– Просрочка по кредиту? Какому еще кредиту? – Зинаида прижала телефон плечом к уху, свободной рукой пытаясь перехватить уползающий со стола кассовый журнал.
– Кредитный договор номер семь-три-четыре-восемь, от двадцать второго ноября прошлого года, – безразлично пробубнил женский голос в трубке. – Оформлен на ваше имя как на созаемщика. Основной заемщик – Петров Михаил Андреевич. Задолженность составляет два месяца.
Зинаида замерла. Журнал глухо шлепнулся на пол. Михаил. Миша. Ее муж. Умерший год назад. В октябре. А кредит, значит, взят в ноябре. Солнечный квадрат, лежащий на выцветшем линолеуme каморки кассира, вдруг показался насмешливо-ярким, неуместным.
– Девушка, это какая-то ошибка. Мой муж… он умер в октябре. Прошлого года.
В трубке наступила короткая пауза, заполненная шелестом бумаг.
– Зинаида Павловна, у меня в системе указана дата заключения договора. И ваша подпись на документах имеется. Вам необходимо в ближайшее время подойти в центральный офис в Волгограде для выяснения обстоятельств.
Звонок оборвался. Зинаида медленно опустила руку с телефоном. Ей было сорок три. Последний год она жила, как сомнамбула в вязком тумане скорби. Вдова. Слово, которое до сих пор царапало горло. Ее мир сузился до размеров маленькой «двушки» с видом на старые тополя и кассы спортивного комплекса, где она работала уже пятнадцать лет. Мир, в котором единственной отдушиной, единственным ярким пятном оставался теннис. Два раза в неделю она выходила на корт, и только там, отбивая упругий желтый мяч, чувствовала, как жизнь возвращается в онемевшие конечности.
Миша… Он не мог. Просто не мог. Он был воплощением надежности, ее каменной стеной. Любая мысль о долгах или кредитах приводила его в ужас. Как? И главное – с кем?
Первым делом она позвонила Инне, сестре Михаила.
– Инн, привет. Мне сейчас из банка звонили… – Зинаида сглотнула. – Говорят, у Миши кредит какой-то. И я там… созаемщик.
– Кредит? – голос Инны в трубке был нарочито удивленным, слишком громким. – Ой, Зиночка, да ты что! Может, старый какой всплыл?
– Нет. Говорят, от ноября.
– Ноября? – Инна выдержала паузу, достойную актрисы драмтеатра. – Странно… Хотя, постой-ка. Он же мне что-то такое говорил… про бизнес. Да-да, хотел какую-то мастерскую открыть, по ремонту лодочных моторов. Волгоград, Волга рядом, клиенты будут, говорил. Наверное, начал документы собирать, а ты и забыла. Всякое бывает после такого… горя.
Зинаида молчала, вслушиваясь в интонации золовки. Что-то в ее слишком участливом тоне резало слух.
– Но он умер в октябре, Инна. А договор от ноября.
– Ой, да эти в банках сами ничего не знают! Напутают, а ты потом разбирайся. Зин, ты главное не переживай. Может, просто ошибка какая в датах. Ты ко мне вечером заезжай, посидим, поговорим. У меня как раз пирог с капустой.
Она повесила трубку, оставив Зинаиду одну в гулкой тишине ее каморки. Из-за двери доносились глухие удары мячей о стенку корта и скрип кроссовок. Весна в Волгограде вступала в свои права aggressive, наполняя воздух запахом нагретого асфальта и цветущей абрикосы. Но Зинаида чувствовала только ледяной холод, расползающийся изнутри. Мастерская по ремонту моторов? Миша, который не мог отличить карбюратор от аккумулятора? Это было так же absurdno, как если бы она сама вдруг решила стать балериной.
Вечером у Инны пахло капустным пирогом и тревогой. Сама Инна, невысокая, плотная женщина с вечно оценивающим взглядом, суетилась вокруг стола.
– Ну вот, садись, Зиночка. Чайку тебе? Или чего покрепче? Вид у тебя, конечно…
Она села напротив, положив свои короткие пальцы с ярким маникюром поверх скатерти.
– Так что там за кредит-то? Сумма большая?
– Я не знаю. Мне не сказали, – тихо ответила Зинаида, глядя в свою чашку.
– Ну, Миша у нас был парень с фантазией, – вздохнула Инна. – Вечно у него проекты какие-то в голове. Может, и правда хотел дело свое… А ты, замотанная вся, подмахнула бумаги не глядя. Он ведь умел уговорить.
– Я ничего не подписывала после его смерти, – твердо сказала Зинаида.
– Ой, да ладно тебе, Зин! – Инна раздраженно махнула рукой. – Может, и до. Просто дата оформления позже прошла. Бюрократия! Главное сейчас – понять, что делать. Если сумма небольшая, может, проще выплатить потихоньку? Чтоб имя Мишино не трепали. Память все-таки…
Слово «память» прозвучало как выстрел. Инна пользовалась им, как отмычкой, пытаясь вскрыть душу Зинаиды.
– Я поеду в банк. Завтра, – сказала Зинаида, поднимаясь. – Спасибо за пирог, он очень вкусный. Но мне пора.
– Зин, погоди! – Инна вскочила. – Может, не надо по банкам? Ну зачем тебе эти нервы? Я могу сама узнать все через знакомых. Тихо, без шума.
– Нет. Я сама.
Она вышла на улицу. Сумерки опускались на город. Вдалеке, на другом берегу Волги, зажигались огни Краснослободска. Воздух был теплый, пах рекой и пылью. Зинаида шла домой, и в голове ее впервые за год было не горе, а холодная, звенящая ярость. Ее обманывали. Грубо, неумело, принимая за покорную, убитую горем вдову, которой можно скормить любую ложь.
На следующий день, во время обеденного перерыва, она поехала в центральный офис банка. Высокое здание из стекла и бетона в самом центре Волгограда. Внутри – прохлада кондиционеров, запах дорогого парфюма и тихий гул работающей техники. Зинаида, в своей скромной блузke и юбке, чувствовала себя здесь чужой.
Молодая девушка-менеджер долго изучала ее паспорт, потом что-то искала в компьютере.
– Да, Зинаида Павловна. Вот ваш договор. Потребительский кредит на сумму восемьсот тысяч рублей.
Зинаида почувствовала, как пол уходит из-под ног. Восемьсот тысяч.
– Покажите мне документы.
Девушка распечатала несколько листов. Вот он, договор. Имя Михаила. Ее имя. И подписи. Мишина подпись была похожа, но какая-то… неуверенная. А ее собственная… Это была грубая, нелепая подделка. Кто-то просто попытался скопировать ее росчерк.
– Могу я получить копии всех документов? – голос Зинаиды дрогнул.
– Конечно.
Она вышла из банка с папкой в руках. Солнце било в глаза. Восемьсот тысяч. За что? На что? Мысль о бизнесе по ремонту моторов теперь казалась не просто абсурдной, а издевательской.
Вечером был теннис. Ее партнер, Владимир, мужчина ее лет, спокойный и немногословный юрист, сразу заметил ее состояние. Мячи летели мимо, удары были слабыми, она постоянно теряла концентрацию.
– Зин, что случилось? – спросил он после очередного проигранного очка, подойдя к сетке. – Ты сама не своя.
И она, неожиданно для самой себя, рассказала. Все. Про звонок, про разговор с Инной, про поездку в банк и поддельную подпись.
Владимир слушал молча, нахмурив брови. Его лицо, обычно невозмутимое, стало жестким.
– Так, – сказал он, когда она закончила. – Это уже не просто ошибка. Это статья сто пятьдесят девятая Уголовного кодекса. Мошенничество.
– Но кто? Инна? Зачем ей?
– Мотивы могут быть разные, – Владимир задумчиво потер подбородок. – Но одно ясно: тебе нужно защищаться. И немедленно. Память о Михаиle – это одно. А уголовное преступление и огромный долг – совсем другое. Ты должна написать заявление в полицию. И в службу безопасности банка.
Его слова отрезвляли. Он не говорил «не переживай» или «все образуется». Он говорил «мошенничество», «заявление», «защищаться». Он видел не убитую горем вдову, а человека в беде, которому нужна конкретная помощь.
– Я боюсь, – тихо призналась она. – Это же семья Миши. Это будет скандал… грязь.
– Зинаида, – он посмотрел ей прямо в глаза. – Грязь уже началась. В тот момент, когда кто-то подделал твою подпись. Вопрос в том, позволишь ли ты измазать в этой грязи себя и память о муже, или очистишь ее?
После тренировки они сидели в маленьком кафе при спорткомплексе. Владимир набросал на салфетке план действий. «Первое – заявление в банк. Второе – заявление в полицию о мошенничестве. Третье – запрос на графологическую экспертизу подписей». Все было четко и по делу.
– Я помогу тебе составить заявления, – сказал он. – Не бойся. Ты не одна.
И впервые за долгое время Зинаида почувствовала не одиночество, а поддержку. Твердую, мужскую, надежную. Такую, какой она была лишена целый год.
На следующий день Инна позвонила сама. Голос ее сочился фальшивой заботой.
– Ну что, Зиночка? Ездила в банк? Что там сказали?
– Сказали, что на мне долг восемьсот тысяч. И моя подпись подделана.
В трубке повисла тишина. Такая плотная, что, казалось, ее можно потрогать.
– Как… подделана? – наконец выдавила Инна. – Зин, ты в своем уме? Зачем ты наговариваешь на Мишу? Он бы никогда…
– Я не наговариваю на Мишу, – ледяным тоном ответила Зинаида. – Я говорю, что кто-то использовал его имя и подделал мою подпись. Я завтра иду в полицию.
– В полицию?! – взвизгнула Инна. – Ты с ума сошла?! Ты хочешь опозорить нашу семью? Вытащить на свет божий… Ты хоть понимаешь, что ты делаешь?! Ты хочешь, чтобы имя моего брата, твоего мужа, полоскали менты?!
– Я хочу знать правду, Инна. И я не буду платить за мошенников.
Зинаида положила трубку. Руки ее тряслись. Она сделала это. Она перешла черту. Она объявила войну.
Вечером в ее дверь позвонили. На пороге стояла Инна. Лицо ее было красным, искаженным от злости. Она без приглашения прошла в квартиру.
– Ты что себе возомнила, а? – зашипела она, наступая на Зинаиду. – Решила из себя героиню построить? В полицию она пойдет!
– Уходи, Инна.
– Я не уйду, пока ты не придешь в себя! – Инна оглядела скромную, но уютную квартиру. – Думаешь, я не знаю, зачем тебе это? Хочешь все себе захапать! Квартиру Мишину, машину в гараже! Думаешь, мы тебе позволим?
– Это и моя квартира тоже, – тихо, но твердо сказала Зинаида. – Мы покупали ее вместе.
– Ага, вместе! На его деньги! А ты сидела кассиршей за три копейки! – Инна перешла на крик. – Да, Мише нужны были деньги! Он хотел выкупить долю в бизнесе у партнера! У него были большие планы! А ты… ты всегда была тормозом! Вечно со своими страхами, со своей экономией! Ему пришлось пойти на это! Он хотел как лучше для семьи, для тебя!
Зинаида смотрела на нее и видела не сестру мужа, а чужого, озлобленного человека. Ложь сочилась из каждого ее слова. Какой бизнес? Какой партнер? Миша делился с ней всем.
– Хватит врать, Инна.
– Это не вранье! – Инна вдруг понизила голос, переходя на доверительный шепот. – Зин, ну послушай. Давай решим все по-хорошему. Мы продадим его «Волгу», дачу… Потихоньку выплатим. Никто ничего не узнает. Сохраним светлую память о нем. Не надо полиции, прошу тебя…
Она пыталась взять Зинаиdu за руку, но та отстранилась.
– Чью память мы сохраним, Инна? Того Миши, которого я любила, или того, которого ты сейчас выдумала, чтобы прикрыть свою аферу?
В этот момент Зинаида поняла. Все поняла. Не было никакого партнера. Не было никаких планов у Миши. Деньги нужны были самой Инне. Ее муж недавно потерял работу, у дочери-студентки были дорогие запросы. Она просто воспользовалась смертью брата. Нашла какие-то старые документы, втерлась в доверие к нечистоплотному банковскому клерку, подделала подписи… Расчет был прост: убитая горем вдова не станет разбираться, испугается, и будет молча платить, чтобы «не позорить память мужа».
– Это ты взяла кредит, – сказала Зинаида не вопросительно, а утвердительно.
Лицо Инны исказилось. Маска слетела.
– А даже если и я! – выплюнула она. – Что с того? Я его сестра! Я имела право! Он бы мне помог! А ты – чужая! Пришлая! Всегда ею была! Ты обязана была помочь семье своего мужа!
Это была кульминация. Момент истины. Столкновение двух миров. Мира Зинаиды, где любовь и память были священны, и мира Инны, где родственные узы были лишь инструментом для достижения своих целей.
– Нет, Инна, – спокойно ответила Зинаида. Голос ее больше не дрожал. В нем звенел металл. – Согласие на это я не дам. И платить я не буду. Платить будешь ты. И не только деньги.
Она открыла входную дверь.
– Уходи. Иначе я вызову полицию прямо сейчас.
Инна посмотрела на нее с ненавистью, процедила сквозь зубы какое-то ругательство и вылетела на лестничную клетку.
Зинаида закрыла дверь на все замки. Она прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. Тишина… Благословенная тишина. Она не чувствовала ни облегчения, ни радости. Только огромную, опустошающую усталость. И странное, тихое чувство освобождения. Словно она только что провела сложнейшую операцию и удалила из своей жизни злокачественную опухоль.
На следующее утро она проснулась от яркого солнца, бившего в окно. Волгоград сиял, умытый ночным дождем. Впервые за год Зинаида посмотрела на этот свет не с тоской, а с надеждой.
Она собралась methodical and calmly. Сложила в папку копии договора, свой паспорт, свидетельство о смерти Михаила. Позвонила Владимиру, уточнила несколько деталей. Он сказал, что будет ждать ее возле отделения полиции после обеда.
Ее первый пункт назначения был банк. Тот самый центральный офис. Сегодня она не чувствовала себя здесь чужой. Она шла с высоко поднятой головой, осознавая свою правоту.
Ее принял начальник службы безопасности – седой, суровый мужчина с внимательными глазами. Она молча выложила перед ним документы.
– Я кассир, – начала она ровным голоsem. – Я работаю с деньгами и документами пятнадцать лет. Я знаю, как выглядит настоящая подпись и как выглядит подделка. Вот моя подпись. – Она взяла лист бумаги и несколько раз расписалась. – А вот то, что находится в этом договоре. Я также принесла свидетельство о смерти моего мужа, Петрова Михаила Андреевича. Договор заключен через месяц после его кончины. Я полагаю, у вас в банке серьезные проблемы с процедурой верификации клиентов и, возможно, с добросовестностью сотрудников.
Мужчина долго молчал, сравнивая документы. Он видел перед собой не испуганную женщину, а уверенного в себе профессионала, который говорит на языке фактов.
– Зинаида Павловна, – наконец сказал он. – Мы немедленно начинаем внутреннее расследование. Спасибо, что сообщили. Мы с вами свяжемся.
Это была первая победа. Маленькая, но важная. Она не просто защищала себя, она восстанавливала порядок, нарушенный ложью и greed.
После банка она встретилась с Владимиром. Вместе они пошли в отделение полиции. Запах казенщины, потертых стульев, равнодушные лица. Но Владимир был рядом, и это придавало сил. Она написала заявление. Сухо, по фактам, как он ее учил. Дата звонка. Сумма кредита. Подделка подписи. Подозрения в отношении золовки, Инны Петровой.
Когда они вышли на улицу, весенний воздух показался особенно свежим.
– Ну вот и все, – сказала она, чувствуя, как спадает напряжение последних дней. – Теперь ждать.
– Ты все сделала правильно, – кивнул Владимир. – Ты молодец. Очень сильная.
Он сказал это просто, без комплиментов и лести, и от этих слов на душе стало тепло.
– Может, на корт? Разомнемся? – предложил он.
– Давай, – улыбнулась она.
На корте она играла так, как не играла никогда в жизни. Каждый удар был точным, сильным, выверенным. Она не просто отбивала мяч, она выбивала из себя остатки страха, сомнений, горечи. Она двигалась легко, свободно, словно сбросила с плеч невидимый груз. Владимир едва за ней поспевал, глядя на нее с удивлением и восхищением.
В последнем сете, при счете 5:5, она вышла на подачу. Подбросила мяч, прогнулась в спине – мощный, хлесткий удар. Эйс. Победное очко. Она рассмеялась – впервые за долгое, долгое время. Свободно и счастливо.
Расследование длилось несколько месяцев. Оно подтвердило все. Инна под давлением улик созналась. Оказалось, она уговорила знакомого менеджера из кредитного отдела, пообещав ему «долю». Их обоих ждал суд. Кредит был аннулирован. Имя Михаила было очищено от лжи. Имя Зинаиды – от долга.
Отношения с семьей мужа были разрушены навсегда. Но Зинаида поняла, что она ничего не потеряла. Потому что то, что можно было разрушить одной аферой, никогда и не было настоящим.
Однажды летним вечером она сидела с Владимиром на скамейке на Центральной набережной. Солнце садилось за Волгу, окрашивая небо в розовые и оранжевые тона.
– Знаешь, – сказала она, глядя на воду, – я ведь не только от долга избавилась. Я будто себя нашла. Ту, которую давно потеряла. Которая умеет не только терпеть и плыть по течению, но и бороться.
– Я всегда знал, что она в тебе есть, – улыбнулся Владимир. – Просто ждала своего часа. Своей подачи.
Он осторожно взял ее за руку. Его ладонь была теплой и сильной. И Зинаида, не раздумывая, сжала его пальцы в ответ. Впереди была новая жизнь. Неясная, загадочная, но определенно ее собственная. И она была к ней готова.
