— Ты вообще слышишь, что я говорю? — в его голосе звенела сталь, словно поцарапали стекло. — Я спрашиваю тебя, неужели так трудно положить носки туда, где им место? А это что за помои вместо ужина? Ужас просто…
Я стояла, вцепившись пальцами в подоконник, изо всех сил стараясь унять дрожь в руках.
— Я пыталась приготовить, просто…
Он перебил меня, даже не дав закончить фразу. С презрением усмехнувшись, он направился в прихожую и достал из кошелька несколько купюр — пятитысячные, сложенные веером.
— На, держи, если ты у нас прислугой заделалась! — с ядовитой ухмылкой он подбросил их вверх, и банкноты медленно, почти грациозно — до боли красиво — поплыли вниз, одна зацепилась за вазу с увядшими розами.
Я невольно отвела взгляд, но лишь на мгновение. Мое сердце бешено заколотилось.
— Не надо, — прошептала я, — не надо так…
— Просто убери, ладно? Это же твоя работа! — надев куртку, он с силой захлопнул дверь. — И подумай, может, тебе пора устроиться на работу?!
Я осталась одна в тишине. Снаружи был шум, а внутри меня — пустота. Хотелось закричать во весь голос: «Я не твоя прислуга!»
Но даже самой себе в это слабо верилось.
На следующий день я собирала его деньги с пола, машинально пересчитывая их, крепко сжимая в кулаке, и внезапно осознала: пусть эти деньги и не мои, но это мои слезы. Мой стыд. Моя обида.
Если бы кто-то в тот момент сказал: «Потерпи еще месяц, и все изменится!» — я бы только горько рассмеялась сквозь слезы. Никто не знает, что ждет впереди, ведь так? Или все-таки…?
Дни тянулись бесконечно. Муж возвращался домой поздно, молча ужинал, постоянно ворчал, жаловался на все и снова исчезал. Иногда небрежно бросал деньги на тумбочку, не глядя. Я стирала, убирала, возвращалась в пустые комнаты и разглаживала швы на наволочках, словно это могло унять хотя бы часть душевной боли.
Но по ночам я не могла уснуть от одной навязчивой мысли: что, если бы я смогла уйти? Что, если бы у меня были свои деньги?
Тоска и отчаяние с каждым днем становились все сильнее и сильнее, и единственное, что оставалось — включить ночник, чтобы хоть немного развеять этот мрак.
Все изменилось в одно прекрасное утро, когда я получила странное письмо на электронную почту.
«Ваша заявка была успешно обработана, ожидаем реквизиты для перевода».
Я сначала решила, что произошла ошибка. Честно! Открыла, перечитала, и только потом вспомнила о своей давней мечте: пару лет назад я участвовала в конкурсе рассказов, писала просто так, для души. Про любовь, про одиночество — можно сказать, про себя.
В приложении — «Договор между автором и издательством».
А в самом конце письма, когда я прокрутила его до конца, я увидела цифры: гонорар 750 000 рублей.
Слезы застилали глаза, руки дрожали, сердце бешено колотилось — неужели это тот самый шанс, которого ждешь всю свою жизнь?
Я кинулась в спальню, схватила телефон — он был переполнен уведомлениями, поздравлениями, лайками…
В голове пульсировала только одна мысль: неужели это правда? Неужели теперь все изменится?..
И вот, месяц спустя, когда он зашел в онлайн-банк, чтобы привычно перевести себе очередную «зарплату мужа», компьютер издал звук…
— Что за… — он поднес ноутбук ближе, чтобы лучше видеть цифры.
Сначала непонимающе нахмурился, а потом почти прошептал:
— Это что такое? Откуда?
Я смотрела на него в упор, не отрывая взгляда. Мой голос звучал ровно, даже как-то спокойно:
— Это теперь мой счет, Саша. Мое имя, понимаешь?
Муж медленно опустился на стул, побледнел и часто заморгал.
Он не мог произнести ни слова.
— Да, Саша… — проговорила я мягко, — прислуга сегодня зарабатывает неплохо.
И тут началось что-то новое.
Но это – всего лишь начало.
***
Я стояла у окна, с тоской глядя на город, окутанный февральской серостью. За окном кружились последние снежинки. Порой казалось, что жизнь замерла – машины, деревья, облака – все застыло в неподвижности. И я вместе с ними.
Ситуация перевернулась с ног на голову в один миг. Финансы, мой личный баланс… Я силилась поверить в происходящее: теперь я владею личным банковским аккаунтом и самостоятельно контролирую свои финансы. Я не отрываясь смотрела на цифры, высвеченные на дисплее: семьсот пятьдесят тысяч рублей. Неужели я не сплю? За мои статьи, за мой интеллект.
– Оль, а вдруг он снова начнет? – Катя, моя лучшая подруга со студенческих лет, слушала меня по телефону, затаив дыхание. – Ты вообще понимаешь, ЧТО теперь у тебя в руках?
– Это неважно, – тихо ответила я. – Деньги – это преходящее. Главное – осознание того, что я могу… что я могу обойтись без него. Эта мысль придает мне сил.
– Оля, ты справишься, я уверена! Пусть его гордыня треснет!
Катя всегда меня поддерживала, но сейчас ее слова звучали особенно убедительно.
Первые ночи я не сомкнула глаз, мечтая о новых возможностях. Перебирала в голове наряды, подсчитывала, на что потрачу деньги. На себя, только на себя!
Я купила себе новый халат. Яркий, насыщенно-розовый, словно цветущая сакура, контрастирующая с серыми буднями. Саша увидел его утром, и на его лице мелькнуло легкое удивление, но он промолчал. И каждый раз, проходя мимо меня, бросал на него беглые взгляды, как будто видел его впервые.
– Где ты взяла этот халат? – спросил он однажды, когда я готовила кофе.
– Купила, – отрезала я, не поворачиваясь.
– А на что? – скептическая усмешка. – Опять у мамы заняла?
Я тихо рассмеялась. Мой смех прозвучал так тихо, что я сама испугалась.
Вечером он вернулся домой раздраженным. Хлопал дверцей холодильника, словно нарочно, так сильно, что казалось, она сейчас отвалится. Я не стала лезть к нему с вопросами, пусть перекипит.
– Ты же всегда покупала хлеб по дороге домой! – вдруг выпалил он, хватаясь за пиджак в прихожей.
– Я больше не обязана быть прислугой.
– Что?
Я подошла к нему, взяла его за плечи, стараясь скрыть дрожь в голосе: – Я больше не обязана подстраиваться. У меня есть выбор. У меня теперь есть свои деньги.
Он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Он отступил и хлопнул дверью спальни.
Я поставила посуду в раковину и устало опустила голову на руки. Слезы нежданно покатились по щекам. Не от страха. От облегчения: мои первые собственные деньги – это свобода, это глоток свежего воздуха. Дело не в сумме, а в ощущении собственного достоинства.
– Оля, может, тебе стоит обратиться к психологу? – Катя заботливо хлопотала вокруг меня. Мы встречались в кафе раз в неделю. – Ты сейчас в переломном моменте, главное – не сломаться.
– Тебе легко говорить… – Я оглядела зал кафе. Вокруг молодые девушки, влюбленные парочки, повсюду смех, а нам как будто не до веселья. – Я чувствую себя по-другому.
– Вот это и есть перемены. Держись!
Мы обе засмеялись, неловко, как дети. Как будто нам снова двадцать.
Время потекло по-новому. Однажды я решила отложить часть денег на отдельный счет, о котором никто не должен знать. И тут меня осенило: я записалась на актерские курсы! Мечтала об этом с детства… Представьте себе: взрослая женщина, мать семейства, домохозяйка, «удобная жена» – и вдруг идет учиться играть эмоции.
Поначалу на курсах я чувствовала себя чужой: вокруг яркие, молодые люди, кто в брюках, кто в джинсах, смеются, общаются, уткнувшись в телефоны. А я – в своем новом халате встречала их мысленно переодеваясь. Я начала с монолога Нины Заречной из «Чайки» – «Я – актриса!» – и впервые улыбнулась не мужу, а себе самой.
– Мам, ты серьезно туда ходишь? – Сын позвонил из Санкт-Петербурга, давно не приезжал, но в его голосе чувствовалось оживление.
– Да, Леша, я пробую что-то новое.
– Мам, ты как будто стала настоящей…
Тогда я поняла, что перемены начались не снаружи, а внутри. Что-то растаяло в моей душе, и я почувствовала себя не просто женщиной, а личностью. Не прислугой. Не обслугой. Собой.
А Саша все чаще задерживался на работе допоздна, стал нервным, постоянно кому-то звонил, бросая на меня виноватые взгляды. Что посеял, то и пожал…
Однажды вечером он уронил на кухне стакан, и я впервые не бросилась убирать осколки. Я осталась сидеть за столом, ласково поглаживая свой любимый новый бокал.
– Ты мне хоть пить дашь или так и будешь сидеть?!
Я промолчала. Он смотрел на меня как на незнакомку. И, кажется, начал понимать: чужая женщина в доме – самое страшное наказание.
Вдруг друзья начали писать мне сообщения:
– Оля, это ты? Увидел твое имя на сайте – ты победитель конкурса!
– Молодец, не давай себя в обиду!
Я ловила эти сообщения, как глотки свежего воздуха. Каждый новый отклик согревал душу.
А через несколько дней меня пригласили на презентацию книги, встречу с читателями…
Я, признаться, растерялась! Но в конце концов, по законам жанра, решилась. Купила себе новое платье, темно-зеленое, с золотыми пуговицами. Впервые за долгое время я хотела быть красивой для себя.
– Куда это ты вырядилась? – усмехнулся Саша у двери.
Я внимательно посмотрела на него, не улыбаясь.
– Иду туда, где меня ценят.
Он молча посторонился. В его взгляде появилась какая-то оценивающая нотка.
Вечер прошел как в тумане. Светлые лампы, незнакомые, но такие приветливые люди. Кто-то сказал:
– В ваших рассказах столько света.
А кто-то протянул руку:
– Спасибо, что пишете о нас… о женщинах.
Я вернулась домой поздно, уставшая и счастливая. Впервые за столько лет.
На следующий день Саша попытался заговорить со мной.
– Нам нужно поговорить, – заявил он с порога.
Я поставила недопитую чашку на стол и спокойно села напротив него.
– Ты изменилась, – тихо сказал он. – Я… Я тебя не узнаю.
Я кивнула.
– И больше не узнаешь, если не захочешь меняться сам.
Он впервые опустил глаза. Впервые не стал спорить.
Внутри меня жила уверенность: если жизнь снова даст трещину, я знаю, где искать силы. У меня есть я. А это значит – все еще впереди.
***
В начале весны мой дом наполнился ароматом мимозы – это Саша принес букет. Мимоза всегда была моим любимым цветком, хотя раньше он не обращал на такие вещи внимания.
Он стоял передо мной с цветами, словно юнец, пытаясь разглядеть меня заново.
— Тебе кажется, этого достаточно? – спросила я без тени улыбки.
В ответ он лишь сильнее сжал стебли в руке.
— Я просто хотел… ну… Ты теперь какая-то… значимая, что ли.
Мой смех прозвучал громко и неожиданно резко:
— Думаешь, теперь я снова удобна тебе? Раз у меня появились деньги? Теперь у меня есть свое имя и собственные планы.
Я взяла вазу, но цветы положила на подоконник. Пусть постоят подольше. Как символ, не больше.
В тот же вечер он пытался говорить со мной нежно. Бегал вокруг, спрашивал, что приготовить на ужин (как будто! Три месяца назад это было немыслимо!). В его голосе чувствовалась неуклюжая забота:
— Может, мне что-нибудь купить? Или приготовить тебе что-нибудь?
Я наблюдала за его суетой на маленькой кухне.
— Не стоит. Я поужинаю там, где мне будет хорошо, – ответила я резко, не позволяя себе растаять.
Телефон не умолкал. Несколько раз писали старые знакомые, те, кто когда-то смеялся над моими рассказами.
— Ой, Оль, это правда, что ты выиграла такой престижный конкурс?
— У тебя всегда была богатая фантазия! Саша, наверное, гордится тобой?
Гордишься, Саша? Ты думаешь, что «добытчица» в доме все изменила?
Но годы… годы унижений нельзя стереть одним гонораром. Нельзя искупить одним букетом мимозы.
Как-то раз позвонила свекровь. В её голосе чувствовалась напряженность и намеки:
— Оля, Саша говорит, ты теперь богаче его. Не зазнавайся, слышишь? Муж – это муж, а хозяйство – хозяйство. Не вздумай нос задирать…
Я вежливо поблагодарила её за совет, но на душе стало тяжело: и здесь, на пороге перемен, меня встречает недоверие.
Я закрылась от всего мира: три вечера подряд я сидела за ноутбуком – писала новый рассказ, тот, что жил в моей душе с девятого класса. Это было трудно, мучительно, но каждая строка была как мост через пропасть, по которому я пыталась перебраться на другую сторону своей жизни.
На выходных Саша попытался устроить «семейную сцену».
— Ты изменилась! Я же говорил! – начал он, размахивая руками, словно ловил в воздухе что-то неуловимое. – Ты думаешь, деньги решают все? Ты думаешь, я позволю разрушить то, что мы строили?!
Я устало посмотрела на него. Когда-то эти слова заставили бы меня плакать в подушку.
— Я больше ничего не хочу строить, если в этом доме мне отведена только роль прислуги, – ответила я спокойно.
— Да ты кто такая?! – его голос сорвался, в нем накопился целый океан уязвленного мужского эго.
— А почему бы тебе не посмотреть на себя? – неожиданно спокойно, тихо и твердо спросила я, с той внутренней силой, о которой раньше даже не подозревала. – Я ведь столько лет просила у тебя поддержки. Всего-то – немного доброты…
Он пытался что-то найти в моем лице, отчаянно ловил мой взгляд. Но я не плакала. Не оправдывалась. Я просто уходила в другую комнату и закрывала дверь.
На душе была тоска. Словно старая кожа отслаивалась от тела, а новая – еще слишком нежная и ранимая. Иногда хотелось все бросить: работу, тексты, эти «перемены»… Просто вернуться в свое старое болото. Там хотя бы было уютно. Своя стабильная тюрьма.
Но я понимала: это уже невозможно.
Назад пути нет.
За несколько дней до моего дня рождения пришла посылка: вежливый почтальон вручил мне картонную коробку. Внутри была брошюра: «ПОБЕДИТЕЛЬ ГОДА. Книга Ольги Михайловой выходит в печать. Поздравляем!»
Я смотрела на свое имя на обложке долго, очень долго – словно видела его впервые. Потом позвонила Кате, и она сразу заплакала:
— Я помню, как мы в общаге вырезали твои стихи из старого журнала… Оля, ты – настоящая героиня!
Вечером, глядя на побледневшего Сашу, я вдруг спросила:
— Саша, скажи честно… Ты вообще когда-нибудь уважал меня по-настоящему?
Он опустил глаза.
Молчит.
Долго. И вдруг – растерянно:
— Не знаю… Может, раньше…
Я посмотрела на мужа, которого когда-то любила, а теперь едва узнаю.
Между нами больше нет ничего общего. Нет старой боли – только равнодушие.
В ту ночь я не спала. Смотрела на свою фотографию на сайте издательства.
Плакала от усталости, а потом рассмеялась: я ведь осуществила главное – себя. Не книгу. Себя.
А утром написала заявление. Решилась.
Это был мой день рождения.
***
Весна пришла почти незаметно. Я вдруг поймала себя на том, что больше не жду, когда Саша войдёт или выйдет из дома. Теперь в воздухе звучала иная музыка: жужжание чайника, царапанье пера по бумаге, тихое мурлыканье кота — и мой новый голос внутри. Свободный.
Развод был тягостным. Он не верил, что я решусь.
Но чем настойчивее он взывал к “старой жизни”, тем меньше на душе оставалось тревоги. Ведь я больше не спрашивала себя: “А если? А вдруг?”
В суде всё прошло буднично. Я даже не плакала.
Когда судья спросила:
— Претензии к супругу есть?
Я покачала головой:
— Нет.
Внутри было ощущение, будто я натянула на плечи невидимый плащ — личный, никем не сшитый. И стало тепло.
Все разбирательства заняли меньше часа.
Саша уходил с бумагами в руке, поблёкший, осунувшийся. Пытался что-то сказать на прощанье, но комок в горле мешал говорить.
Жизнь без него оказалась… другой. Просто другой. Пугающе простая в быту: решила — сделала, захотела — купила халву вместо очередных “правильных” продуктов. Моё пространство стало ярче, теплее. Расцвели подоконники, и я теперь понимала, сколько в мире пустых солнц и сколько новых друзей можно пригласить в дом, если распахнуть шторы…
Катя приехала в первый выходной после развода — купила свежий хлеб, притащила горшочек с розмарином. Мы сидели на кухне, пили чай.
— Ты, кстати, заметила, что теперь разговариваешь иначе? Больше не оглядываешься, не торопишься извиняться за свои желания, — сказала она, едва заметно улыбаясь.
Я засмеялась.
— Наверное, я просто отпустила всё.
— Оля, ты — молодец. Ты смогла.
В этот момент я поняла: мы, женщины, сильнее, чем сами о себе думаем. Пока нас не припечёт до слёз, пока не поймём — у нас только одна жизнь, она же не репетиция…
Первые недели свободы были странными: к утрам тянуло накрывать завтрак на двоих. Иногда рука сама шла к телефону — написать Саше о каком-то пустяке. Но всё меньше становилось этих непрожитых движений. Всё тише становилась память.
Зато жизнь наполнилась новыми вещами. Я купила себе билет в маленький городок у моря — однажды мечтала туда поехать и написать целую книгу. Теперь могла.
Взяла чемодан, захватила дневник и ноутбук.
На вокзале стояла чуть подрагивающая от счастья. Весенний дождь стучал по крыше, я смотрела в окно вагона — и вдруг захотелось жить так, будто всё только начинается.
Море встретило меня сурово: ветер, солёные капли, грохот волн. Я шла по берегу и говорила себе:
— Смотри, это твоя жизнь.
Вдох — солёный, резкий, живой.
Я сняла квартиру — крохотную, но уютную. До утра писала новые главы, а по вечерам гуляла до одури. Позволяла себе роскошь молчать, иногда — плакать, иногда — смешно петь под нос.
Однажды пришло приглашение — “Ведёте мастер-класс по писательству?”
Я сидела над письмом, замерев, а потом вдруг согласилась.
“Да, я могу. Я могу всё, что позволю себе сама.”
Однажды вечером звонит сын Лёша:
— Мам, а ты счастлива?
Я задумалась.
— Знаешь, Лёш, впервые за долгое время — да. Я теперь не прислуга, не приложение, не тень. Я — мама, женщина, писатель, просто человек. И это настоящее счастье.
— Я горжусь тобой, мама.
Я заплакала — и на этот раз от радости.
Вечером я возвращалась домой под луной, морской ветер мотал волосы.
Шаг за шагом — по дороге домой. Шаг за шагом — к себе.
Больше не боюсь быть одинокой. Не боюсь быть собой.
Я уже умею жить.
