Анна смотрела на женщину напротив и не узнавала в ней ту самую Ирина Петровну, что ещё недавно называла её «доченькой», пекла пироги на воскресные ужины и хлопотала возле чайника, пока Анна с Сергеем смеялись в прихожей, снимая обувь. Сейчас перед ней стояла чужая. Чужая с колючими глазами, сухими губами и тоном, в котором вместо заботы слышалась расчетливая холодность.
— Подумай сама, Анечка, — говорила она медленно, как будто объясняла что-то глупому ребёнку. — Зачем тебе молодой женщине трёхкомнатная квартира? Ты же скоро снова замуж выйдешь, семью создашь… А мы с отцом — ну, нам ведь уже немного осталось.
Три месяца назад жизнь Анны разделилась на до и после. Тогда, в обычный февральский день, Сергей не вернулся с работы. Гололёд, встречная полоса, перевёрнутая машина — слова, от которых сначала перехватывало дыхание, потом мутнело в глазах, потом начиналась бессонная ночь. Три месяца горя, шока, затуманенного быта. А теперь — вот это.
Анна сжала зубы.
— Мы с Сергеем покупали эту квартиру вместе. Пять лет выплачивали ипотеку. Ваш первоначальный взнос, да, был, и мы его полностью вернули. У меня всё зафиксировано, есть банковские выписки.
— Но это же несправедливо! — вмешался свёкор, Николай Семёнович, доселе молчавший. — Это ведь наша квартира. Сын умер — тебе она теперь достанется, а мы? Мы что, на улицу пойдём?
— У вас же есть своя двушка в соседнем районе. И еще одна квартира под сдачу, — тихо напомнила Анна.
— Её Вадику оставим, — твёрдо заявила свекровь. — Он тоже наш сын. Он должен получить жильё. Он и так много в жизни потерял…
Анна опустила глаза. Она помнила, как Сергей с детства старался быть опорой для семьи, как подрабатывал с первого курса, чтобы помочь младшему брату. Как отдавал часть зарплаты родителям, потому что те жаловались на нехватку. А Вадим… Вадим мог месяцами не работать, занимал у Анны деньги «до пятницы» и забывал вернуть. Ему всё прощалось. Он же «ищет себя».
— Я думала, мы — семья, — тихо сказала она, не поднимая взгляда. — А вы… вы даже траур не выдержали. Не прошло и ста дней…
— Причём тут траур? — раздражённо фыркнула свекровь. — Мы о будущем думаем. Сергей бы хотел, чтобы мы были под защитой.
Анна взглянула на стену. Там всё ещё висела их общая фотография с Сергеем — снятая в день получения ключей от этой самой квартиры. Он тогда обнял её за плечи, а она, неуклюже засмеявшись, закрыла глаза от счастья. Неужели он действительно хотел бы, чтобы её выгоняли из их дома?
— Мне нужно подумать, — сказала она и вышла в коридор. Только там позволила себе опереться о стену и прикрыть глаза. Внутри закипало.
Ночью не спалось. Она ворочалась, прижимая к себе подушку. «Может, они правы? — думала Анна. — Мне действительно не нужна такая большая квартира одной. Я ведь даже не уверена, хочу ли жить здесь теперь. А если я когда-нибудь решусь на ребёнка? Сергей ведь мечтал об этом…»
Утром она позвонила Тане, своей лучшей подруге.
— Таня, они… они требуют переписать квартиру. Говорят, я молодая, выйду замуж, а им деваться некуда. Представляешь?
— Погоди, — возмутилась Таня, — а их квартира? Сдают, что ли?
— Говорят, для Вадика хотят оставить.
— Анька, ты в своём уме?! Не вздумай переписывать! Это твой дом!
— Но я чувствую себя виноватой…
— Перед кем? — голос подруги сорвался. — Перед людьми, которые не успели ещё цветы с могилы убрать, а уже отбирают крышу у тебя над головой? Ты что, с ума сошла? Сергей бы в гробу перевернулся!
Анна вздрогнула от этих слов. Жёстко. Но ведь правда. Сергей всегда гордился их квартирой. Их домом. Их жизнью.
— Послушай совет, — сказала Таня уже спокойнее. — Сходи к юристу. Узнай, на что ты имеешь право. Тогда и говорить с ними будет проще.
Юрист оказалась молодой женщиной с холодным, цепким взглядом. Выслушала без сочувствия, но чётко.
— Квартира была куплена в браке? Отлично. Значит, это совместно нажитое имущество. После смерти супруга его доля делится между наследниками первой очереди: вы и его родители. То есть квартира делится пополам, а вторая половина — уже делится на троих. Ваша доля — 2/3. Но главное — вас никто не может заставить ничего переписывать. Это ваш дом.
Анна кивала, будто вдалбливала себе каждое слово. Не потому, что не понимала. А потому что ей нужно было разрешение. Разрешение — не чувствовать вины.
— И что мне делать? — спросила она.
— Открыто объяснить свою позицию. И если давление продолжится — ограничьте общение. Люди понимают только границы.
Встречу назначили на воскресенье. В кафе, чтобы не быть заложницей стен своей же квартиры.
Анна пришла заранее. Села у окна. Руки дрожали, сердце билось быстро. Она чувствовала себя школьницей перед экзаменом. Только на кону была не оценка — а её жизнь.
Ровно в два дня зашли Ирина Петровна и Николай Семёнович. Ни улыбки, ни слов сочувствия.
— Анечка, мы всё обдумали, — начала свекровь, не потрудившись даже поприветствовать. — Предлагаем такой вариант. Ты переписываешь квартиру на нас, а мы тебе — небольшую сумму. Чтобы на первое время хватило, пока ты снимешь что-то поскромнее.
Анна подняла взгляд. Вот он, их план. Ни доли, ни обсуждений. Всё. Им нужно всё.
— Я тоже всё обдумала, — сказала она. — И решила, что не отдам вам квартиру. Ни полностью, ни частично.
— Что? — голос Ирины Петровны сорвался на визг. Несколько человек в кафе обернулись. — После всего, что мы для тебя сделали?! Мы ведь на первый взнос дали! Ты бы без нас и ипотеку не получила!
— Мы с Сергеем вам всё вернули, — твёрдо ответила Анна. — У меня есть выписки. В банке. И я вас прошу, не нужно говорить о благодарности в тот момент, когда пытаетесь выкинуть меня из моего же дома.
— Тебе не стыдно? — вмешался Николай Семёнович. — Наш сын умер, а ты… ты наживаешься на его смерти!
Анна замерла. Эти слова были как пощёчина. Горло сжалось. В глазах защипало. Сжала руки в кулаки под столом, чтобы не дать слезам потечь.
— Наживаюсь?.. — переспросила она медленно, отчётливо. — Я бы отдала всё, что у меня есть, чтобы вернуть Сергея. Всё. Я каждый день засыпаю, прижавшись к его подушке. Каждый день просыпаюсь в пустой кровати. Вы ни разу не позвонили, чтобы просто спросить: «Аня, как ты?» За три месяца — ни одного звонка. Только разговоры о квартире.
Ирина Петровна открыла рот — вероятно, для новой тирады — но Анна подняла ладонь, словно преграду.
— Я проконсультировалась с юристом. Мне принадлежит половина квартиры как совместно нажитое имущество. Вторая половина — это наследство. Да, вы имеете право на долю. Но не на всё. И я вас прошу — не требуйте невозможного. Не давите. Я не сдамся.
— Нам не нужны эти крохи! — вспыхнула свекровь. — Это должна быть наша квартира. Полностью!
— Почему? — впервые за весь разговор голос Анны стал громче. — Почему вы считаете, что имеете на это право? Потому что старше? Потому что у вас сын умер? У меня — муж умер. Дом, в который мы вкладывались с ним годами — теперь просто имущество для сдачи?
И тогда, сквозь злость, в голосе Ирины Петровны прозвучала настоящая суть:
— Потому что ты теперь никто! Без Сергея ты нам — никто. А мы его родители!
В кафе наступила тишина. Даже официант замер с подносом в руках.
Анна медленно встала из-за стола. Распрямила плечи.
— Вот как… — тихо произнесла она. — Значит, теперь я всё поняла. Сергей говорил мне, что мне нужно научиться отстаивать границы. Думаю, это подходящий момент. Я не отдам вам квартиру. Ни полностью, ни частично. Если вы хотите получить свою долю по закону — подавайте в суд.
— Ты ещё пожалеешь об этом! — прошипела свекровь.
— Возможно, — кивнула Анна. — Но точно не так сильно, как если бы я предала память о нашей с Сергеем жизни.
Она вышла, и впервые за долгое время — не ощущала подгибающихся ног. Воздух был холодным, но свежим. Кажется, она сделала первый настоящий шаг.
Следующие недели были похожи на затянувшуюся осень: серые, сырые, тревожные.
Сначала звонили соседям — «Анна обманула стариков», «незаконно удерживает жильё». Потом пытались подключить знакомых — «вдова ведёт себя эгоистично». Даже Вадим явился — навеселе, с прокуренным голосом.
— Ты чего делаешь, а? Родителей на улицу выгоняешь?! У тебя ж всё есть — молодая, здоровая…
— Вадим, уходи, — сказала Анна, не открывая входную дверь. — Я никого не впущу.
— Ах так?! Значит, дом твой, а родня тебе никто, да?!
— Родня не шантажирует и не лезет в глотку. Уходи. Или вызову полицию.
Он ушёл. Стукнув по двери кулаком. Но, видимо, всё же поняв, что дальше не пройти.
Анна держалась. Каждый вечер — включала свет в гостиной. Садилась у окна. Доставала коробку с письмами от Сергея, что он писал ей на годовщины, на праздники, просто так. Иногда плакала. Иногда смеялась. Иногда просто сидела, пока не погаснет вечер.
Однажды вечером — звонок в дверь.
На пороге стоял пожилой мужчина. Дядя Коля, сосед свёкров. Анна знала его — раньше он приносил солёные огурцы, делился сливами, всегда с улыбкой.
— Можно? — спросил он неловко.
— Конечно. Проходите.
Он сел на краешек дивана. Усталый, напряжённый.
— Знаешь, Анюта… Я давно хотел с тобой поговорить. Я Ирину с Николаем знаю ещё с тех времён, как Сергей в садик ходил. Не хочу вмешиваться, но не могу молчать. Ты не первая…
Анна напряглась. Что значит — «не первая»?
— Вадик уже был женат, по любви вроде бы. Родители подарили квартиру, а когда развод случился, оказалось, что всё оформлено только на Вадика. Девочка осталась на улице с младенцем. Вот так.
— Зачем вы мне это рассказываете? — голос Анны дрогнул.
— Потому что я знал Сергея. Он был хороший. Он бы хотел, чтобы ты знала. Ты думаешь, это просто жадность? Нет. Это образ жизни. Они так живут. Обобрать — и не оглянуться.
Он ушёл, оставив после себя тишину, в которой шумело только одно слово: «образ жизни».
Утром Анна приняла решение.
Она сама набрала номер Ирины Петровны и пригласила её в квартиру. Спокойно. Вежливо.
— У меня есть предложение, — сказала она по телефону. — Лучше обсудим это с глазу на глаз.
Ирина прибыла с видом победителя. Как будто шла не на встречу, а за ключами от уже полученного.
— Ну, наконец-то, — улыбнулась она, усаживаясь. — Я знала, что ты образумишься.
— Я не буду переписывать квартиру, — спокойно сказала Анна. — Но я готова выплатить вам денежную компенсацию за вашу долю в наследстве. По рыночной оценке. Всё честно.
Улыбка исчезла с лица свекрови.
— Нам не нужны твои подачки. Нам нужна вся квартира!
— Почему? — мягко, почти ласково спросила Анна. — У вас есть жильё. Зачем вам ещё одно?
— Не твоего ума дело, — отрезала Ирина Петровна.
— А вот и моего, — Анна достала папку с бумагами и положила её на стол. — Я провела своё маленькое расследование. Вы сдаёте квартиру Вадима уже пять лет. После того, как он переехал к вам. Вы хотите сдавать и эту. Или продать. Всё ради дохода.
— Ты следила за нами?
— Я просто начала задавать правильные вопросы. И правильным людям. И знаете что?
Она подалась вперёд.
— Я не отдам вам квартиру. Никогда. И если вы не прекратите давление — подам на вас в суд за моральное преследование. У меня есть записи ваших угроз. Свидетели. Вы проиграете.
Ирина Петровна побледнела. Голос сорвался на хрип.
— Ты… ты… мы…
— Я — его жена. Женщина, которую он любил. И я не позволю вам отнять последнее, что у меня от него осталось
