Полина еще долго вспоминала тот вечер, когда Андрей с матерью в едином строю стояли посреди ее же квартиры, а она — хозяйка, собственница, платившая за каждый метр своими силами и нервами, — выглядела лишней.
С тех пор прошло три месяца. Развод оформился быстро: общий быт, общие покупки — ничего, что стоило бы делить, кроме старого дивана, который Андрей увез в свою съемную однушку. Полина даже помогла грузчикам.
Квартира снова стала тихой, но тишина оказалась иной — плотной, вязкой. Исчезли раздражающие звуки: стук кастрюль, ворчливые комментарии, шаги по коридору. Вместе с ними ушел и шум жизни.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, Полина обнаружила в почтовом ящике толстый конверт. Почерк на нем был чужой, четкий, с завитушками, будто из старых писем. Внутри лежало уведомление из районного суда: Людмила Петровна подала иск о признании права пользования квартирой по «устной договоренности», якобы заключенной в момент их с Андреем брака.
Полина смеялась, но смех был сухой, безрадостный.
— Вот и началось, — сказала она вслух пустой кухне.
С иском шла копия «свидетельских показаний». Там утверждалось, что квартира приобретена «на общие семейные средства» и что Людмила Петровна, как «прямой родственник бывшего мужа», имеет право на пожизненное проживание.
Показания давал, как нетрудно догадаться, Андрей.
Адвокат, к которому обратилась Полина, был невысоким, сухощавым мужчиной с глазами, привыкшими к чужим историям, в которых не бывает победителей, а только разные степени поражения.
— Бумаги у вас в порядке, — сказал он, пролистав свидетельство о собственности. — Но будьте готовы: они пойдут до конца. Таких, как ваша бывшая свекровь, хлебом не корми — дай повоевать за чужое. Особенно если это «чужое» можно представить как «законное по совести».
— А по закону? — спросила Полина.
— По закону вы в сильной позиции. Но суд — это не только буква. Это еще и эмоции, давление, игра на жалости.
Полина знала — с этим Людмила Петровна справится блестяще.
Первое заседание началось с театра. Людмила Петровна вошла в зал медленно, опираясь на палочку, в темном костюме, будто на похоронах. Лицо ее было бледным, губы дрожали. Андрей шел следом, держа мать под руку, и смотрел на Полину так, словно она была виновницей всех бед их семьи.
— Ваша честь, — начала Людмила Петровна тихим, но твердым голосом, — я всю жизнь работала. Я растила сына одна, без помощи. Когда он женился, я надеялась, что у меня появится семья. Но невестка выставила меня на улицу. Я старый человек. Мне некуда идти.
Судья кивнул, попросил изложить суть требований.
— Я прошу признать за мной право пользования квартирой, — сказала Людмила Петровна, — ведь мы с Андреем помогали выплачивать за нее кредит.
Полина не выдержала:
— Кредит был выплачен задолго до нашего брака. Все документы подтверждают, что я купила квартиру до того, как встретила Андрея.
— Документы, документы… — вмешался Андрей. — А кто помогал с ремонтом? Кто покупал мебель? Разве это не делает нас частью этой квартиры?
Адвокат Полины встал:
— Покупка шкафа не дает права на долю в недвижимости.
Людмила Петровна всхлипнула. Судья попросил продолжить без эмоций. Но эмоции были главным оружием.
После заседания Полина вышла на улицу. Воздух был холодным, весенний ветер носил запах талого снега и пыли. Людмила Петровна с Андреем стояли в стороне, что-то тихо обсуждая. Когда Полина проходила мимо, свекровь бросила в ее сторону:
— Все возвращается, Полиночка. Нельзя строить счастье на чужих слезах.
Полина шла дальше, стараясь не оборачиваться. Но слова застряли в голове. Она знала — это только первый шаг.
Через неделю адвокат позвонил:
— Они подали еще один иск. Теперь о признании совместно нажитого имущества.
— Но у нас не было совместно нажитого, — сказала Полина.
— Это они будут доказывать иначе. Готовьтесь, что попытаются привлечь соседей в свидетели, расскажут, что вы якобы вместе оплачивали коммуналку, вместе планировали жилье для «всей семьи».
Полина вспомнила, как Людмила Петровна в первый вечер осматривала ее квартиру, задерживаясь у каждого угла. Тогда это казалось просто бестактностью. Теперь стало ясно: план у свекрови был с самого начала.
Вторая повестка пришла в пятницу вечером. Полина сидела на кухне с чашкой кофе, глядя в окно на светящиеся окна соседнего дома. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что боится засыпать: что еще придумает эта женщина, чтобы проникнуть обратно в ее жизнь?
Она поставила чашку, достала со шкафа ту самую папку с документами, которую когда-то пыталась забрать Людмила Петровна, и положила рядом с собой. Бумаги казались тяжелыми, почти осязаемо защищающими ее. Но Полина понимала: в суде они не единственный щит.
Ей придется защищать не только квартиру. Придется защищать свое право жить без постоянного страха, что кто-то снова решит объявить ее собственный дом «общим».
И Полина решила: она пойдет до конца.
Полина никогда не думала, что в ее жизни появится слово «наследство», и тем более — что оно станет оружием в руках бывшей свекрови.
Все началось на третьем заседании суда. Полина уже привыкла к ритуалу: раннее утро, серые стены здания, очередь у входа, запах дешевого кофе из автомата. Людмила Петровна, как всегда, пришла в траурном костюме и с палочкой, только теперь в руках у нее был конверт с красной сургучной печатью.
— Ваша честь, — сказала она, едва заседание началось, — я обязана сообщить важное обстоятельство. После смерти моего родного брата, Виктора Николаевича, открыто наследственное дело. В числе наследников я и… — она сделала эффектную паузу, — мой сын Андрей.
Судья приподнял бровь:
— Каким образом это относится к делу о праве пользования квартирой?
— Самым прямым образом, — ответила Людмила Петровна. — У Виктора Николаевича была квартира в этом же районе. Мы с Андреем планировали, что я перееду туда, а он будет жить с Полиной. Но Виктор умер неожиданно, и оформление наследства затянулось.
Полина почувствовала, как адвокат толкает ее под локоть. Он быстро написал на листке: «Проверим. Может, блеф».
— Однако, — продолжила свекровь, — из-за задержки с оформлением я осталась без крыши над головой, и вынуждена была временно поселиться у сына и его жены. Теперь же Полина пытается меня выставить, не дождавшись окончания наследственного процесса.
Судья отметил, что информация о наследстве «будет принята к сведению» и запросил документы. Людмила Петровна выглядела довольной.
— Это уловка, — сказал адвокат, когда они вышли из здания суда. — Она тянет время, пытается придать делу эмоциональный оттенок: мол, скоро появится жилье, но злая невестка не дождалась.
— А если наследство реально? — спросила Полина.
— Если реально, тогда надо смотреть, кому оно достанется. Но я бы не удивился, если квартира уже переписана на кого-то третьего.
Полина кивнула. Она знала, что Людмила Петровна хитра. И если речь зашла о наследстве, значит, там есть подвох.
Через неделю адвокат принес выписку из Росреестра.
— Квартира Виктора Николаевича существует. Но… — он сделал паузу. — За месяц до его смерти он оформил дарственную на Андрея.
— То есть она уже в собственности бывшего мужа? — Полина едва не поперхнулась чаем.
— Да. И по документам он — единственный владелец.
Полина сидела молча. Пазл складывался: Андрей получил квартиру, но не стал туда переезжать. Почему? Потому что куда удобнее было поселить мать в трешке Полины, а новую квартиру… возможно, продать или сдавать втайне.
— Вот почему они так уверенно шли в суд, — сказала она тихо. — У них есть запасной аэродром, но они делают вид, что без моей квартиры им не выжить.
На следующем заседании адвокат Полины поднялся и зачитал данные выписки. В зале раздался легкий шорох — журналистка из районной газеты что-то быстро записывала в блокнот.
— Таким образом, — сказал он, — у Людмилы Петровны есть возможность проживать в квартире, которая находится в собственности ее сына. Доводы о «безвыходном положении» несостоятельны.
Людмила Петровна побледнела, но быстро взяла себя в руки:
— Квартира требует капитального ремонта. Там жить невозможно. К тому же Андрей сдает ее, чтобы гасить кредиты, которые мы брали на благо всей семьи.
Полина почувствовала, как у нее сжимаются кулаки. Снова это «мы», снова попытка записать ее в соучастницы их финансовых решений.
Судья попросил предоставить доказательства наличия кредитов и состояния квартиры. Заседание перенесли.
Вечером Полина зашла в соцсети. Она не искала ничего конкретного — просто хотелось отвлечься. Но случайно наткнулась на фото Андрея, выложенное его однокурсником: Андрей сидел на балконе с бокалом вина. Балкон был явно не их старой съемной однушки. По виду — как раз та самая «непригодная для жилья» квартира Виктора Николаевича. На заднем плане виднелась свежая отделка и новые окна.
Полина сделала скриншот и отправила адвокату. Ответ пришел через минуту:
«Это конец их версии. Держим это до следующего заседания».
В начале апреля суд снова собрал всех. Полина впервые за долгое время чувствовала себя спокойно: у нее в руках было фото, способное разнести в пыль всю легенду Людмилы Петровны.
Когда свекровь начала рассказывать о своей бедности и невозможности жить в наследованной квартире, адвокат Полины поднялся:
— Ваша честь, разрешите предоставить фотодоказательства. Дата и место съемки подтверждаются метаданными файла. На фото — Андрей Сергеевич, сын истицы, на балконе квартиры, признанной ими «непригодной». Видно, что квартира в хорошем состоянии, с современным ремонтом.
Судья долго смотрел на фото, потом перевел взгляд на Людмилу Петровну. Та впервые потеряла свой уверенный тон. Андрей сидел, не поднимая глаз.
— В таком случае, — сказал судья, — суду будет сложно принять доводы о невозможности проживания в указанной квартире.
Полина почувствовала, как напряжение внутри слегка отпустило.
Но уже у выхода из зала Людмила Петровна догнала ее и прошипела:
— Ты думаешь, победила? Ты еще не знаешь, что оставил тебе мой брат.
Эти слова застряли в голове, как ржавый гвоздь. Полина не понимала — блефует она или нет. Но если в наследственном деле действительно фигурирует и ее имя, значит, история только начинается.
Через две недели Полина получила повестку не из суда, а из нотариальной конторы. Бумага сухо извещала: «Вам надлежит явиться для участия в процедуре оглашения завещания гражданина Виктора Николаевича Мельникова».
Имя совпадало с тем самым покойным братом Людмилы Петровны.
Сначала Полина решила, что это ошибка. Но в назначенный день все же пришла — чистое любопытство и желание поставить точку в сплетнях.
В зале нотариуса уже сидели Андрей и его мать. Людмила Петровна была в темном костюме и с новой, явно дорогой сумкой. Она смотрела на Полину с таким видом, будто готова была обрушить на нее что-то очень неприятное.
Нотариус начал читать завещание. Виктор Николаевич, как выяснилось, оставил свою квартиру Андрею. Это все знали. Но вторая часть завещания стала ударом по всем.
— …а также, — читал нотариус, — завещаю денежный вклад в размере трёх миллионов рублей гражданке Полине Сергеевне К.
В комнате повисла тишина. Полина почувствовала, как Андрей и Людмила Петровна уставились на нее.
— Это ошибка! — почти выкрикнула свекровь. — Он не мог… Она ему никто!
— Согласно документам, вклад оформлен два года назад, — спокойно ответил нотариус. — Наследница — Полина Сергеевна К., дата рождения, паспортные данные… всё верно.
Андрей побледнел. Людмила Петровна дрожала от злости. Полина молчала, переваривая услышанное. Она никогда не общалась близко с этим Виктором. Видела его всего пару раз на семейных ужинах. Почему он оставил ей такие деньги?
Ответ пришел через неделю, когда ей позвонила соседка Виктора — пожилая женщина с тихим, но твердым голосом.
— Виктор часто говорил, что не доверяет своей сестре. Он видел, как она относится к людям. А вы… Вы тогда помогли ему с лекарствами, когда Андрей не смог приехать. Он говорил, что такие поступки не забываются.
Полина вспомнила тот вечер: Людмила Петровна в слезах звонила ей — якобы не может найти Андрея, а у Виктора поднялась температура. Полина тогда отвезла лекарства, зашла проверить, как он себя чувствует. Даже не подумала, что этот случай запомнился.
Но радость от неожиданного наследства длилась недолго. Через месяц Людмила Петровна подала новый иск — на этот раз о признании завещания «недействительным из-за психологического давления на завещателя». В иске утверждалось, что Полина «втерлась в доверие» к Виктору и «склонила его» оставить ей деньги, обманув «родных».
Суд превратился в фарс. Адвокат свекрови требовал допросить соседей, рассматривал переписку Полины с Андреем, пытался доказать, что у нее был мотив «выгнать мать мужа и завладеть наследством».
Полина выдержала это. У нее были свидетели, чеки из аптеки, записи камер в подъезде. Суд отклонил иск Людмилы Петровны.
Когда заседание закончилось, и они вышли на улицу, свекровь остановила Полину.
— Ты думаешь, это конец? — ее голос дрожал, но глаза горели ненавистью. — Деньги — это только начало. Ты еще вспомнишь меня, когда у тебя отнимут твою трешку.
Полина не ответила. Она знала: война закончилась не потому, что одна из сторон устала, а потому что сейчас у противника нет сил для нового удара. Но они появятся.
Она шла домой по весенней улице и чувствовала — квартира, документы, даже эти три миллиона — всё это не просто имущество. Это ее свобода. И за нее придется драться еще не раз.
