Яне было пятьдесят два. Работала бухгалтером на местной мебельной фабрике, дети выросли, один в Питере, другой — в Бронницах, своя семья. Жили они с мужем Валерой в двушке на третьем этаже, дом панельный, без лифта, подъезд вечно вонял кошками, но Яна к этому уже давно привыкла.
Квартира была её — по наследству от покойной тёти, которая в 2011-м, неожиданно для всех, переписала на Яну своё жильё, обойдя родную дочь. Скандал тогда был знатный, но Яна выстояла — закон на её стороне. Валера тогда сказал:
— Ну, хоть одно в жизни у тебя по-человечески сложилось.
Но потом всё покатилось.
Началось с того, что Валера вдруг стал очень часто ездить к матери — Лидии Андреевне, живущей в соседнем доме.
— Что там каждый день делать? — спрашивала Яна, снимая сковородку с плиты. — Или она у тебя супы на вкус проверяет, как в армии?
— Яна, не заводись, — ворчал Валера, — у матери давление. Ты бы заботилась хоть немного, а то только и знаешь, что ворчать!
А потом Лидия Андреевна зачастила к ним в гости. Сначала приходила «на чай», потом — «постирать, у меня машина опять воду не сливает», потом «на денёк переночевать — у меня батареи еле греют». А потом… переехала. С кошкой. И с тремя коробками книг.
— Мы же семья, — сказала она торжественно, размещая кота на подоконнике. — А в семье помогают друг другу. Не выгонять же мать!
Яна выдохнула, натянуто улыбнулась и пошла на кухню.
На третий день Лидия Андреевна начала перестановку мебели в зале, где они с Валерой смотрели телевизор.
— Этот комод слишком низкий, — сообщила она. — А вот кресло у окна совсем износилось, его надо выкинуть.
— Это мой комод и моё кресло, — процедила Яна. — Если вам не нравится, купите себе свой и поставьте у себя дома.
— Так я теперь здесь живу. Или ты считаешь, что я тут временно?
Яна молчала. Потому что если бы открыла рот — сказала бы лишнего.
Неделю спустя она увидела, как Валера втихаря подаёт матери документы. Папка с бумагами, его нервные руки, глаза бегают, а потом — внезапная нежность:
— Мам, только не волнуйся. Это всё просто на всякий случай. А Яне мы потом скажем.
На следующий день она порылась в его куртке. Да, неэтично, но когда тебе на уши капают со всех сторон, ты начинаешь играть по их правилам.
Нашла ксерокопию свидетельства о праве собственности — с её фамилией. С припиской ручкой: «оформить дарственную».
Дарственную.
На кого?
На Валеру.
— Ты хочешь, чтобы я отписала квартиру тебе? — Яна положила бумагу на стол, села напротив мужа, сцепив руки.
— Ну… Это же и моя жизнь. Мы в браке двадцать пять лет, — начал он осторожно. — А если с тобой что случится?..
— Сразу на меня гроб хочешь примерить?
— Я не это имел в виду! Я просто… мама сказала, что так будет правильно. По закону. Чтобы всё честно.
— По какому закону, Валера?! Квартира моя. По наследству. От тёти. Ты тут никто и звать тебя никак.
— Ну вот! — Лидия Андреевна как по команде появилась в дверях. — Началось! Опять она за своё: «моя, моя!» А ты кто такая, чтобы нам указывать? Ты, между прочим, с моим сыном живёшь. На его зарплату, между прочим.
— Да ну? А ничего, что я сама пашу? И коммуналку, между прочим, я плачу! И продукты покупаю! И твою кошку кормлю!
— Тише, девочки, тише! — вскинулся Валера, но было поздно.
— Не девочки, а женщины! — выкрикнула Яна. — Мне пятьдесят два! Я не обязана содержать твою маму!
Она вскочила и вылетела на балкон, хлопнув дверью.
Там она разрыдалась. Не тихо и культурно, а по-настоящему. С хрипами, с соплями, с трясущимися руками.
Вечером Валера не пришёл. Ушёл с матерью.
Утром Яна проснулась в пустой квартире. Села на край кровати.
На столе лежала записка:
«Подумай. Ты же не хочешь остаться одна. Всё можно решить по-хорошему. Мы же семья».
Через два дня Яна пошла в МФЦ и оформила запрет на любые регистрационные действия с квартирой без личного присутствия.
На третий — вернулась Лидия Андреевна. С коробкой.
— Яночка, ты всё не так поняла. Мы же семья.
— Вы, может, и семья. А я — нет.
— Ты что, выгоняешь меня?
Яна молча взяла коробку, вышла в подъезд и поставила её у двери.
— Пусть за вами любимая невестка ухаживает, а я не буду, — сказала она тихо. — Мне себя жалко.
И захлопнула дверь.
***
Яна сидела в коридоре мирового суда на пластиковом стуле, рядом — бабка с тележкой и мужчина лет сорока с красным лицом и кучей бумаг. Всё у них тут было как надо — с облезлыми стенами, перегаром в очереди и орущими детьми в коридоре. На фоне этого абсурда Яна ощущала себя то ли героиней сериала, то ли дурой, которая проснулась слишком поздно.
Валера не пришёл. Прислал какого-то тощего юриста, который, не глядя ей в глаза, монотонно сказал:
— Мой доверитель считает, что имеет полное право на проживание в спорной квартире, поскольку брак длится более двадцати лет, и за это время супруг совместно принимал участие в ведении хозяйства…
— И в поедании супов! — громко добавила Яна, и у судьи дёрнулся глаз. — Извините, больше не буду.
Домой она вернулась злая. Взяла веник, наотмашь швырнула его в угол.
— Кошка, ну что, вдвоём остаёмся, да? Без мужика, но зато с квадратными метрами.
Кошка хмыкнула и ушла в ванную.
А потом был вечер пятницы.
Вечер пятницы — это когда ты просто хочешь пельмени, чай с лимоном и сериал, но судьба думает иначе.
Раздался звонок в дверь.
— Кто там?! — крикнула Яна, не вставая с дивана.
— Открой, Яна, — голос был Валерин. Уставший и тихий.
Она открыла. Стоит. С сумкой. Без цветов. Без вина. Без стыда.
— Мне негде ночевать, — выдавил он.
— А мама?
— Мама меня выгнала.
И тут она, чёрт возьми, засмеялась. Хохотала до слёз, держась за стену, пока Валера стоял, обняв сумку.
— Заходи, — сказала она, вытирая глаза. — Сейчас мы с тобой по душам поговорим.
На кухне пахло жареными пельменями. Яна нарочно не варила — чтобы шипело, брызгало, жарилось. Валера сидел за столом, поджав губы.
— Значит так. Один раз слушай. Второго не будет. Ты предал меня. Ты послушал свою мать, пошёл против меня, начал что-то оформлять за моей спиной. Это не семья. Это сговор.
— Я запутался…
— Тебе пятьдесят пять. В таком возрасте не путаются.
— Я не хотел тебя обидеть.
— Ты не хотел остаться на улице. И остался. Как тебе?
Он молчал. Пельмени догорали.
— Я подала на развод, Валера. Сегодня. Ты будешь участвовать — получишь копию решения. Не будешь — я и без тебя оформлю.
Он вздохнул.
— А если я извинюсь?
Она посмотрела на него долго. Потом медленно, с расстановкой, сказала:
— Не поздно извиняться, когда тебе пинка под зад дали. Поздно — это когда ты пытался забрать у меня мою жизнь, прикрываясь словом «семья».
Через неделю Валера съехал в комнату к своему двоюродному брату.
А через две — к нему пришёл участковый: Лидия Андреевна написала заявление. Мол, сын угрожает, повышает голос, требует деньги. Полиция, как обычно, развела руками: семейное дело.
Валера звонил Яне. Молчал в трубку. Писал сообщения из двух слов.
Яна не отвечала. Она читала в интернете статьи про наследство, брачные договоры и дележку имущества после пятидесяти. Делала себе чай с ромашкой. Слушала Муслима Магомаева и даже пару раз плакала. Но недолго.
Потом он всё-таки пришёл снова. На этот раз — с адвокатом.
— Мы бы хотели решить всё мирно. Без скандалов. Без судов. — Юрист говорил, как робот.
— Ну наконец-то, — кивнула Яна. — Мирно — это значит ты не лезешь в мою квартиру, я не проклинаю твой род, и мы больше не притворяемся, что у нас была семья.
— Я ж любил тебя, Яна… — вставил Валера, не глядя.
— Любовь без уважения — это удобство, Валера. А не чувства.
И в этот же день она пошла в парикмахерскую. Сделала каре. Покрасилась в ореховый блонд.
— Начинаю новую жизнь, — сообщила она, глядя в зеркало.
— А старая что?
— Старая осталась с Валерой и его мамой. А я — иду дальше.
Вечером снова зазвонил телефон.
Номер был незнакомый.
— Это Люба, вторая жена брата твоего Валеры, — сказал голос. — Твоя свекровь… она подала иск о признании дарственной недействительной. Она утверждает, что тётя была недееспособна.
Яна замерла.
— Прости, что так, — продолжила женщина. — Но она сказала: «Хоть сдохну, но Яну из квартиры выживу».
И тут Яна поняла — война не окончена.
***
С утра Яна чувствовала, что сегодня будет день тот ещё. Кошка обделалась на коврик у входа, в чай попала муха, а по телевизору в утренних новостях рассказывали про то, как пенсионерка через суд вернула квартиру, отданную по дарственной. «Прецеденты есть», — говорил адвокат с белыми зубами.
На кухне Яна перечитывала иск свекрови. Хитро, сука, составлен. Про «злоупотребление доверием», про «обман пожилой женщины», про «одинокую пенсионерку, которая страдала от давления племянницы».
— Племянницы, блядь, — вздохнула Яна. — Ой, извини, кошка.
Села за ноутбук. Написала в юридическую группу, выложила документы, подождала ответа. Через час — три совета:
-
Срочно искать нотариуса, который оформлял дарственную.
-
Собирать свидетельства соседей и врача тёти.
-
Готовиться к реальному бою. И возможно — не один год.
Через неделю был суд.
Лидия Андреевна пришла в чёрной кофте, с крестиком на груди и кислой миной. Села прямо, руки сложила на сумочке, как будто в церковь пришла. Валера — рядом. Молчит. Юрист — новый, помоложе, в очках, что блестели, как стекляшки на новогодней игрушке.
— Моя подзащитная настаивает, что в момент составления дарственной гражданка Татьяна Васильевна находилась в состоянии тяжёлого морального потрясения, вызванного ухудшением здоровья…
— Татьяна Васильевна каждое утро бегала за кефиром и ругалась с соседом за парковку! — выкрикнула Яна. — У неё память была лучше, чем у меня!
Судья поднял руку:
— Прошу без эмоций.
Но эмоции уже прорвались.
— Да вы понимаете, что она просто хочет меня из дома выгнать? Из квартиры, которую мне родная тётя ОТДАЛА? Не завещала, а подарила! Добровольно!
— Она была запугана, — хрипло сказала Лидия Андреевна. — Ты на неё давила.
— Вы вообще с ума сошли, — Яна уже не могла сдерживаться. — Я за ней ухаживала, сидела у неё в больнице, варила ей еду, стирала трусы — а вы где были? На даче? У Валеры на плече?
Судья что-то записал, сказал, что решение будет позже.
Вечером Яна пила валерьянку. Не потому что слабая. А потому что злилась так, что в груди жгло.
Ей вдруг стало ясно, как день: у этих двоих — Лидии и Валеры — нет границ. Они не остановятся.
Им не важна справедливость. Им важна квартира. Точка.
Через два дня ей позвонила дочь соседки — юристка.
— Яна, вы не поверите. Ваш бывший муж ездил к врачу, который подписывал справку для тёти, и предлагал ему деньги.
— Валера?!
— Да. Врач отказался и всё записал. У него есть диктофон. Хотите — подам жалобу в прокуратуру.
Яна сидела молча. Потом кивнула.
— Хотите — не просто жалобу, — сказала она. — Хотите — войну? Будет вам война.
Следующее заседание было уже другим.
Яна пришла с адвокатом. Молодая, злая, в строгом тёмно-синем платье. Кошка осталась дома — на удачу.
На столе — распечатка с диктофона. Свидетельства соседей. И копия рецепта от Татьяны Васильевны — на дату, когда она подарила квартиру. Рецепт выписан её рукой. Почерк твёрдый. Подпись ровная.
Судья читал долго. Потом поднял глаза.
— У суда нет оснований считать, что гражданка Татьяна Васильевна была недееспособной на момент заключения договора дарения. В иске отказать.
Лидия Андреевна потеряла дар речи. Валера встал, будто в замедленном кино.
— Это… всё? — спросил он.
— Это конец, — спокойно сказала Яна.
Потом вышла из зала. На улице было холодно. Ветер дул под куртку.
А ей было жарко. Как будто она только что пробежала марафон. Или, как минимум, вытолкала за дверь всю ту ложь, что копилась в доме последние годы.
Дома она включила музыку. Достала банку шпротов. Села на подоконник.
— Знаешь, кошка, — сказала она, глядя в окно. — Мне кажется, я больше не боюсь.
Кошка фыркнула и потерлась об её ногу.
— А ты, молодец. Всё чувствовала. Знала, кто где и с какими мыслями.
Она открыла окно.
На кухне пахло жизнью. Настоящей. Без притворства.
И никто уже не постучит с «Мне негде ночевать».
Потому что теперь — ничья больше не будет.
