Я проснулась рано, как обычно. В доме тихо, только часы тикают на
стене. Сергей ещё спал, лицо сморщено, будто и во сне с кем-то спорит. Я
на цыпочках вышла в кухню — посуда не помыта, хлеб крошками по всему
столу. Сначала злилась, потом устала злиться — это же мелочи, но когда
их становится много… тяжело.
Живу в этом доме уже пять лет. Дом достался мне после смерти тёти
Гали: помню, как подписывала все бумаги. Сергей принимал это как
данность — “твой дом, ну и ладно”. А вот его мать, Валентина Егоровна, с
первого дня ходила по комнатам и вздыхала: “Ох, просторно-то как! Вот
если бы раньше тут жили, всё бы по-другому было”. Серёжа смеялся, а мне
было не до смеха.
Сестра его, Марина, с месяц не появлялась, а как только родила
своего сына — начались постоянные визиты. Всё ищут повод прийти: то
ключи “забыла”, то соль “попросит”, то “а давай отпразднуем Новый год у
вас, Светик?” Я сначала терпела: ну, родственники, что сделаешь. Потом
стала замечать — они всё время обсуждают, что и где стоит, как мебель
переставить, что “детская тут бы хорошо смотрелась”. Покосилась —
тревожно… но не высказала.
А вчера был праздник — Сергей жарил во дворе мясо.
Валентина режет салат — и тут я зашла в дом за специями… Задержалась в
коридоре — слышу: Валентина и Марина куда-то пошли, двери хлопнули.
Смеются между собой:
— Мариш, эта комната тебе, вон и полочки уже есть.
— А гостиную себе заберём? Удобно, близко к кухне.
Сергей мямлит что-то вроде “может, не стоит…”
— Ну ты сам подумай, сынок, это же наш семейный дом!
Он — молчит.
Я стою у лестницы, держусь за перила, руки дрожат. Дом, который мне принадлежит, — они обсуждают, кто что заберёт себе. Сергей — ни слова. Как будто меня нет.
Позже, когда все разошлись, я не спала. Просто лежала и думала: “Не хочу больше так”.
Утром пошла, вызвала мастера из ЖЭКа — поменяла замки.
Готово. Всё просто.
Сергей ничего не заметил.
Я — чайник включила, хлеб режу — он подходит и спрашивает:
— Ты чего такая? Хмурая?
Я смотрю прямо:
— Твои родственники уже мой дом делят? Отлично! Замки я поменяла ещё утром.
Улыбнулась.
Он — глаза на лоб:
— В смысле?! Свет, ну ты чего?
— В прямом.
Я разворачиваюсь.
— Хочешь — объясню. Не хочешь — тоже ладно.
В этот момент мне стало легче, чем когда-либо.
Сергей встал у двери, смотрит на меня.
— Ты это серьёзно, что ли?
— Серьёзно.
Он вокруг кухни ходит туда-сюда, руками по столу стучит.
— Свет… может, ты зря так? Это же просто разговор был, ну мамы и Марины…
Я молчу. Смотрю в окно.
— Ну что ты молчишь? У людей язык без костей, — он снова.
— Только у своих людей язык — лишний. Своё бы место знали.
Он сел на стул, уставился в кружку.
— Ключ не подходит… Ты все замки поменяла?
— Да, Сергей. Потому что мой дом, а я так больше не могу. Хватит обсуждать за моей спиной. Скажешь им сам, или мне сказать?
Пауза. Не говорит ничего. Я решила не затягивать.
— Ты когда им скажешь, что домой к нам больше не зайдут просто так? Или мне выйти и объявить?
Он только рукой махнул:
— Не надо скандала…
На этом и разошлись. Я ушла забирать вещи с балкона, он пошёл во
двор. День прошёл тяжело: не ел, только воду пил, ходил мимо меня
стороной.
Вечером у ворот началось — вижу, стоят Валентина с Мариной, руки в боки, орут на всю улицу:
— Светлана! А ну-ка открой калитку, нам занести надо!
Я из окна выглянула, громко:
— Я никого сегодня не жду. Всё, проходите мимо.
— Ты что, совсем?! Это наш дом! Мы Серёжу сейчас позовём, пусть разбирается.
— Пусть зовёт, всё равно никто не войдёт.
Валентина стала бить по калитке кулаком:
— Сама впустишь по-хорошему или по-другому будем разговаривать?!
Марина визжит:
— Ты охамела! Кому этот дом нужен — ты!
— Ну так не заходите больше.
Они начали звонить Сергею на мобильный, вижу по жестам — ругаются и с
ним тоже. Сергей — не говорит ничего. Я подошла ближе к двери, громко:
— Хватит долбить! Никого к себе больше не пущу.
Валентина орёт:
— Тогда сейчас полицию вызову, пусть разбираются, кто тут хозяйка!
— Вызывайте. Документы вам показать?
Я готова была ко всему. Слёзы на глазах, руки дрожат. Но назад дороги нет.
Минут через десять приехали двое в форме. Я вышла, кивнула.
— У вас тут что?
Валентина кидается к ним:
— Офицер, у нас беда! Она нас выгнала из собственного дома, замки поменяла!
Я спокойным голосом, чтоб самой не сорваться:
— Дом по документам мой. Вот посмотрите, я хозяйка.
Офицер попросил всех по очереди назвать имена.
— Кто прописан?
— Никто, кроме меня и Сергея.
— Где документы?
Я достала всё, что было в папке. Он листает, кивает.
— Да, всё оформлено по закону.
Соседи уже в окнах. Валентина кричит:
— Она не даёт нам войти!
— По закону она имеет право. Дом её, все бумаги в порядке, — говорит полицейский.
Марина хлопает себя по бедру:
— Это нечестно!
— Я предупреждала. Хватит портить мне жизнь!
Сергей в этот момент будто очнулся.
— Мама, Марина, хватит, пожалуйста. Это Светин дом. Не трогайте её больше.
Валентина обернулась, на него сверкнула:
— Ты что за неё заступаешься?! Я же твоя мать!
— Довольно, мам.
Я не верила своим ушам. Через улицу — шепчутся, кто-то косится из-за забора.
Валентина развернулась, бросила:
— С тобой мы ещё поговорим!
Я с порога:
— Поговорите дома. Здесь больше не обсуждают мою жизнь.
Сергей подошёл ко мне:
— Прости, что молчал. Всё — больше такого не повторится.
— Посмотрим, Серёжа. Я не железная, но не дам себя в обиду.
Стою, грудь будто расправляется. Обидно, страшно, но и радостно… наконец-то.
Я смотрю, как мама Сергея и Марина исчезают за поворотом, обе злые, громко кричат, весе соседи слышит:
— Будешь одна тут до старости сидеть!
— Не тронь Серёжу, он не твой!
Я захлопнула калитку и щёлкнула замок, Серёжа молчит. Стоит у ворот, достал сигарету, затянулся.
— Всё? — говорит он через плечо.
— Всё, — отвечаю.
Зашла домой, присела на кровать. Лёгкое дрожание по рукам, вроде
победа — а как будто сердце выжгли. Только не плачу, просто устала
ужасно. Готовлю чай, тряпкой протираю плиту, автоматом переставляю
кружки. В голове пусто.
Через полчаса слышу — открывается дверь. Захлопнулась сильно. Сергей заходит, медленно, без спешки.
— Свет, я не сразу сказал, потому что не мог. Я привык, что мама вечно права. А ты — сама знаешь, ты сильная, сама всё решаешь.
— Я не железная, Серёжа, просто терпеть не хочу больше.
— Я понял. Поздно, наверное…
— Раньше бы сказал, было бы легче.
Пауза.
Он сел рядом, голову опустил:
— Прости меня. Я не думал, что тебе так тяжело.
— Самое тяжёлое — когда твой родной человек не защищает.
— Не позволю больше, честно…
— Сделай, а не обещай.
Сидим. Слёзы не текут, но внутри всё клокочет. Легче стало. Не извинялся он раньше так, никогда.
— Мама больше не придёт? — тихо спрашивает.
— Не знаю, я не против гостей, я против хамства.
Он вздохнул, трёт ладонями лицо.
— Будем жить дальше, да?
— Будем. Только правила будут новые.
Я вышла на улицу, воздух свежий. Соседка выходит навстречу:
— Свет, ну ты молодец, давно пора! Сколько можно слушать чужие указы.
— Спасибо, Лидия Андреевна. Просто надоело.
Она хмыкнула:
— Вот теперь видно, кто в доме хозяйка.
Я усмехнулась. Да, хозяйка. Впервые за много лет чувствую, что решаю сама.
Утром за завтраком Сергей спросил:
— Не боишься, что опять начнут скандалы?
— Пусть хоть каждый день, если хотят. Их больше за порог не пущу, и тебя прошу — если уважаешь, если семья — отстаивай тоже.
Он кивнул:
— Понял.
Больше в тот день никто не пришёл. Валентина с Мариной, говорят, так и
жаловались соседям долго, кричали, что “Света их выгнала”.
Мне всё равно стало. Главное — дома спокойно.
Наконец я смогла просто пить чай на кухне и понимать, что мои границы — мои. И никто не решит за меня, кто я и какой у меня дом.
