Стук в дверь выдернул меня из дремоты. Часы показывали без четверти девять. Я медленно поднялась с кресла, в котором задремала вчера с недочитанной книгой в руках. Третий месяц после ухода Вити я почти не спала по ночам, проваливаясь в короткое забытье лишь под утро.
За дверью стоял Павел, племянник Виктора. Стоял как-то напряженно, выпятив грудь, словно готовился к прыжку.
— Доброе утро, — я инстинктивно запахнула старенький халат. — Что случилось?
Он протиснулся мимо меня в коридор, даже не разувшись. Только вскользь мазнул взглядом — оценивающим, колючим. Я увидела на подошвах его ботинок размазанную весеннюю грязь, и что-то кольнуло внутри — Витя никогда не проходил в дом обутым.
— Разговор есть. По делу.
Павел прошел в комнату, не дожидаясь приглашения. Я механически поплелась следом, ощущая неясную тревогу.
— Чаю? — предложила я, следуя привычке, въевшейся за тридцать лет замужества: гость в доме — накорми, напои.
— Не надо, тетя Лена, — он присел на край дивана, где еще недавно лежал Витя во время болезни. — Я ненадолго.
Я опустилась в кресло, чувствуя, как заходится сердце. Не от слов — от тона, от того, каким чужим выглядел в нашей комнате этот человек, которого Витя когда-то таскал на плечах.
— Короче говоря, — он потер ладони, будто замерз, — я насчет квартиры. Дядя Витя получил ее от завода еще холостым. Это всегда была наша семейная квартира.
В горле мгновенно пересохло. А ведь я чувствовала, что так будет. Еще на поминках заметила, как он рыскал глазами по стенам, будто оценивая обстановку.
— Тридцать лет совместной жизни превращают жилье в семейное, — я не знала, откуда взялись эти слова.
— Это с точки зрения сантиментов, — отмахнулся Павел. — А по закону он имел право распоряжаться имуществом. И дядя Витя выделил мне долю незадолго до… Вот, смотрите.
Он выудил из кармана сложенную вчетверо бумагу. Развернул и протянул мне. Я вгляделась в печати, даты. Ничего не понимаю в юридических бумагах.
— Это невозможно, — я покачала головой. — Витя бы никогда…
— Да ладно вам, тетя Лена, — он сложил бумагу и убрал в карман. — Дядя Витя же не бессердечный. Понимал, что я семью кормлю, ребенка растим. А у вас что? Своих детей нет, племянников — тоже.
Слова били точно в цель.
— У Вити было завещание, — сказала я, глядя на фотографию на комоде. Нас двое, Дивногорск, 1997-й. Молодые, счастливые.
— Это? — и тут Павел достал второй лист. Я узнала почерк мужа. Завещание, которое я хранила в шкатулке на комоде. — Оно недействительно. Не заверено нотариально. А впрочем…
Он картинно разорвал лист. Раз, другой.
— Это же единственный экземпляр? — спросил он.
У меня потемнело в глазах. Я смотрела на бумажные обрывки, опустившиеся на пол, и не могла пошевелиться.
— Что ты делаешь? — выдавила я.
— Просто расставляю точки над «і». И предлагаю сделку: я выкупаю вашу долю. И вы спокойно перебираетесь к сестре в Саратов, как и хотели.
Я никогда не хотела переезжать в Саратов. Никогда не говорила об этом ни Вите, ни племяннику. Откуда он взял?
Мысль пришла внезапно, как удар под дых: они говорили об этом с Витей. Без меня. Возможно, племянник что-то предлагал, а муж отказывался, отговаривался, придумывал препятствия…
— Сколько? — спросила я, скорее чтобы потянуть время.
Он назвал сумму — очень малую.
— И на что, по-твоему, я должна жить на эти деньги?
— На пенсию, как все, — он пожал плечами. — Виктор Николаевич вам хорошую пенсию заработал. В Саратове она — нормальные деньги.
Я смотрела на него и видела другого Павла — того веснушчатого мальчишку, который каждое лето гостил у нас в «семейной квартире». Который плакал в десять лет, когда разбил сервиз, подаренный Вите на юбилей. Который донашивал Витины вещи от безденежья в девяностые. И почему-то именно эти воспоминания придали мне сил.
— Паша, — я впервые назвала его детским именем, — это мой дом. Не просто квартира — дом. Витя хотел, чтобы я здесь жила. Он никогда бы не выгнал меня…
— Он и не выгонял, — оборвал Павел. — Его уже нет. А у меня растет Витька, его полный тезка, между прочим! И у пацана должна быть нормальная комната.
Он обезоруживающе улыбнулся:
— Да и Виктор Николаевич сам говорил — зачем вам одной столько места?
Что-то в его лице дрогнуло. Не в словах — в выражении глаз, в жесте. Он лгал. Витя никогда не говорил таких вещей. И внезапно я поняла: все бумаги — фальшивка. И завещание уничтожено не просто так, наверняка там было прямо противоположное тому, что сейчас пытается провернуть племянник.
Я медленно поднялась.
— Паша, уходи.
Он тоже встал, нависая надо мной:
— Тетя Лена, вы не понимаете. Это не просьба. Это требование. Если не выполните — пеняйте на себя.
— Иди, — я развернулась, пряча дрожащие руки в карманах халата. — И больше не приходи.
Когда за ним захлопнулась дверь, я медленно сползла по стенке на пол. Порванное завещание валялось рядом. Я машинально подобрала обрывки. В ушах звучал голос мужа: «Если что-то случится со мной — звони Ире. Ира всегда поможет».
Ира — моя бывшая коллега из юридического отдела НИИ. Мы не общались лет десять. Но вдруг…
Я не ждала никакой помощи, набирая дрожащими пальцами телефон Ирины. Просто цеплялась за шанс и голос Вити в памяти.
Когда она возникла на пороге ранним вечером того же дня, я даже не сразу ее узнала. Ирина осталась стройной и подтянутой, только виски побелели и морщинки лучиками разбежались от глаз.
— Господи, Леночка, — она обняла меня с порога. — Что у тебя стряслось?
Мы сидели на кухне, прямо как раньше, в девяностые, когда каждую пятницу собирались у нас и допоздна болтали обо всем на свете. Я заварила чай, достала старые чашки из того самого сервиза, который когда-то разбил маленький Павлик.
— Помнишь их? — я поставила чашки на стол.
Ирина улыбнулась:
— Как не помнить… Любимый сервиз Виктора. Он тогда директора без отчета на конгресс отпустил, а тот привез ему эти чашки из Чехословакии.
Меня удивило, что она помнит такие детали. Для нее это был просто эпизод, для меня — часть жизни.
Я рассказала ей все — сбивчиво, путаясь в словах, с дрожью в голосе. Про завещание, про угрозы, про непонятные бумаги.
Ирина слушала, не перебивая. Только иногда хмурилась, да постукивала ногтем по столу — старая привычка, проявляющаяся, когда она сосредотачивалась.
— Так, — наконец сказала она, когда я замолчала. — Давай по порядку. Первое: завещание было, ты его видела, сделали его вы вместе. Верно?
Я кивнула.
— И оно хранилось у тебя дома? Не в банковской ячейке, не у нотариуса?
— Витя сказал — нотариус все оформил, копия должна быть у него, а оригинал можно хранить дома, в шкатулке, — я пожала плечами. — Я и хранила…
Ирина нахмурилась еще сильнее.
— Ты помнишь имя нотариуса? Или адрес конторы?
Я покачала головой. Глупо, да. Но кто в пятьдесят с лишним лет думает о таком всерьез?
— А копию завещания где-нибудь хранишь?
Я горько усмехнулась:
— Хранила. У сестры в Саратове. Только Павел и туда добрался… позвонили вчера. Сказали — приезжал какой-то мужчина, представился твоим знакомым, забрал конверт, который ты оставила.
Ирина выругалась — коротко, но емко. Так в нашем НИИ ругались только заместитель директора и она.
— Что за человек, — проговорила она с чувством. — Но слушай, это уже за гранью обычной семейной склоки. Тут криминалом пахнет. Документы выкрасть, подделать… И ты говоришь, какие-то бумаги на переоформление квартиры показывал?
— Не показывал — говорил о них, — поправила я. — Бумагами тряс, но в руки не давал. То ли боялся, что вырву, то ли…
— То ли там чистый лист, — задумчиво закончила Ирина. — Лен, тебе нужно в полицию. С заявлением. Причем срочно. И я знаю, кто нам поможет.
К вечеру следующего дня моя кухня напоминала штаб. Ирина без конца звонила каким-то людям, что-то выясняя, уточняя. Ко мне присоединилась соседка, Нина Сергеевна.
Она пришла утром, просто постучала в дверь:
— Слышала, у вас тут неприятности с родственниками? — и протянула тарелку с пирожками. — Я с капустой напекла. Кушайте.
Она уселась за стол без приглашения, подперла рукой подбородок и скомандовала:
— Рассказывайте.
Я не знала, зачем ей это. Может, просто любопытство. Но выговориться хотелось так сильно, что я рассказала все — про Павла, про выселение. Про то, как он на моих глазах порвал завещание.
— Ох, — только и сказала она. — Нехорошо все как. Племянничек ваш, оказывается, тот еще фрукт.
И тут же достала телефон:
— Андрей? Это Нина Сергеевна. Слушай, тут такое дело…
Как оказалось, Нина Сергеевна — тётка капитана полиции, того самого Андрея, который теперь сидел напротив меня, записывая мои показания.
— Итак, — Андрей был сосредоточенным и серьезным, как и положено человеку его профессии. — По вашим словам, Павел предложил вам принудительно выселиться, порвал документ на ваших глазах, утверждал, что у него имеются поддельные свидетельства о собственности. Правильно?
Я кивнула.
— Вы еще что-то помните о нотариусе, который заверял завещание? — он постучал ручкой по блокноту. — Район города? Примерный адрес конторы?
Я напрягла память. Мы с Витей ходили туда вместе, пять лет назад. Да, точно, весной… мы потом зашли в сквер неподалеку, сирень цвела…
— Сретенка! — воскликнула я. — Где-то в районе Сретенки. Там еще сквер небольшой рядом, сирень растет.
Ирина тут же схватилась за телефон, что-то быстро набрала.
— Нотариальные конторы рядом со сквером на Сретенке, — пробормотала она. — Ага, есть! Три конторы. И одна из них как раз пять лет назад закрылась, — она взглянула на меня. — Нотариус был мужчина или женщина?
— Мужчина, — я вдруг вспомнила его лицо. — Пожилой, с бородкой…
— Семенов, — Ирина кивнула. — Теперь ясно. Его не стало три года назад. Но! — она подняла палец. — Архив его конторы должен был перейти к другому нотариусу. И я даже знаю, к какому.
Она снова застучала по телефону.
— Алло, Маргарита? Ира Самойлова беспокоит. Послушай, у тебя ведь архив Семенова? Помнишь, он на Сретенке контору держал?
Андрей смотрел на нас, слегка приподняв брови.
— Впечатляет, — сказал он, когда Ирина закончила разговор. — У вас отличные связи.
— Юристы — народ дружный, — усмехнулась Ирина. — Они поднимут заверенную копию завещания. Если, конечно, Виктор Николаевич все правильно сделал и сдал документы нотариусу.
— А что с этими документами на переоформление квартиры? — спросила я. — Если Павел действительно что-то подделал…
— Это мы проверим, — Андрей захлопнул блокнот. — Сделаем запрос в Росреестр. Если изменения в праве собственности вносились, там все будет видно. И кто вносил, и когда. Но это займет дня три, не меньше.
— А Павел обещал через неделю явиться, — вздохнула я.
— Вот и отлично, — Нина Сергеевна впервые подала голос. — Значит, успеем подготовиться. А вы, молодой человек, — она обратилась к Андрею, — сделайте так, чтобы он ответил по всей строгости. Это ж надо — старую женщину выгонять! Да еще родственницу!
Я хотела возразить насчет «старой женщины», но промолчала. Время для кокетства давно прошло.
— Мне бы еще поговорить с вашим участковым, — сказал Андрей, вставая. — Надо, чтобы он был в курсе. А то этот ваш Павел может всякое выкинуть.
Тревожная тяжесть, давившая мне на грудь с момента визита Павла, начала потихоньку отступать. Я больше не одна против хитрого, беспринципного племянника. У меня появились союзники.
Когда Андрей ушел, Нина Сергеевна похлопала меня по руке:
— Не дрейфь, соседка. Прорвемся. Нас, стариков, голыми руками не возьмешь.
И что-то в ее словах, в интонации, в уверенном взгляде заставило меня наконец улыбнуться.
Следующие дни пронеслись как в тумане. Ирина действительно нашла заверенную копию завещания, и оно полностью подтверждало мои права на квартиру. Нотариус Семенов оказался педантом и сохранил все документы как положено.
А вот в Росреестре никаких изменений в записях о собственности не обнаружилось. Квартира числилась за мной и Виктором — как и должно быть.
— Значит, документы, о которых говорил ваш племянник, — поддельные, — заключил Андрей. — Или их вообще не существует. Он просто блефовал.
Я чувствовала странное опустошение. Всё это время я переживала, нервничала, не спала. А выходит, Павел просто морочил мне голову?
— Это еще не все, — Андрей помедлил, словно не решаясь что-то сказать. — Мы навели справки о вашем племяннике. За последние полгода поступило еще две жалобы от одиноких пенсионеров. Схема похожая: исчезают документы, появляются какие-то «наследники» или «новые владельцы»…
— Господи, — пробормотала я. — И что с этими пенсионерами?
— Одну бабушку уже успели выселить, — вздохнул Андрей. — Она сейчас у дочери в Подольске. А второй едва успели помочь. Но там не ваш племянник действовал, а некий Сергей Воронцов.
— Но при чем тут Павел? — не поняла я.
— При том, что они, скорее всего, в сговоре, — объяснил Андрей. — Одна банда. Выискивают одиноких пенсионеров, выясняют, есть ли родственники, и действуют. Если ваш племянник работает с этим Воронцовым…
Я не могла поверить. Павлик — и вдруг такое? Да, годы меняют людей, но чтобы настолько…
— Я, кстати, тоже кое-что заметила, — подала голос Нина Сергеевна. — Перед тем, как ваш Павел к вам явился, у нас во дворе крутился какой-то мужчина. Все выспрашивал у консьержки, кто в каких квартирах живет. Особенно его интересовали одинокие пенсионеры.
— Вы его запомнили? — встрепенулся Андрей.
— Еще бы! — гордо сказала Нина Сергеевна. — Я в молодости следователем работала, меня так просто не проведешь. Высокий такой, светловолосый, с залысинами. И шрам на подбородке, вот тут, — она показала на свое лицо.
— Воронцов, — кивнул Андрей. — Точно он. Значит, они работают вдвоем. И возможно, не только в этом районе.
— И что теперь?
— Теперь ждем, когда ваш племянник явится, как обещал, — Андрей поднялся. — И будем брать с поличным.
Павел явился ровно через неделю, как и обещал. И не один, а с тем самым Воронцовым. Хотя тот представился риэлтором.
Я открыла им дверь, впустила в квартиру. Павел сразу прошел в гостиную — и остановился на пороге, увидев сидящих за столом Ирину, Андрея в форме и Нину Сергеевну, которая почему-то держала в руках фотоаппарат.
— Что это? — он попятился. — Что за цирк?
— Присаживайтесь, — Андрей указал на стул. — У нас к вам несколько вопросов, Павел Сергеевич. И к вашему… коллеге тоже, — он кивнул в сторону «риэлтора», который уже потихоньку пятился к двери.
Я никогда не забуду, как менялось лицо племянника по мере того, как Андрей зачитывал ему его права, показывал заверенную копию завещания и излагал факты о других случаях мошенничества.
— Я… нет… это не я… — бормотал Павел, бледнея. — Это все он придумал! — он ткнул пальцем в сторону Воронцова.
Тот вдруг рванулся к двери, но на лестничной клетке его уже ждали двое полицейских.
— Советую сотрудничать со следствием, — сказал Андрей, поднимаясь. — Мошенничество в особо крупном размере — статья серьезная. А учитывая, что у вас уже есть неснятая судимость за подобное…
Судимость? У Павла? Я смотрела на племянника. Он съежился, опустил голову — и вдруг стал похож на того десятилетнего мальчишку, который плакал над разбитым сервизом.
Когда их увели, я села прямо там, где стояла. Ноги не держали.
Нина Сергеевна молча пошла на кухню — ставить чайник. Ирина села рядом, обняла меня за плечи.
— Все кончилось, Лен, — сказала она тихо. — Ты справилась.
— Я? — удивилась я. — Это же вы все… Это ты, Ира, всех на ноги подняла.
— А кто нас позвал? — она легонько встряхнула меня. — Ты. Другая бы сдалась, поверила, испугалась. А ты — нет.
Я прислушалась к себе. Боролась? Да, наверное. Когда-то я перестала верить в свои силы. Увядающая женщина без ребенка, потерявшая мужа, впереди — только старость и одиночество. Так я думала. А теперь?
Нина Сергеевна вернулась с подносом, на котором стояли чашки с чаем и стояла тарелка с песочным печеньем.
— А знаете что, — сказала вдруг Нина Сергеевна, деловито разливая чай. — Нужно нам организовать что-то вроде комитета самообороны. Для пенсионеров в нашем районе.
— В каком смысле? — нехотя отвлеклась я от мыслей.
— В прямом, — она энергично размешала сахар. — Чтобы как-то пожилым помогать, юридически подковывать. А то ведь обманывают нашего брата почем зря.
Ирина задумчиво кивнула:
— В этом что-то есть. Я могла бы раз в неделю бесплатные юридические консультации проводить.
— А где проводить? — поинтересовалась я.
— Да хоть у тебя в большой комнате, — пожала плечами Нина Сергеевна. — Все равно одна живешь.
Я хотела возмутиться — еще одни «доброжелатели» на мою жилплощадь? Но внезапно почувствовала, что идея мне нравится. Дом опять наполнится людьми, разговорами, жизнью.
— А знаете, — я поставила чашку, — давайте начнем со следующей недели. У меня как раз большая комната не занята…
Прошел почти год. В моей гостиной теперь по вторникам и четвергам шумно — «комитет юридической взаимопомощи» собирается. Кто-то приходит просто чаю попить, послушать, кто-то с реальной проблемой. Ирина приводит молодых юристов — пусть практикуются, а людям помощь. Нина Сергеевна ведет всю документацию — «для истории», говорит.
За это время мы помогли уже семерым пожилым людям, которых пытались обмануть разные «доброжелатели». Двоим вернули деньги, отданные за какие-то «чудодейственные» лекарства. Одну бабушку уберегли от подписания дарственной на квартиру малознакомому внуку — «хороший мальчик», который, как выяснилось, уже трижды судим.
А вчера мне позвонила сестра из Саратова:
— Леночка, тут такая история с Анной Петровной приключилась! Помнишь ее? С пятого этажа? Племянник какой-то объявился, документы на ее квартиру требует. Говорит, что еще покойный муж ему долю подарил…
— Не волнуйся, Тань, — сказала я. — Разберемся. Я приеду на следующей неделе и все расскажу, как действовать.
Я оглянулась — мой дом давно не был таким живым, наполненным. Фотография Вити смотрела на меня с комода — все тот же снимок, Дивногорск, сирень, улыбка. Иногда мне казалось, что он подмигивает мне — мол, видишь, Ленка, как все обернулось?
Павла и его подельника осудили. Не так строго, как хотелось бы, но все-таки. У меня не поднялась рука написать прошение о более суровом наказании — все-таки племянник, Витина кровь. Но и простить не смогла — слишком много других людей они обманули.
Я поправила кружевную салфетку на комоде. Сколько мы прожили в этой квартире с Витей? Двадцать семь лет? Двадцать восемь? Каждый угол помнит его шаги, каждая царапинка на паркете связана с каким-то воспоминанием.
