Леше было четыре года – возраст «почемучки», смешных упрямств и безграничной веры в авторитет родителей. Мой авторитет, как мамы, и авторитет Димы, его отца и моего мужа. Но в нашей маленькой семейной идиллии, появился еще один незапланированный персонаж – Тамара Васильевна, Димина мама. Она жила неподалеку и зачастила к нам после рождения Леши, сначала с благой целью помочь, но постепенно ее помощь трансформировалась в тотальный контроль и неприкрытую критику моих методов воспитания.
«Ну что это такое, Катя? Опять без шапки во дворе? Застудишь ребенка!» — выговаривала она мне, даже если на улице было +20. «Почему ты ему позволяешь ковыряться в песке? Там же зараза!» — возмущалась она, забывая, что сама в детстве сына отправляла в деревню на все лето. «Не кричи на ребенка! Его надо лаской!» — поучала она через пять минут после того, как сама отчитывала Лешу за пролитый сок. Апофеозом стали ее комментарии по поводу «всех этих новомодных психологических штучек» — так она называла мои попытки договариваться с сыном, объяснять ему причины запретов, уважать его чувства. «Раньше ремнем воспитывали – и ничего, нормальные люди вырастали! А вы со своими глупостями… Вырастет эгоистом и сядет вам на шею!»
Поначалу я пыталась отшучиваться, переводить все в мирное русло. Потом – мягко объяснять, что у нас с Димой свои взгляды на воспитание. Но Тамара Васильевна была неумолима. Любая попытка установить границы воспринималась ею как личное оскорбление и неуважение к ее жизненному опыту.
Самым ужасным было то, что Дима… молчал. Он любил маму, это понятно. Но он словно не замечал, как ее поведение разрушает нашу семью изнутри. На мои жалобы он отвечал стандартным набором фраз: «Кать, ну не преувеличивай», «Мама просто волнуется», «Она же из лучших побуждений», «Ну потерпи, что тебе стоит?». Ему было легко говорить – он то весь день на работе, а основной удар принимала я. Но главное – он не видел, как это пагубно влияет на Лешу.
Сын начал путаться. «А бабушка сказала, что мультики можно смотреть долго», «А бабушка разрешила мне есть конфеты перед супом», «Бабушка говорит, что плакать нельзя, а ты говоришь, что можно». Авторитет мамы и папы размывался авторитетом бабушки, которая, пользуясь своим статусом, откровенно саботировала наши правила.
Последней каплей стал случай в прошлую субботу. Мы собирались в гости к моим родителям. Леша капризничал, не хотел надевать новые туфли. Я спокойно уговаривала его, объясняла, что старые сандалики не подойдут к нарядному костюмчику. И тут вмешалась Тамара Васильевна, гостившая у нас с утра.
«Да что ты его мучаешь? Не хочет – пусть идет в сандалиях! – властно заявила она. Потом повернулась к Лене: — Не слушай маму, Лешенька, она опять свои глупости придумывает. Иди, бабушка тебе сейчас конфетку даст за то, что ты такой хороший мальчик».
Она не просто подорвала мой авторитет – она открыто назвала мои требования «глупостями» и использовала запрещенный прием (конфеты перед обедом), чтобы переманить ребенка на свою сторону. Леня, естественно, тут же забыл про туфли и радостно побежал к бабушке.
Я посмотрела на Диму. Он стоял рядом и… снова молчал, неловко переминаясь с ноги на ногу.
«Дима?» — тихо позвала я.
«Кать, ну что такого? Пусть идет в сандалиях, если ему так удобнее», — пробормотал он, избегая моего взгляда.
Внутри меня что-то оборвалось. Это было не просто молчание – это было предательство. Предательство меня как жены и матери. Предательство наших общих договоренностей. Он снова выбрал маму, а не свою семью.
«Тамара Васильевна, — сказала я холодно, глядя прямо на свекровь. – В этом доме решения по поводу воспитания нашего сына принимаем мы с мужем. И если я сказала надеть туфли, значит, он наденет туфли. Без конфет».
Свекровь вспыхнула. «Да что ты себе позволяешь?! Я его бабушка! Я лучше знаю, что ему нужно! Твой сын будет слушать меня, а не твои новомодные глупости!»
«Мой сын, — отчеканила я, — будет слушать своих родителей. А если бабушка будет постоянно подрывать авторитет родителей и нарушать установленные нами правила, то общение с такой бабушкой придется ограничить. Ради блага самого ребенка».
«Дима! Ты слышал?! Она мне угрожает! Она хочет запретить мне видеться с внуком!» — Тамара Васильевна перешла на привычную тактику манипуляции через сына.
И я посмотрела на мужа. Настало время ему сделать выбор. Сейчас. Не потом.
«Дима, — мой голос был спокоен и тверд. – Я больше так не могу. Это наш сын, и мы несем за него ответственность. Мы – это ты и я. Твоя мама может быть замечательной бабушкой, но только при условии, что она уважает наши правила и наши решения. Сегодня она снова растоптала все наши договоренности. И ты снова промолчал. Так вот, Дима. Либо ты сейчас объясняешь своей маме, что правила в этом доме устанавливаем мы, и требуешь их соблюдать. Либо… либо я собираю вещи Леши и свои, и мы уезжаем к моим родителям. Навсегда. Потому что я не могу растить сына в атмосфере вечного конфликта и подорванного авторитета. Я не могу жить с мужем, который не готов защитить свою семью от разрушительного влияния извне. Выбирай».
Я видела, как мечется его взгляд между мной и матерью. Тамара Васильевна уже открыла рот для очередной тирады, но Дима поднял руку.
«Мама, подожди», — сказал он тихо, но так, что она осеклась. Он посмотрел на меня, потом на сына, который испуганно наблюдал за нами, прижимая к себе конфету. И я увидела в его глазах что-то новое – не привычную растерянность, а тень понимания. — «Катя права. Ты не должна была этого говорить. И делать тоже. Мы сами решим, в чем пойдет Леня. И мы сами решаем, когда ему можно конфеты. Ты наша мама и бабушка, мы тебя любим. Но это наша семья. И наши правила».
Он повернулся к Лене: «Сынок, туфли. Мама права, они больше подходят. А конфету съешь после обеда».
Леня удивленно посмотрел на отца, потом на бабушку, потом на меня. И медленно пошел за туфлями.
Тамара Васильевна стояла красная как рак, поджав губы. Она явно не ожидала такого отпора от сына. Не говоря ни слова, она схватила свою сумку и вылетела из квартиры.
Я выдохнула. Это была не победа в войне, это был лишь первый выигранный бой. Я знала, что впереди еще много трудных разговоров и с мужем, и со свекровью. Но главное случилось – Дима сделал выбор. Он выбрал нас и это давало надежду. Надежду на то, что мы сможем сохранить нашу любовь и вырастить сына в атмосфере согласия и уважения, где слово родителей – закон, а бабушкина любовь – приятное, но не всепоглощающее дополнение.
