Наверное, я должна была предвидеть это. Все признаки были налицо — его участившиеся задержки на работе, резкие перепады настроения, эти вечные придирки к моей стряпне и внешнему виду. Но когда в трубке я услышала это бесцветное «Твои вещи на улице», что-то внутри меня оборвалось.
— Витя, ты что, шутишь? — Мой голос дрогнул, хотя я старалась говорить ровно.
— Нет, Света. Хватит. Надоело. Приезжай и забирай своё барахло, — в его голосе звучало что-то новое, холодное.
Я стояла у метро, прижимая к уху телефон, вокруг спешили прохожие, шумели машины. Ноябрьский ветер забирался под пальто, а в сумке лежала коробка конфет — дурацкий жест примирения после вчерашней ссоры.
Такси довезло меня до нашей пятиэтажки за двадцать минут. За это время я успела перебрать все наши последние конфликты, прокрутить все обиды. Десять лет брака. Десять. Лет.
Когда я вышла из машины, первое, что увидела — кучу вещей у подъезда. Мой чемодан, коробки с книгами, пакеты с одеждой. Соседка Нина Петровна застыла на скамейке, не скрывая любопытства. Двое подростков из соседнего подъезда снимали происходящее на телефон.
— Посмотри-ка, приехала! — Виктор стоял в дверях подъезда, засунув руки в карманы джинсов. Его лицо было бледным, но решительным. — Забирай и уматывай.
— Ты с ума сошёл? Немедленно занеси вещи обратно, — я старалась говорить тихо, но получалось плохо.
— А то что? — он усмехнулся. — Это моя квартира. Документы на неё. И вообще, я тебя терпел слишком долго. Хватит.
Внезапно меня накрыло странное спокойствие. Десять лет унижений, уступок, попыток сохранить семью любой ценой. Я молча достала телефон.
— Кому звонишь? Маме пожалуешься? — он презрительно фыркнул.
— Нет, в полицию, — ответила я, удивляясь собственному спокойствию.
— Да пошла ты! Чем тебе полиция поможет? Документы на квартиру у меня.
— Полиция? Здравствуйте. Меня зовут Светлана Соколова. Мой муж выбросил все мои вещи из квартиры и не пускает меня домой.
Виктор вдруг изменился в лице: — Какая полиция? Ты что, совсем рехнулась?
— Да-да, улица Лесная, дом 17, — продолжала я в трубку, наблюдая, как меняется лицо Виктора. — Да, вещи выкинуты прямо на улицу. Нет, угроз пока не было.
Я отключилась и посмотрела на мужа. За десять лет я выучила все оттенки его раздражения — от лёгкого недовольства до кипящей ярости. Сейчас он был где-то посередине шкалы, с прищуренными глазами и дёргающейся жилкой на шее.
— Знаешь, ты всегда была истеричкой, — произнёс он с деланным спокойствием. — Но сейчас ты превзошла себя. Полиция? Серьёзно?
Я молча подошла к вещам. Мой любимый свитер с оленями валялся в луже. Коробка с фотографиями была перевёрнута, снимки рассыпались по асфальту. Старый ноутбук с моими статьями — я подрабатывала копирайтером — был небрежно засунут в пакет.
— Ты даже не потрудился аккуратно собрать мои вещи, — заметила я, поднимая фотографию нашей свадьбы с мокрого асфальта.
— А должен был? — Виктор скрестил руки на груди. — Скажи спасибо, что вообще собрал. Мог бы просто выкинуть.
Нина Петровна с соседней лавочки подалась вперёд, не скрывая интереса: — Светочка, что случилось-то? Поругались?
— Нина Петровна, это семейное, — отрезал Виктор.
— Ничего семейного, — возразила я. — Виктор выгоняет меня из дома, вот и всё.
— Да имею право! — внезапно заорал он. — Моя квартира, моё право решать, кто в ней живёт!
Подъехала белая машина, и из неё вышли двое полицейских — молодой парень и женщина средних лет. А следом — невысокий мужчина в сером костюме с кожаной папкой.
— Гражданин, вы здесь проживаете? — обратился полицейский к Виктору.
— Да, это моя квартира, — с вызовом ответил он. — А эта женщина здесь больше не живёт.
— Сергей Павлович Кравцов, судебный пристав, — представился мужчина в сером. — Гражданин Соколов, у меня предписание суда о запрете на выселение гражданки Соколовой до завершения бракоразводного процесса и раздела имущества.
Лицо Виктора вытянулось: — Какого ещё процесса? Какого предписания?
— Ваша супруга подала заявление две недели назад, — пристав раскрыл папку. — Здесь также есть заявление о нанесении телесных повреждений и акт медицинского освидетельствования.
— Что за бред? — Виктор обернулся ко мне. — Ты подала на развод? За моей спиной?
Я молча смотрела на него. Синяк под рёбрами ещё не прошёл после его «случайного» толчка в прошлый четверг, когда я не успела приготовить ужин к его приходу.
— Светлана Андреевна действительно подала заявление, — подтвердила женщина-полицейский. — И согласно закону, до решения суда вы не имеете права препятствовать её проживанию по месту регистрации.
Виктор побелел, потом покраснел: — Да она всё врёт! Никаких телесных повреждений не было!
— Это уже решит суд, — спокойно ответил пристав. — А пока вам следует вернуть вещи гражданки Соколовой в квартиру. Иначе будет составлен протокол о невыполнении судебного предписания.
Мы поднимались по лестнице — я, два полицейских, пристав и Виктор. Каждая ступенька, каждая царапина на стенах были до боли знакомы. Сколько раз я поднималась здесь с тяжёлыми сумками, пока муж сидел перед телевизором? Сколько раз украдкой вытирала слёзы, прежде чем вставить ключ в замок?
Тишину нарушал только топот наших ног и тяжёлое дыхание Виктора. Он шёл позади всех, и я чувствовала его взгляд — колючий, ненавидящий.
— Светка, ты всё подстроила, — процедил он, когда мы остановились у двери нашей квартиры. — Ты меня подставила.
— Гражданин Соколов, воздержитесь от комментариев, — предупредил молодой полицейский.
Виктор скривился, но промолчал. Открыл дверь резким движением — ключ скрежетнул в замке. Знакомый запах ударил в ноздри: смесь его одеколона, застарелого табачного дыма и чего-то кислого. Раньше я бы бросилась проветривать и мыть, теперь мне было всё равно.
В квартире царил беспорядок: разбросанные вещи, грязная посуда в раковине, пепельница, полная окурков. На журнальном столике — пустая бутылка коньяка и два стакана.
— Развлекался? — вырвалось у меня.
— Не твоё дело, — огрызнулся Виктор.
— Давайте сначала занесём вещи, — вмешалась женщина-полицейский.
Следующие двадцать минут мы молча таскали мои пожитки обратно в квартиру. Часть вещей промокла, часть была безнадёжно испорчена. Мой ноутбук, кажется, тоже пострадал — крышка треснула от удара.
— Я хочу составить опись повреждённого имущества, — сказала я приставу, когда последняя коробка была занесена в прихожую.
— Вы имеете на это право, — кивнул тот. — Сфотографируйте все повреждённые предметы и составьте список. Это можно будет приложить к иску.
— Какому ещё иску? — взорвался Виктор. — Ты ещё и в суд на меня подашь? После всего, что я для тебя сделал?
Я посмотрела на него — по-настоящему посмотрела, впервые за долгое время. Красное лицо, воспалённые глаза, щетина, пивной живот, проступающий под мятой футболкой. Это был человек, с которым я провела десять лет жизни. Человек, которого я когда-то любила.
— Что именно ты для меня сделал, Витя? — спросила я тихо. — Напомни.
— Крышу над головой дал! Кормил! Одевал! — он загибал пальцы.
— Я работаю наравне с тобой, — ответила я. — И готовлю, и убираю, и вещи стираю. Даже твои носки, от которых тошнит. А ты… ты даже мусор вынести не можешь без напоминания.
— Ах ты неблагодарная…
— Соколов, ещё одно слово, и мы составим протокол о словесных угрозах, — предупредил пристав.
Виктор замолчал, сжав кулаки. Я видела, как в нём клокочет ярость — та самая, что выплёскивалась на меня последние годы.
— Мне нужно описать ущерб, — сказала я полицейским. — И я хочу подать заявление о порче имущества.
— Хорошо, — кивнула женщина-полицейский. — Мы можем сделать это прямо сейчас.
— А что будет с ним? — я кивнула в сторону Виктора.
— Учитывая обстоятельства, — вмешался пристав, — гражданину Соколову рекомендуется временно покинуть квартиру до решения суда. Особенно после сегодняшнего инцидента.
— Что?! — Виктор подскочил. — Это МОЯ квартира! Я никуда не уйду!
— Гражданин Соколов, — полицейский выпрямился, — если вы отказываетесь добровольно покинуть помещение, мы вынуждены будем составить протокол о невыполнении судебного предписания и воспрепятствовании исполнению судебного решения. Это может повлечь административную ответственность.
Виктор затравленно огляделся по сторонам, словно ища поддержки. В его глазах мелькнуло что-то, чего я никогда раньше не видела — страх. Не ярость, не презрение, а самый настоящий страх.
— Я соберу вещи, — процедил он наконец. — Дайте мне полчаса.
Пока Виктор швырял свои рубашки и джинсы в спортивную сумку, пристав объяснил мне дальнейшие действия. Суд по разделу имущества, временный запрет на продажу квартиры, алименты, если я подам на них. Голова шла кругом.
— Я вещи собрал, — Виктор вышел из спальни с двумя сумками. — Ключи оставляю на тумбочке.
— Гражданин Соколов, вам необходимо указать адрес вашего временного пребывания, — сказал пристав, протягивая ему бланк.
— К матери поеду, — буркнул Виктор, торопливо записывая адрес. — Надеюсь, ты довольна, Света? Выжила меня из собственного дома!
Я молчала. Что я могла сказать человеку, с которым прожила десять лет, но так и не узнала по-настоящему? Человеку, который считал нормальным унижать меня, контролировать каждый шаг, а теперь выбросил мои вещи на улицу?
— Всё сказано в суде будет, — произнесла женщина-полицейский. — А сейчас вам лучше уйти, гражданин Соколов.
Когда дверь за Виктором и приставом закрылась, в квартире повисла тишина. Полицейские помогли мне составить опись повреждённого имущества, взяли показания, оформили все необходимые документы.
— Вы в порядке? — спросила меня женщина-полицейский перед уходом. — Может, вызвать кого-нибудь, чтобы вы не оставались одна?
— Нет, спасибо, — я покачала головой. — Я справлюсь.
Когда они ушли, я обошла квартиру — нашу с Виктором квартиру, которая теперь казалась совершенно чужой. Всюду следы его присутствия: пачка сигарет на подоконнике, грязные кроссовки в углу, пивные банки под диваном.
Я открыла окно. Холодный ноябрьский воздух ворвался в комнату, разгоняя запах табака и застарелого перегара. Мне вдруг вспомнилась наша первая квартира — съёмная однушка на окраине. Мы были так счастливы тогда… Когда всё изменилось? В какой момент наша любовь превратилась в эту уродливую пародию?
Телефон завибрировал — звонила мама. — Света, ты как? — её голос звучал обеспокоенно. — Адвокат сказал, что всё прошло по плану.
— Да, мам, — я вздохнула. — Всё нормально. Виктор ушёл.
— Ты молодец, доченька, — в её голосе звучала гордость. — Я всегда знала, что ты сильная.
Сильная? Я никогда не считала себя сильной. Наоборот, все эти годы я думала, что должна терпеть, прощать, закрывать глаза на унижения — ради сохранения семьи, ради «любви», которой давно не было.
После разговора с мамой я села на кухне и впервые за долгое время заварила себе чай так, как люблю я — с жасмином и ложкой мёда. Не крепкий чёрный, который предпочитал Виктор.
Где-то в соседней квартире играла музыка. За окном шумели машины. Жизнь продолжалась. И моя — тоже. Другая жизнь, в которой не будет унижений, страха и необходимости постоянно подстраиваться под чужие желания. В которой я смогу просто быть собой.
Я сделала глоток чая. Вкус был непривычно ярким, словно я пробовала его впервые.
Впереди ждали бракоразводный процесс, раздел имущества, возможно, новые стычки с Виктором. Но почему-то впервые за долгие годы я почувствовала надежду. И странное, хрупкое ощущение свободы.
