— Ты себе не представляешь, Лидка, я чуть не заорала прямо в прихожей! Захожу домой — а мои джинсы в мусорке. В мусорке, понимаешь?! Причём не порванные, не грязные. Просто — «некрасивые». Так сказала его мама.
Инна сидела на кухне, нервно крутила чашку с остывшим кофе и пыталась не разреветься. Подруга Лидка — та самая, у которой за плечами два брака и три переезда «по любви», — выслушивала с выражением лёгкого ужаса и одновременно знакомого сочувствия.
— Ты что, жить с ней стала? — удивилась она, отставляя бокал с компотом. — Я думала, вы отдельно, у тебя же своя квартира.
— А вот и нет, — горько усмехнулась Инна. — У меня — да. Но она считает, что это их с Андреем «семейная площадь». Купленная на «свадебные деньги». Хотя, между нами, это папа мне подарил. А Андрей, прости Господи, только бантик на цветах держал.
Квартира и свадьба были одной и той же ошибкой, — думала Инна, вспоминая, как бежала с работы на встречи с дизайнером, ругалась со строителями и параллельно писала отчёты для начальника. А Андрей тогда что делал? Выбирал тюль с мамой (ну, почти, тюль — это фигура речи, конечно). На каждую мелочь звал Валентину Сергеевну. Та кивал головой, морщила нос, а потом ехала с ним обедать в кафе. Инна же ела гречку в пластиковом контейнере.
Но главное началось после свадьбы. Вот, например:
— Инночка, вы, конечно, молодец, что зарабатываете. Но не забывайте: женщина должна быть дома. А то как же вы детей соберётесь рожать, если у вас по три совещания в день?
Это был первый звоночек. Потом она «не так жарила котлеты». Потом — «слишком коротко стриглась». Потом — «в туалете пахнет её шампунем, от которого у меня голова болит». Последней каплей стали те самые джинсы, выброшенные без спроса.
— Подожди, — Лидка вцепилась в фразу. — А она что, заходит в твою квартиру без спроса?
— Ага. У неё ключи, — Инна глотнула слёзы. — Андрей ей дал. Говорит: «Ну мама же! Вдруг тебе помощь понадобится…»
— Помощь?! Помощь — это когда человек приезжает с супом и молча уезжает. А не когда рыщет по твоим шкафам и устраивает зачистку гардероба, — подруга встала, сжав кулаки. — Инна, а где ты в это время была?
— На работе.
— А Андрей?
— Дома. Сказал, что не заметил, как она вошла.
— Ну конечно, он думал, это крысоловка пробежала. По квартире, с пакетом, хмурым взглядом и криками «что за безвкусица!» — Лидка снова села. — И чё дальше?
— Дальше было хуже, — Инна опустила голову. — Она начала обсуждать, как лучше сдавать квартиру в аренду. Мою квартиру, Лида! Чтобы «обеспечить пассивный доход»… И предложила нам всем переехать к ней. В двушку.
— Всем? — глаза у подруги стали как чайные блюдца.
— Ну да. «Места хватит, я на кухне посплю. Всё равно Инна допоздна работает, ей не принципиально, где ночевать». Вот так.
— Инна… — Лидка осеклась. — Прости, но это не тёща. Это какой-то… рейдер с пирожками.
Инна впервые за утро рассмеялась. Смех был нервный, срывающийся, но всё же смех.
— Рейдер с пирожками — это сильно, — вытерла глаза. — А знаешь, что Андрей сказал?
— Боюсь спросить.
— «Ну маме действительно тяжело одной. А у нас ипотека, если сдавать — сможем с ней рассчитаться быстрее».
— Какую ипотеку?! У тебя же квартира без ипотеки!
— Так у его мамы ипотека. Внезапно. Она якобы взяла её, чтобы сделать «евроремонт» у себя. И теперь, оказывается, мы — молодые — должны помочь. Солидарность поколений, все дела…
— Ты точно его не спутала с третьекурсником с форума «Будущее России»?
Инна снова фыркнула, но потом замолчала. Наступила тишина, густая, как недоваренная манная каша.
— А ты что сделала? — спросила Лидка тихо, понимая, что сейчас последует нечто важное.
— Пока — ничего. Уехала к родителям. Сказала, что мне нужно подумать.
— Инна… — подруга взяла её за руку. — Ты же понимаешь, что ничего не изменится? Он и дальше будет за её спиной прятаться. А ты будешь всё меньше себя узнавать.
Инна посмотрела в окно. Серое небо, мокрые крыши, прохожие, бегущие от дождя. Всё как всегда. Только вот внутри всё больше что-то сжималось. Что-то важное, что-то очень личное. Что-то, за что она больше не хотела извиняться.
— Я подумаю. Но, кажется, пора уже не думать. Пора действовать, — тихо сказала она. И впервые за долгое время почувствовала, что делает шаг туда, где будет её жизнь.
— Инна, ну ты же взрослая женщина, ну подумай сама! Это же разумно — сдать квартиру! Деньги получать, не вкалывать, ипотеку Валентине Сергеевне закрыть… А жить будем у неё. Там уютно. Диван новый. Я туда ещё свой велосипед перенёс. Ну классно же!
— Ты туда перенёс. Свой. А меня забыл спросить, — Инна стояла в дверях своей квартиры, с пакетом еды и ноутбуком подмышкой, а перед ней — коробки. Много. Больших. Пыльных. И… синие шторы с люрексом. Те самые, из «уютной» двушки на третьем этаже.
Кто-то собрался устраивать базу матери здесь.
На кухне тарахтел чайник. За ним — Валентина Сергеевна в домашних тапках и с пучком на голове, спокойно намазывала паштет на хлеб. Её лицо выражало святое спокойствие хозяйки, возвращённой на законную территорию.
— Инночка, ой, не пугайся! — вскинулась она фальшиво бодро, будто бы Инна пришла на экскурсию, а не домой. — Мы тут немного освободили место… Всё твоё аккуратно сложили. Там в спальне коробки.
— Сложили? — Инна открыла шкаф в коридоре. Пусто. На нижней полке — только одиноко лежат её туфли. Красные. Сломанный каблук.
Красивый символ, — подумала Инна. Моя жизнь в этом браке: на каблуках, вперёд и с перекосом.
— А где мои вещи? — голос звучал на грани.
— Не волнуйся, всё в безопасности! — вступил Андрей, выходя из комнаты с каким-то взглядом обиженного хорька. — Мы всё сложили, подписали. Даже духи в отдельный контейнер. Мама сказала, что запах раздражает её голову.
— Мама сказала, — эхом повторила Инна. — Андрей, ты женат на ней или на мне?
— Да ты не начинай. Просто пойми: у нас сложная ситуация. У мамы долги. А у нас, слава богу, есть актив! — он обвёл рукой пространство вокруг. — Зачем ты держишь эту квартиру, если можно извлечь пользу? Все сейчас сдают. Это нормально!
— А ты что, арендаторов уже нашёл? — Инна сняла куртку медленно, как будто готовилась к дуэли.
— Почти. Мамина коллега из школы, они хотят с мужем переехать поближе к метро. Очень порядочные. Муж — бывший военный.
— Ну слава Богу, что не цыгане. А то я уже начала переживать.
— Инна, не истери, — Валентина Сергеевна сделала голос глубже. — Мы просто хотим, чтобы всё было по уму. Ты молодая, тебе деньги пригодятся. Родишь — будет на няню.
— Родишь? — переспросила Инна. — А это тоже уже согласовано?
— Ну а что? Сколько можно ждать? Я вот в твоём возрасте уже с коляской бегала. А у тебя — одни таблицы и кофе в термосе! Женщина должна быть матерью, а не корпоративным солдатом.
— Знаете, Валентина Сергеевна, у меня корпоративный солдат хотя бы с бонусами. А вот семейная жизнь с вами — сплошной штраф.
Андрей закрыл лицо руками.
— Да что ты заводишься? Просто подумай. Мы же семья. Вместе — сила. Ну что тебе эта квартира? Подумаешь, папа дал. Он же дал на семью, не на тебя лично!
— Андрей… — Инна взяла его за плечо. — Папа дал деньги мне. Я купила квартиру до свадьбы. Оформила на себя. Ты это всё знаешь. У меня юридически всё чисто. Хотите сдавать — сначала выметайтесь отсюда.
— Ты не можешь так разговаривать! — Валентина Сергеевна шагнула ближе. — Это семейная квартира. Андрей — твой муж. А значит, он имеет право!
— Отлично, — Инна достала телефон. — Тогда поехали в суд. Там и обсудим, кто что имеет. И да, пока что я имею желание видеть вас обоих за дверью. Сегодня.
Молчание было тяжёлым, как старый шифоньер. Потом Валентина Сергеевна снова завелась:
— Ты неблагодарная! Мы тебе добра хотим, а ты с порога — выметайтесь! Да кто ты такая вообще? Мы тебя приняли, а ты!
Инна подошла к коробке, где лежали её вещи. Достала красные джинсы — те самые, «некрасивые». Натянула их, молча. Потом посмотрела на них:
— Ну вот. Сидят идеально. Не зря в мусорке полежали — отдохнули.
Андрей шагнул к ней, шёпотом:
— Ты правда нас выгонишь?
Инна взглянула ему прямо в глаза:
— Андрей, ты взрослый человек. Ты всё выбрал сам. Маму, велосипед, ипотеку. А теперь — чемодан. И не забудь свой контейнер с духами. Мамин нос — святое.
— Ты не оставишь мне шанса?
— Я дала тебе полтора года. А ты их потратил на то, чтобы стать послушной тенью. И эта тень — не моя проблема.
Они ушли. Даже не хлопнули дверью. Съезжали тихо, почти по-воровски. Словно чувствовали, что делают что-то постыдное.
Инна осталась одна. Посреди квартиры. Посреди коробок. Посреди своей собственной, вычищенной жизни.
И ей не было страшно.
Ей было… спокойно.
— Иннка? Это ты?..
Он стоял у киоска «Крошка-шаурма», прижимая к груди тонкий пакет с гречкой и плавлеными сырками. Не побрит. Плечи опущены. Глаза — как у спаниеля в приюте.
Инна сперва не узнала. А потом… сердце не дрогнуло. Даже не шелохнулось.
— Андрей. Ты что здесь делаешь? — ровно. Без надрыва.
— Да я… тут рядом живу. У мамы. Снова. После развода с Лариской. Помнишь Лариску? Мы с ней после тебя жили. У тебя, кстати.
Инна приподняла бровь:
— А, так это была та самая порядочная коллега мамы?
Он неловко улыбнулся:
— Ну да. Она с военным всё-таки не сошлась. А потом я… Ну, я же не на улицу её выгнал.
— Щедрость, как всегда, не знает границ, — Инна достала кофе из сумки. Тот самый, свежесваренный, из кофейни у метро. Себе. Только себе.
Андрей замялся, поёрзал:
— Слушай… Я ж просто хотел, чтобы всем было хорошо. Я ж думал, что ты меня поймёшь…
— Я тебя поняла, Андрей. Ещё тогда, когда ты молча отнёс мои документы к маме на проверку.
Он кашлянул:
— Это… она просто любит порядок.
— Она просто любит контроль. А ты — быть послушным. Мне такие больше не нужны. Я сама себе порядок.
Он вздохнул, глядя, как она делает глоток кофе.
— У тебя всё… хорошо?
— Да, — спокойно. Уверенно. — Квартира цела. Работа на месте. Я теперь иногда смеюсь. Даже над собой.
— А… мы могли бы… ну, хоть поговорить? По-человечески. Может, начнём сначала?
Инна рассмеялась. Тихо. Устало.
— Знаешь, у нас был шанс. Целых полтора года. И ещё пару месяцев сверху, когда я наивно думала, что ты одумаешься. А теперь, когда ты сидишь с пакетиком сырков на холоде — поздно. Это не кино. Тут перезапусков не бывает.
Он покраснел, глаза наполнились жалостью. К себе.
— То есть… вообще никак?
— Ты только что попросил «по-человечески». Так вот, по-человечески: нет. Ни как муж, ни как друг. Ни как квартирант.
Она уже развернулась. Сделала шаг. А потом остановилась и повернулась:
— Кстати, спасибо, что помог. Благодаря тебе я научилась ставить границы. И знаешь, что самое ироничное? Теперь никто не смеет их нарушать. Даже ты.
Он остался стоять у киоска. А она ушла. В сапогах на каблуке, звонко стуча по асфальту. Не оборачиваясь.
Это был её город. Её утро. Её жизнь.
