— Ты зачем опять эту тушёнку купила? — Тамара Ивановна даже не поздоровалась. — Я ж тебе сколько раз говорила: нормальное мясо надо брать. А не это… для бомжей.
Анна крепче сжала ложку. Она размешивала суп, глядя в кастрюлю, как в спасательный круг. Тушёнка была хорошая, говяжья, из той самой баночки, на которую скидка в «Дикси» — двадцать процентов. Но объяснять это было бесполезно. Как всегда.
Сергей сидел за столом, шевеля чайной ложкой в пустой чашке. Глаза у него были уставшие, как у электрички, которой положено проехать мимо станции.
— Мам, ну ты только приехала, давай не с этого, — пробормотал он.
— А с чего? — Тамара Ивановна сняла пальто, повесила аккуратно на спинку стула. — С восторгов? Тут вон обои отклеиваются, кухня — как после пожара. Я ж тебе говорила, Серёж, купите вы уже нормальное жильё. Сколько можно в этой берлоге ютиться?
Анна молча достала варенье. Вишнёвое. Домашнее. Ещё бабушка делала, из её деревенской вишни, и банки стояли в кладовке, как прощание с детством. Вот только теперь прощаться хотелось с чем-то другим.
— Анна, ты меня слышишь? — пронзительно спросила Тамара Ивановна. — У вас двоих по высшему образованию, а живёте, как студенты в общаге. Где шкаф нормальный? Где унитаз хотя бы без ржавчины?
— Тамара Ивановна, — медленно выдохнула Анна. — А давайте вы не будете сегодня сравнивать наш унитаз со своей жизнью?
Пауза повисла такая, что даже чайник засвистел неуверенно.
Сергей вздрогнул, как будто его ударили током, и встал из-за стола.
— Я пойду… гляну, как у нас с канализацией, — пробормотал он и ушёл в ванную, хотя никакой канализации проверять не собирался. Просто прятался.
Анна села напротив свекрови. Варенье поблёскивало в пиалке, как кровь на фарфоре.
— Слушай, я всё понимаю, — сказала Тамара Ивановна, деловито намазывая масло на хлеб. — Тебе, наверное, трудно. Работаешь много. Сергей у тебя, конечно, молодец, но… не лидер. Не командир. Надо ж тебе само́й как-то… толкать его.
— Куда?
— Ну как куда? В рост. В движение. К жизни. Ты бухгалтер, ты же умеешь считать. А вы в долгах, как в шелках. Я вот недавно подумала: если бы я не родила Сергея, может, я бы сейчас жила в Турции. Или на Кипре.
Анна посмотрела на неё так, будто всерьёз задумалась предложить вернуться к моменту зачатия и всё пересмотреть.
— Ну спасибо, что родили, — сухо сказала она. — Только у нас тут не Турция. У нас тут ипотека, «Пятёрочка» и постоянное «ты не так живёшь».
— Да я не с упрёком, Анна, — продолжала свекровь, сладко пережёвывая варенье. — Я просто говорю: вам надо шевелиться. А не сидеть тут. И кстати, вот я — главный бухгалтер, у меня премия недавно была. А у вас что?
— Спасибо, что напомнили, — сказала Анна. — Очень вдохновляет, когда ты устала, зарплаты не хватает, а тебе за столом рассказывают, как ты плохо устроилась.
Она встала и пошла в кухню. Хотелось выключить свет — и звук тоже. Чтобы всё замерло.
Но Тамара Ивановна не замолкала.
— Кстати, — громко сказала она, будто раздавая приказы на заводе, — у меня сейчас проблема. Небольшая. Но неприятная. Надо бы кредит закрыть. Я вложилась в одну вещицу… да так себе вышло. Не подкинешь немного? Всё равно вы с Сергеем никуда не ездите. Что вам эти деньги?
Анна медленно обернулась. У неё в руке был половник. Она почти почувствовала, как он нагревается.
— Деньги?
— Ну да. У тебя ж там наследство от бабушки. Квартира, да?
— Ага, — кивнула Анна. — Квартира. Только вы же говорили, что «каждый должен справляться сам».
— Ну, мало ли что я говорила, — отмахнулась свекровь. — Это ж родственные отношения. Надо помогать друг другу.
Анна села за стол снова. В её глазах было что-то такое, от чего даже варенье стало горчить.
— Родственные? Только когда удобно, да?
Они замолчали.
На кухне было жарко. За окном моросил мелкий дождь, и стекло дрожало от капель.
Сергей вернулся. Сел молча. Посмотрел на жену, потом на мать.
И в этот момент всё было тихо. Подозрительно тихо.
Анна чувствовала — в этом варенье уже что-то забродило.
И это не ягоды.
***
В подъезде пахло капустой и старым лаком. Вроде бы моют, а чище не становится — как с некоторыми людьми.
Анна стояла на лестничной площадке, держа в руках пакет с продуктами и слушала, как за дверью спорят. Голоса приглушённые, но до боли знакомые: высокий — Сергея, с жалкой интонацией, и визгливый — Тамары Ивановны. Не спорили, а будто репетировали семейный суд.
— Я тебе говорю, она себя возомнила хозяйкой! — шептал голос свекрови. — У неё квартира, у неё деньги… А ты кто? Пижон в тапочках! Ты ж мужчина! Возьми уже ситуацию в руки!
— Мама, ну ты же знаешь, мы всё делим… — начал было Сергей.
— Делишь! — фыркнула Тамара Ивановна. — А потом она тебе скажет: «Пшел вон!» И куда ты пойдёшь? Ко мне на диван? Мне шестьдесят три, Серёжа, я тоже жить хочу.
Анна тихо вставила ключ в замочную скважину. Повернула. Как бы случайно.
Оба замолкли.
— О, привет, — выдавил Сергей, как будто его застали на месте преступления с пакетами от IKEA.
Анна прошла мимо, поставила продукты на стол. Вынула хлеб, молоко, салфетки. Всё медленно, по хронометражу внутренней злости.
— А мы тут, — бодро сказала Тамара Ивановна, — обсуждали, как вам будет удобно распорядиться наследством. Ну, ты же сама говорила, что бабушка хотела, чтобы вы пожили в комфорте. А комфорт — это когда у семьи нет долгов. Вот у меня, например, долг…
— Мам, может, хватит уже? — взорвался вдруг Сергей, как сдулся матрас. — Ты каждый раз приезжаешь — и каждый раз начинаешь давить! Мы и так на нервах. У меня на работе сокращения, у Анны — отчёты. Ты думаешь, легко?
Тамара Ивановна подняла бровь.
— Что, жена тебе дала команду, и ты загавкал?
— Да нет, мама, — сказал он тише, — просто… хватит, правда. Мы сами разберёмся.
Анна удивлённо посмотрела на мужа. Первый раз за всё время — не «Анн, ну не начинай», не «мам, потом», а что-то похожее на позицию. Пускай слабенькую, как бульон на третьем мясе, но — позицию.
Тамара Ивановна резко встала.
— Ладно. Я к Маргарите схожу. Она хоть слушает. Не то что вы. Уж если родную мать не жалеешь…
Дверь хлопнула с лёгким скрипом. В квартире стало пусто и почему-то легче дышать.
— Ты слышал? — спокойно спросила Анна. — Она требует деньги на свой кредит. На какую-то ерунду, в которую вложилась.
Сергей молчал. Потом сел за стол, взял салфетку, начал мять её пальцами.
— Я понимаю… Но она же всё-таки… Мама.
Анна смотрела на него как на незнакомца.
— Знаешь, — сказала она, — иногда мне кажется, что ты её сын больше, чем мой муж.
Он вскинул глаза. В них было что-то вроде испуга.
В этот момент раздался звонок в дверь.
Анна открыла — на пороге стояла Людмила Петровна, соседка сверху. В халате с лимонами и вьетнамках на шерстяные носки.
— Ой, извините, что без звонка. Просто хотела сказать: ваша мама, ну, та что не совсем ваша, уже в третьем подъезде про вас рассказывает. Что, мол, у неё сын подкаблучник, а невестка — изворотливая. Ещё слово было, но я не повторю. Пошла по подъезду, как агитбригадой: мол, вы её на улицу выгнали и наследство отняли.
Анна выдохнула.
— Спасибо, Людмила Петровна.
— Да не за что. Я просто считаю, что если у человека язык — как тёрка, то и мозги, видимо, в том же ящике лежат.
Соседка ушла. Анна закрыла дверь. Посмотрела на мужа.
— Слушай, — медленно сказала она. — А ты вообще понимаешь, что она пытается сделать?
Сергей встал, подошёл к окну. Посмотрел вниз, будто там — ответы.
— Она просто боится, что останется одна. Вот и кричит. Кричит — чтобы её услышали.
Анна покачала головой.
— Нет, Серёж. Она не кричит. Она тонет. И пытается утянуть нас с собой.
Он хотел что-то сказать, но в этот момент его телефон завибрировал.
Сообщение. Он посмотрел и побледнел.
— Это мама, — сказал он.
— Ну конечно, — усмехнулась Анна. — Кто же ещё.
Он медленно прочитал и протянул ей экран.
«Раз ты выбрал сторону, передай Анне, что она поймёт, как ошиблась. И не забывай: квартира-то оформлена пока не на неё. А я умею писать заявления».
Анна закрыла глаза. Внутри всё сжалось — и отпустило.
— Всё ясно, — сказала она.
В её голове уже формировался план. Спокойный, как инвентаризация: что у нас есть, что нужно оставить, а что — списать без сожаления.
***
Вечером в квартире стояла тишина. Не уютная — а такая, как перед грозой, когда окна ещё чисты, но воздух уже натянут как струна.
Анна сидела на кухне с кружкой чая. Чай остыл, как и терпение.
— Значит так, — сказала она, не глядя на мужа. — Завтра поеду к нотариусу. Квартира теперь моя — и я оформлю всё официально.
Сергей поднял глаза от телефона.
— Но ведь ты говорила, что…
— Говорила. Тогда. Когда ещё верила, что можно жить семьёй, а не в шахматной партии, где свекровь — ферзь, а я — пешка.
Он промолчал. Потом встал, подошёл ближе.
— Она всё-таки мать. Ей тяжело одной. Может, если мы… ну, как-то по-другому…
Анна рассмеялась — глухо, без радости.
— Ты понимаешь, что она готова лишить нас квартиры? Просто потому, что я не отдала ей часть наследства? Что она уже ходит по подъезду, распускает гадости, манипулирует тобой через СМС?
— Она в отчаянии…
— А я в норме, да? — резко перебила она. — Я, по-твоему, сплю в шелках и пью шампанское? Мы с тобой еле вытягиваем на еду! Она приехала, обругала обои, сварила свой борщ с копчёностями, и теперь я ещё и виновата, что не хочу оплачивать её кредит?
Сергей отвёл взгляд.
— Я не прошу тебя давать ей деньги, просто… не быть такой жёсткой.
— А я не прошу тебя становиться мужем. Уже не прошу, — спокойно сказала она.
Он словно споткнулся о воздух. Пошатнулся.
— Что ты хочешь этим сказать?
Она встала. Взяла кружку, вылила чай в раковину.
— Я хочу сказать, что жить втроём в моей квартире — больше не получится. Я не обязана кормить человека, который меня ненавидит. И — да, ты сам решай: ты с ней или со мной. Но дверь одна.
Сергей медленно сел.
— Ты меня выгоняешь?
— Нет. Я тебя отпускаю.
На следующее утро Тамара Ивановна позвонила первой. Как всегда бодро, с нотками мела в голосе.
— Ну что, подумали? Деньги мне нужны срочно. В банк позвонили, сказали — или сейчас, или потом с процентами совсем беда.
Анна взяла трубку.
— Тамара Ивановна, я вам ничем не обязана. И никогда не была. Вы взрослая женщина. У вас хорошая работа. Вы всё время говорите, что каждый должен сам. Вот и действуйте.
— Ах ты!.. — задохнулась свекровь. — Да ты… ты без меня — ноль! Я вас вытащила, когда вы на макаронах сидели! Я вас к себе звала! Я…
— До свидания, — спокойно сказала Анна и повесила трубку.
Через неделю Сергей собрал вещи. Без скандала. Без разговоров. Просто ушёл. Куда — Анна не спрашивала. Она устала быть нянькой для взрослого мальчика.
На кухне по-прежнему стоял старый табурет, а на подоконнике жёлтела хлорофитум — единственное живое существо, не предъявлявшее претензий.
Соседка Людмила Петровна забежала с пирожками.
— Ну как ты, зайка?
— Спокойно, — ответила Анна. — Даже тишина теперь не давит.
— А правильно! Надо, чтоб было дышать можно. А у тебя ж было как? — Людмила Петровна сложила ладошки у шеи. — Всё время ком. И чай остывает.
Анна улыбнулась. С трудом, но честно.
Она села у окна. Дождь стучал по стеклу. В холодильнике лежал остаток пирога. В голове — остаток надежды. Но впервые за долгое время — всё было по-настоящему её.
