Выйдя, наконец, на пенсию, после военной службы, Виктор вдохнул полной грудью. Свобода! Жена ушла пять лет назад, в одно прекрасное утро объявив, что «жизнь одна и надо пожить для себя, хватит уже по гарнизонам мотаться», подала на развод и уехала куда-то на юг. Сын учился и планировал остаться жить в другой стране, изредка присылая открытки со скупыми поздравлениями к дню рождения. Поэтому теперь, без всяких обязательств, Виктор позволил себе начать новую жизнь, переехать в пригород. Дом он решил строить сам, своими руками. Не потому, что скупился на бригаду, просто знал: «хочешь сделать хорошо, сделай сам». Да и хотелось вложить душу в строительство, всё-таки, это теперь будет его постоянное место жительства — без всяких переездов, казённых стен. Своё, настоящее. На краю живописного села купил участок, рядом с молодым березняком. И уже с первого дня внимание мужчины привлекла соседка.
Он увидел её рано утром, как только привёз свои пожитки в вагончик, где собирался пожить, пока построит дом. Часы показывали без десяти шесть, а она уже пропалывала грядки. Среднего роста, худенькая, с собранными в пучок темными волосами и легкой сутулостью, словно несла на плечах тяжелый груз забот. Она выглядела лет на сорок, может быть, чуть больше, но по-деревенски свежо — ни макияжа, ни нарощенных ресниц, только чистое лицо и чуть припухшие от недосыпа глаза. Хлопотала по хозяйству ловко: то воду принесёт, то бельё развесит, то в цветнике землю рыхлит. Потом быстро умывалась, вбегала в дом, через пару минут выходила в строгом сером пальто с сумкой через плечо, пересекала двор и спешила к автобусной остановке.
Возвращалась под вечер, с пакетами в обеих руках, и снова за дело: полив, уборка, готовка… Без остановки, будто заведённая. Казалось, она никогда не отдыхает. Виктор смотрел и диву давался — откуда столько сил? Женщина одна дом тянет, огород, и ещё работает.
А вот муж соседки был полной её противоположностью. Странный тип. Примерно одного возраста с женщиной, но рыхлый, растрёпанный, и целыми днями маялся без дела. То у калитки курил, то в магазин за пивом шёл, то просто сидел на крыльце и щелкал семечки. Виктор сначала подумал – мало ли что, может, болеет человек. Но с каждым днем все больше убеждался – обыкновенный тунеядец.
Бывший военный видел многое. Он знал, как человек может сломаться, запить, опуститься. Но всё равно не мог спокойно смотреть, как она — сильная, собранная, стойкая — тянет на себе быт, а «этот» и пальцем лишний раз не пошевелит.
Женщина Виктору нравилась всё больше. Не той сиюминутной слабостью, а по-настоящему, как в юности ёкало сердце. Хотелось взять и помочь, чтобы она хоть немного отдохнула, перестала сутками таскать воду и сумки. Но вмешиваться было не время — он ещё не понимал всей расстановки. Только ощущал — что-то в этой семье не так.
Как-то вечером, возвращаясь в свой вагончик со стройки, Виктор услышал ссору в соседском дворе. Громкие голоса, потом хлопанье дверью, потом тишина. Женщина вышла на крыльцо и долго сидела, обхватив руками колени. Не кричала, не звонила никому, просто смотрела в никуда. И Виктор заметил, что она вытирает лицо рукавом. Плакала.
Виктор почувствовал укол в груди. Не любил, когда женщины плачут.
Через несколько дней снова пришлось видеть сцену. Он как раз занимался опалубкой, когда услышал, как сосед кричал:
— Ты мне что вообще тут сварганила? Это жрать невозможно! Вот мамка вкусно готовила, а ты… таким только свиней кормить!
«Это ж надо, — думал он, — жену с матерью сравнивать. Совсем стыд потерял». А та, опять же, ни слова. Только фартук сняла и вышла во двор. Села на скамейку, потерла лицо ладонями и уставилась в небо. Брови нахмурены, губы сжаты, но молчит. Терпит.
А однажды вечером, когда она возвращалась с работы с двумя тяжеленными сумками, Виктор увидел, как тот самый тип сидит на крыльце с банкой пива, и по телефону с кем-то говорит, ухмыляется:
— Да не, ну она норм, конечно. Но вот Ларка — ух, глаз не оторвать. Надо бы с ней как-нибудь пересечься.
Виктор невольно стиснул зубы и сжал кулаки, а женщина прошла мимо, будто не слышала. Ни возмущения, ни даже взгляда косого. Слушает — и молчит. Странно всё это. Или привыкла? Или, может, любовь слепа? Да нет, какая уж тут любовь… терпение разве что.
Время шло. Виктор работал с утра до вечера — то кирпичи клал, то доски строгал, то крышу возводил. Но каждый раз, когда в его поле зрения попадала она — с сумками, с ведром, с граблями, с тем странным спокойствием на лице — у него сжималось сердце. Всё в ней вызывало нежную симпатию и… что-то большее. Нечто забытое. Он вдруг ловил себя на мысли, что ждёт её шагов, её вечернего возвращения, её взгляда, брошенного по сторонам, когда она оглядывала двор перед тем, как зайти в дом.
Ему становилось её жалко, хотелось забрать её оттуда. Укрыть своей заботой, подарить ей тот уголок, где она будет просто… женщиной. Не ломовой лошадью, не поваром, не уборщицей, а любимой, уважаемой, желанной. В голове Виктора жила единственная мысль: она заслуживает лучшего.
И он начал действовать.
Дорога от автобусной остановки до её дома проходила мимо местного магазина, а Виктор в это время, будто случайно, оказывался там. То за молоком, то за хлебом, то просто будто мимо проходил. Она выходила из магазина с сумкой через плечо и в руках — два-три пакета. И всегда выглядела одинаково: усталой, но сдержанной и аккуратной. Ни одна прядь не выбивалась из её пучка, пальто застёгнуто до последней пуговицы, шарф ровно завязан.
Первый раз он предложил ей помощь, будто между делом:
— Тяжёлые сумки. Давайте, я донесу до дома, всё равно по пути.
Она посмотрела на него удивлённо, и кивнула:
— Спасибо.
Путь до её дома занимал минут семь, не больше, но для Виктора это были лучшие минуты дня. Они разговаривали мало — он не хотел пугать её напором. Спрашивал что-то нейтральное: как дорога, как работа, не слишком ли шумно на стройке по утрам.
— Работа как работа, — пожимала плечами она, — а к вашей стройке я уже привыкла. Иногда даже думаю — интересно, кто там жить будет.
Он усмехался:
— Да кто ж ещё, как не я? Сам себе строю, своими руками, так сказать.
— Это редкость в наше время, — тихо говорила она, — мужчины всё чаще только и умеют, что на диване лежать да женщине указывать.
Он ловил в её голосе иронию, горечь и усталость. Но никогда — озлобленность.
Потом была вторая встреча. Потом третья. Он всё чаще «случайно» заходил в магазин именно в ту минуту, когда она подходила к кассе. И даже не удивлялась. Уже не смущалась, когда он брал пакеты, а однажды даже сама попросила:
— Вы уж простите, но сегодня руки просто отваливаются, — и протянула ему самый тяжёлый.
— Да не вопрос, — ответил он. — Соседи ведь.
Она представилась Наташей. Сказала просто: «Спасибо, Виктор. Я Наташа». И это короткое знакомство прозвучало для него как обещание продолжения.
А однажды услышал, как она говорила по телефону, стоя у ворот:
— Да, утром поеду в город, в аптеку заскочу, а потом за тканью в магазин.
И Виктор, словно случайно, завёл машину в это же утро. Подъехал к повороту, когда она уже выходила из дома, и, остановившись, открыл окно:
— Наташ, Вы, случайно, не в город? А то я вот как раз поехал, за краской. Могу подвезти.
Она поколебалась, но села в машину. И всю дорогу говорила мало, смотрела в окно, а он украдкой поглядывал на неё. Как аккуратно она держит ремешок сумки, как прикусывает губу, как старается не показывать усталости.
— Знаете, — выдохнул он на светофоре, — я давно хотел сказать. Вы хорошая. Очень. Только почему-то живёте, будто в тени. Так нельзя.
Она улыбнулась. Снова — устало, но мило и пожала плечами.
— Я привыкла к своей жизни.
— Но вы ведь… — он замялся, — вы достойны лучшего. Без слёз, без этих тяжёлых пакетов и вечных упрёков.
Наташа опустила взгляд.
— Мне уже поздно что-то менять. Да и не всё так просто.
Он хотел спросить — почему? Что мешает? Но промолчал.
После той поездки они стали встречаться чаще. Не специально, конечно. Просто так получалось. Она уже привыкла, что он ждал у магазина. И не отказывалась, когда он предлагал подвезти. Он видел, как она страдает. Видел, как вечером сидит на крыльце, кутаясь в тонкую кофту. Слышал, как её «муж», кричал из окна:
— Чего расселась, как курица на жерди?! Иди, жрать готовь! Я, что ли, буду тебя ждать?!
Виктор сжимал кулаки. Хотел встать, подойти, сказать: «Ты что себе позволяешь?!» Но не шёл. Потому что — семья. Какая-никакая, а семья, а это, как говорится – потемки. Может, не всё так, как кажется. А если она потом сама его пошлёт? Скажет, мол, не лезь не в свое дело?
Но всё чаще перед сном он представлял, как они вместе — он готовит ужин, она смеётся, как выглядит её лицо, когда она не устала, не напряжена, а просто… счастлива. Он не знал, каков её смех, не слышал ни разу, но очень хотел бы услышать.
Дом Виктор достроил. Пусть не шикарный, без лепнины и мансард, но крепкий, теплый, с просторной кухней и деревянной верандой, на которой Виктор с удовольствием пил кофе по утрам. Он привёз туда мебель, постепенно начал обустраиваться. В доме теперь чувствовалась жизнь — настоящая, не временная. Такая, под которую хочется подстроить судьбу.
А ещё — именно в этот дом он мечтал привести её, Наташу.
С их первой встречи многое изменилось — Наташа теперь сама обращалась к нему за помощью, а потом в благодарность угощала его свежеиспеченным пирогом. Они теперь и разговаривали не так скомкано, как раньше. Слово за слово, и Виктор узнавал о ней всё больше – узнал, что она работает учительницей в школе, любит сырники на завтрак и боится грозы, потому что в детстве молния ударила в дерево прямо перед её окном.
А он всё ждал подходящего момента. Ждал, когда сможет, наконец, сказать: «Переезжай ко мне. Живи по-человечески. Я тебя никому в обиду не дам».
И вот этот день настал. Он даже погладил новую рубашку, приготовил чай с малиной и яблочный пирог, который сам испёк по бабушкиному рецепту. Позвал её просто в гости, отметить новоселье. Она пришла, как всегда, в простом ситцевом платье, с аккуратно собранными волосами, и с тем самым взглядом, который Виктор уже мог различать безошибочно — взгляд сильной женщины, которая давно не ждёт от жизни ничего хорошего, но при этом держится, как будто всё-таки надеется на что-то.
Они пили чай, говорили про пустяки, пока он не решился. Сердце колотилось в груди, ладони вспотели, как перед прыжком с парашютом.
— Наташа… — начал он тихо, — я давно хотел тебе сказать… ты не должна больше жить вот так. Ты заслуживаешь любви, уважения. Ты заслуживаешь другой, лучшей жизни. Не надо терпеть. Он… этот человек… твой муж… он тебя губит.
Наталья долго молчала. Смотрела на чашку, водила пальцем по фарфору. А потом подняла глаза и слабо улыбнулась.
— Виктор… Спасибо тебе. За доброту, за заботу. Но ты неправильно всё понял. Юрка мне не муж, а брат.
Он сначала даже не осознал услышанное.
— Брат? — переспросил он с глупой улыбкой.
— Младший. Родители тянули его с детства, как могли. Он не работал никогда, учёбу в свое бросил… Сидел у них на шее, пока не умерла мама, затем отец. С той поры он стал жить со мной, точнее, мы оба унаследовали этот дом пополам. И жить вместе вроде как привычно… Да только жизнь — не сахар. Я пашу, а он… ну, ты и сам всё видел.
Виктор откинулся на спинку стула. Всё внутри перевернулось.
— А я всё это время думал… — он усмехнулся.
— Ты не первый, кто так думает, — пожала плечами Наташа, — да и какие у меня могут быть отношения? Когда мне было двадцать пять, я встречалась с одним человеком. Хороший был, серьёзный. Юрка тогда уже пил. И как-то сказал ему при встрече: мол, не связывайся, она с характером, тебе проблем не надо. И ещё что-то… гадкое, о чём даже вспоминать противно. Тот больше не пришёл. А потом — ещё один, ещё… Он всех отвадил. А я сначала злилась, потом махнула рукой. А теперь… просто живу. Не мечтаю уже. Время ушло.
— А если бы… — начал Виктор, но осёкся.
— Что — если бы? — её голос дрогнул.
— Если бы была возможность… всё начать сначала? Жить иначе. Не так, не с ним, а по-настоящему.
Она смотрела прямо в его глаза, и в них мелькнуло что-то тёплое.
— Была бы, может, и попробовала бы. Только кто даст мне такую возможность?
— Я, — просто ответил он.
Свадьбу отметили скромно, без пышностей, без гостей. Только тихий вечер с домашним пирогом и ромашковым чаем. Наташа оставила родительский дом брату, а сама переехала к Виктору. Жили тихо, не как в кино, без бурных страстей. Но с миром, уважением и тем самым, чего не хватало им обоим все предыдущие годы — покоем. Виктор наконец-то узнал, как она смеётся, как напевает себе под нос, когда моет посуду. Он узнал её настоящую. Ту, что была укрыта за усталостью и привычкой терпеть. Порой Наташа говорила, что до сих пор не верит, что можно быть настолько счастливой. А он просто гладил её по волосам и шептал с любовью и нежностью:
— Веришь ты или нет, но ты теперь моя женщина, и я буду дарить тебе это счастье безмерно. И никто тебя больше не обидит. Никогда…
