-суп и капучино.
Сначала болтали ни о чём: новый начальник, дурацкие правки в договоре, погода. Потом я осторожно спросила:
— Слушай, если человека прописать в квартиру… Это же значит, что он имеет право там жить?
Она даже не удивилась.
— Конечно. Если постоянная — считай, всё. А если ещё с ребёнком… тогда ты уже никто. Даже собственник. Выписать потом — только через суд. И не факт, что получится.
Я кивнула.
— А если временно?
— Смотря какая формулировка, на сколько месяцев. Но даже временная может осложнить жизнь. Особенно если речь о родственниках. Там начинается: «а вы же обещали», «а нам некуда», «а мы же семья»…
Она сделала глоток капучино и прищурилась.
— А ты что, кого-то собралась регистрировать?
— Пока нет. — Я пожала плечами. — Просто думаю.
— Вот и думай. А лучше — не думай. Просто не делай. Особенно если тебе говорят, что «на пару месяцев».
Я вернулась домой и долго стояла у входной двери. Ключ в замке не проворачивался с первого раза. Какая-то ерунда, но в тот момент — показалось символичным. Как будто даже квартира сопротивлялась.
Сергей был в душе. Я включила чайник, достала из шкафа чашку, села за стол. На столе — крошки от чего-то, он, видно, наспех перекусил. Я их смела ладонью в раковину.
И вдруг поняла: я не злюсь. Не обижаюсь. Я как будто перешла в другой режим. Не эмоции — расчёт. Я уже не спорю — я держу обо рону.
Это не ссора. Не скандал.
Это как пауза в игре: или кто-то нажимает «продолжить», или просто выключает консоль.
И я точно знала — я не собираюсь быть той, кто нажмёт «выход».
Просто поговорить
Свекровь приехала в пятницу днём, без звонка. С пакетом пирожков и выражением на лице, как будто зашла не на разговор, а просто «по пути». Я открыла дверь — и сразу почувствовала: в этот раз она не уйдёт без попытки продавить.
— Леночка, привет, солнышко. Вот, испекла, Серёжа любит. Я буквально на полчасика, не пугайся, — улыбнулась она и уже проходила в кухню.
Она положила пакет на стол, расставила чашки, молча достала варенье из своей сумки. Всё это выглядело по-домашнему — если бы не напряжение в воздухе.
— Ну как ты, дорогая? Работа, устала, наверное. А я вот с утра по магазинам, потом на рынок — ни минуты покоя, — рассказывала она, пока я наливала чай. — Гречка подорожала, представляешь?
Я слушала и кивала, как положено. Но внутри уже знала, зачем она пришла. Она плавно подводила. Всегда так делает — сначала про погоду, потом про здоровье, потом… суть.
— Я, Леночка, вот что думаю, — наконец перешла к главному. — Ты на меня не обижайся, ладно? Но с Ирой — это ведь, правда, просто бумажка. Ей надо только диплом получить, без этого не допустят. Пару месяцев — и всё.
Я молчала и слушала, как она говорит, что всё это временно, что девочке нужно всего ничего — пару месяцев. Что всё уладится. Что «это ведь для семьи».
— А вы у себя не можете прописать? — спросила я наконец. — У вас же квартира больше. И живёте вы в часе езды отсюда. Ну и что, что не Москва?
Свекровь замерла на секунду, но быстро взяла себя в руки.
— Да ну что ты, деточка, у нас всё сложно. И потом, ей всё равно ездить сюда. К тому же, столичная прописка — это не просто адрес. Тут и поликлиника, и институт… удобно. Да и ты у нас добрая.
Добрая… Я вспомнила, как мы с Сергеем копили на первый взнос. Как ели макароны неделями, чтобы сэкономить. Как я отказалась от поездки к родителям летом, потому что надо было заплатить за ремонт. Эта квартира нам далась не с неба — мы её выстрадали. А теперь кто-то решил, что можно просто прийти, сказать «ты у нас добрая» — и всё?
— Не думаю, что это хорошая идея, — ответила я твёрдо.
— Ну мы же семья, Лена, — голос у неё стал мягче, но в нём появилась та самая нота — натиск под маской заботы. — Мы ведь друг за друга. Или нет?
Свекровь говорила так, будто я уже должна согласиться — просто из уважения, из вежливости, из того, что мы «одна семья». А я смотрела на её аккуратно сложенные руки и понимала: она всё просчитала. У себя прописывать — это потом снимать будет сложно. А со мной — проще. Потому что я не «родная» в том смысле, как Серёжа. Я удобная.
Она ушла, не сказав ни слова обидного. Напротив — тепло попрощалась, даже пожелала хороших выходных. Только на лице не было улыбки. И в глазах — тоже.
Я ничего не ответила. Просто проводила её до двери и закрыла за её спиной. Медленно. Без звука.
Спина к спине
В субботу утром мы с Серёжей поехали в Икею. Надо было купить вешалки, коробку для белья и, может быть, новую тумбочку в спальню — думали заменить, если найдём подходящую.
Я шла впереди, рассматривала посуду, трогала полотенца. Сергей молча катил тележку. Мы обменялись парой фраз о полках, заулыбались возле стенда с нелепыми табуретками. Потом оказались в отделе спальни. Там стоял стенд с табличкой «Дом — это место, где тебе спокойно». Я посмотрела на неё и тут же отвернулась.
— Возьмём эту? — Сергей указал на серую тумбу.
— Да, нормальная, — ответила я.
На кассе я выбрала ещё поднос — белый, с синими листиками, просто хотелось что-то красивое.
— Идём в кафетерий? — спросил Сергей, убирая чек в карман.
— Пошли, — пожала я плечами. Не есть хотелось, а сесть.
Мы взяли подносы. Он — фрикадельки с картофельным пюре, я — лососевый сэндвич, салат и крошечный чизкейк, потому что «буду только чай» — никогда не срабатывает.
— Почему у них всё такое ровное, даже пюре в форме полусферы, — сказал он, втыкая вилку в шарик картошки.
— Потому что у них в кухне, наверное, линейка есть, — усмехнулась я. — Каждый картофель по нормативу.
Ели молча.
— Я маме сказал, — проговорил он, глядя на кетчуп, — что мы не будем прописывать Иру.
Я не ответила сразу. Просто ела салат и старалась не смотреть в глаза.
— Она, конечно, расстроилась. Сказала, что я стал «какой-то чужой». Но я объяснил. Сказал, что мы вместе решаем, а не она через меня. И что ты не обязана соглашаться. И я — тоже, если честно.
— Ну… спасибо, — сказала я, ковыряя огурец. — Я думала, ты просто… промолчишь. Как раньше.
Он пожал плечами.
— Может, раньше и промолчал бы. Но у меня, если честно, самого осадок. Почему она у себя не может? Там же места — вагон. Нет, давай к тебе, прописка же московская. Удобно. Мол, только бумажка.
— Угу. А потом ещё одну бумажку — про то, что ребёнка прописали по адресу матери. И понеслось.
— Вот. — Он поддел фрикадельку. — Я это всё тоже взвесил. Решил, хватит. Это ведь не отказ помочь. Это отказ пустить кого-то с правами в наш дом. Просто так.
Я глянула на него. Он не позировал. Не оправдывался. Просто говорил.
— Я не хочу, чтобы ты чувствовала, что тебя не спросили. Это тупо. Особенно когда это твой дом тоже.
Мы доели молча. Потом он пошёл отнести подносы, и я смотрела на него издалека. Такой обычный. В джинсах, в куртке, слегка небритый. Мой.
Когда вышли на улицу, подморозило. Он дал мне свои варежки, а сам сунул руки в карманы. Было холодно, но легко.
По-своему
Прошло почти три недели. Мама Сергея больше не звонила. Ни «как ты», ни «а подумали ли вы», ни даже «просто узнать, как дела». Я не спрашивала, волнует ли это Сергея. И он не говорил. В какой-то момент я поняла: это не случайная пауза. Это позиция. И в этой тишине было больше смысла, чем в сотне звонков
Ира, как я узнала от Саши, поселилась у другой тётки. «На пару недель», конечно. Ага. Мы обе закатили глаза. И даже не обсуждали дальше.
Вечером, после работы, я варила суп — обычный, на куриных голенях. Картошка, морковка, лавровый лист. Сергей пришёл, сбросил куртку в прихожей, снял ботинки, чихнул — снова забыл надеть шапку.
— У нас хлеб остался? — спросил он, заглянув в хлебницу.
— Пара кусочков. Надо будет купить.
— Ладно, забегу завтра в «Пятёрочку». А ещё творог взять? Я бы сырники поел на выходных.
— Возьми. И сметану, не ту, что из крахмала, а нормальную.
Он налил себе чай, сел за стол и отхлебнул пару глотков, глядя в окно.
— Знаешь… я тут подумал. Мы ведь вообще с тобой почти всё решали вместе. Ипотеку, ремонт, работу, кота. Даже плитку в ванной — ты предложила цвет, я выбрал рисунок.
— Ага. Командная работа, — усмехнулась я.
Он посмотрел и кивнул.
— Вот и дальше так. Если кто-то приходит с чем-то серьёзным — решаем вдвоём. Без сюрпризов. Даже если это мама.
— Договорились, — сказала я.
Позже, за ужином, он мыл посуду, я вытирала. Кот прыгал по подоконнику, мешал. На холодильнике висел список покупок, написанный от руки. На столе — остатки хлеба и полбанки малинового варенья.
Было тихо и буднично. И мы вдвоём. С котом. С закрытой дверью. И с границей — ровно там, где мы её сами поставили. Без скандалов. Без шума. Просто — по-своему.
