«Твои дети — это твои проблемы. Я своих вырастила, хочу и для себя пожить. Я вам не бесплатная нянька.», — бросила мне в лицо родная мать, променяв меня и моих детей на богатого мужа и его глянцевую жизнь. Она с гордостью называла дочерью свою падчерицу, а на мою робкую просьбу посидеть с внуками отвечала ледяным отказом. Я долго терпела унижения, но ночь, когда мой сын горел в жару, а она собирала чемоданы, стала последней каплей. Я поняла, что больше не могу молчать.
***
Вечер пятницы медленно опускался на город, укутывая многоэтажки в сиреневую дымку. Лена, вытирая руки о фартук, смотрела на своих сорванцов, носящихся по двухкомнатной квартире. Пятилетний Кирюша строил башню из кубиков, а трехлетняя Маша пыталась ему «помочь», то и дело выдергивая кубик из основания. Игрушечный небоскреб с грохотом рушился, и раздавался возмущенный вопль Кирилла.
— Мама, скажи ей!
Лена вздохнула. Муж Андрей с утра до ночи пропадал на подработках, пытаясь закрыть кредит за машину, а дети, как назло, решили проверить ее нервную систему на прочность. Завтра у них с Андреем была годовщина свадьбы — семь лет. Семь лет любви, борьбы и надежд. Хотелось хотя бы один вечер провести вдвоем, сходить в кино, подержаться за руки, как раньше. Просто выдохнуть.
Надежда была только одна. Мама.
Лена набрала знакомый до боли номер. Гудки шли долго, и на мгновение ей показалось, что мама не ответит. Но вот в трубке раздался ее бодрый, даже слишком жизнерадостный голос.
— Ленуся, привет! А я как раз в пробке стою, едем с Игорем и Катюшей в новый загородный клуб. Представляешь, там такие спа-процедуры!
Игорь — мамин новый муж. Катюша — его восемнадцатилетняя дочь. Лариса, ее мама, вышла замуж полгода назад и будто попала в другую вселенную. Вселенную, где были загородные клубы, путешествия и дорогие рестораны. Вселенную, в которой для Лены и ее семьи, казалось, не было места.
— Мам, привет, — Лена постаралась, чтобы ее голос не дрожал. — Я звоню с просьбой. У нас с Андреем завтра годовщина… Ты не могла бы посидеть с Кирюшей и Машей? Буквально на несколько часов. Мы бы в кино сходили.
В трубке нависла пауза. Такая звенящая, что у Лены похолодело в груди.
— Ой, доченька, — мамин голос моментально утратил всю свою веселость и стал строгим, почти металлическим. — Нет, завтра никак не получится. У нас планы. Мы с Игорем и Катей идем на конную прогулку, потом ужин в ресторане. У Катюши, между прочим, первая сессия закрыта на «отлично», обещали ей праздник устроить.
Лена сглотнула комок в горле.
— Мам, ну пожалуйста. Всего на три-четыре часа. Я все приготовлю, только присмотреть…
— Лена, ты меня не слышишь? — отрезала Лариса. — Я же сказала, у нас планы. У меня теперь другая жизнь, другие интересы. Твои дети — это твои проблемы. Я своих вырастила, хочу и для себя пожить. Я вам не бесплатная нянька.
Слова «бесплатная нянька» ударили как пощечина. Глаза наполнились слезами. В памяти всплыло, как мама, еще та, прежняя мама, баюкала новорожденного Кирюшу, шепча: «Внуков любят даже больше, чем детей». Куда все это делось?
— Но… это же твои внуки, мам, — прошептала Лена.
— Вот именно, внуки. А не мои дети, — холодно ответила Лариса. — У Игоря тоже есть свои обязательства перед Катей. Мы — семья. И наши планы — это святое. Все, Лен, мне неудобно говорить, мы подъезжаем. Созвонимся как-нибудь.
Короткие гудки. Лена так и осталась стоять с телефоном в руке, глядя в одну точку. За спиной снова что-то с грохотом рухнуло, и Маша заливисто расплакалась. Лена медленно опустилась на стул. Годовщины не будет. Но дело было не в кино. В этот самый момент она поняла, что ее предали. Самый близкий, самый родной человек просто вычеркнул ее из своей новой, блестящей жизни. И эта боль была намного страшнее любых финансовых трудностей и проблем на работе.
***
Прошла неделя. Лена старалась не думать о том разговоре, зарыв обиду поглубже. Она с головой ушла в быт: готовка, уборка, бесконечные «мама, купи» и «мама, поиграй». Андрей, видя ее подавленное состояние, пытался подбодрить, приносил ее любимые пирожные, по вечерам обнимал и говорил, что они справятся.
— Лен, да плюнь ты на нее, — говорил он, когда она все-таки не выдерживала и начинала плакать. — Не хочет — и не надо. У нас есть мы. Сами вырастим наших бандитов.
Лена кивала, утыкаясь ему в плечо, но боль не уходила. Она была похожа на тупой, ноющий осколок под кожей, который постоянно напоминал о себе.
Однажды вечером, уложив детей спать, Лена бездумно листала ленту в социальной сети. И вдруг наткнулась на мамину страницу. Лариса никогда не была активным пользователем, но после замужества ее профиль расцвел. Новые фотографии появлялись почти каждый день.
Вот они с Игорем и его дочерью Катей на той самой конной прогулке. Мама, смеющаяся, в элегантном костюме для верховой езды, рядом — сияющая Катя, обнимающая шею лошади. Подпись: «Лучшие выходные с моей семьей!»
Сердце Лены болезненно сжалось. «С моей семьей». А она кто? А ее дети?
Следующее фото: ресторан, стол ломится от деликатесов. Мама поднимает бокал с шампанским, рядом — Игорь и снова Катя. Все трое выглядят как идеальная семья с обложки глянцевого журнала. А вот они в аэропорту. «Спонтанное решение — летим на выходные в Стамбул!». Вот на яхте. «Катюша в восторге!».
Каждая фотография, каждый восторженный комментарий под ней от маминых новых подруг («Ларочка, ты светишься от счастья!», «Какая у вас прекрасная семья!») был как соль на рану. Лена смотрела на эти снимки и не узнавала свою мать. Ее простая, немного уставшая мама, которая пекла лучшие в мире пирожки с капустой и штопала ей колготки в детстве, исчезла. Вместо нее была холеная, уверенная в себе светская дама, для которой слово «внуки» стало синонимом слова «проблемы».
Она закрыла ноутбук и подошла к окну. В доме напротив зажигались окна, мелькали силуэты людей. Обычная жизнь. Такая же, как у нее. А где-то там, в другой реальности, ее мать жила своей, новой, глянцевой жизнью, в которой не было места ни старым пирожкам, ни штопаным колготкам, ни ей, Лене.
Внезапно раздался телефонный звонок. Мама. Лена долго смотрела на экран, борясь с желанием сбросить вызов. Наконец, она ответила.
— Привет, дочь. Как дела? — бодро спросила Лариса, будто того скандального разговора и не было.
— Нормально, — сухо ответила Лена.
— Слушай, тут такое дело… У Игоря в следующую субботу юбилей, пятьдесят лет. Мы устраиваем большой праздник в ресторане. Приглашаем вас с Андреем и детьми.
Лена замерла. Приглашают. Словно одолжение делают.
— Будет много солидных людей, партнеры Игоря по бизнесу. Так что оденьтесь прилично. И проследи, чтобы дети вели себя тихо. Не хотелось бы краснеть за них.
Краснеть. За них. За ее детей. За ее семью.
— Мы не придем, — отчеканила Лена, чувствуя, как внутри все закипает.
— Это еще почему? — в голосе матери прозвучало искреннее удивление, смешанное с раздражением. — Я вас приглашаю в один из лучших ресторанов города, а ты нос воротишь? Лена, это невежливо! Игорь может не так понять.
— А мне все равно, как он поймет, — ледяным тоном сказала Лена. — У нас свои планы. И знаешь, мам, моя семья в них прекрасно вписывается.
Она нажала на кнопку отбоя, не дожидаясь ответа. Руки дрожали. Она сделала это. Она ответила. Но вместо облегчения почувствовала лишь опустошение и горький привкус войны, которая только что была объявлена.
***
Всю неделю телефон разрывался. Мама звонила, писала сообщения, полные то упреков, то увещеваний. «Лена, ты ведешь себя как ребенок!», «Что я скажу Игорю?», «Ты меня позоришь!». Лена не отвечала. Но в четверг вечером на пороге появился Андрей с каменным лицом.
— Звонила твоя мать. Мне.
— Что хотела? — устало спросила Лена.
— Кричала, что ты неблагодарная дочь. Что она для тебя всю жизнь, а ты… В общем, потом сменила тактику. Начала давить на то, что это важно для меня. Что на юбилее будут нужные люди, что это шанс завести полезные знакомства. Что она договорится с Игорем, и он, может быть, поможет мне с работой.
Лена посмотрела на мужа. Он выглядел измотанным. Она знала, как ему тяжело. И эта призрачная возможность…
— Ты хочешь пойти? — тихо спросила она.
Андрей помолчал, а потом обнял ее.
— Я хочу, чтобы тебе не было больно. Но если есть хоть малейший шанс, что это поможет нам выбраться из этой ямы… Может, стоит попробовать? Мы просто придем, посидим пару часов и уедем. Покажем им, что мы не озлобленные дикари. Что мы выше этого.
Ее это не убедило, но в его словах была своя логика. Отказываться — значит, показать слабость. Согласиться — значит, выйти на поле боя с высоко поднятой головой.
— Хорошо, — сказала она. — Мы пойдем.
В субботу Лена долго стояла перед шкафом. Все ее наряды казались ей жалкими и неуместными. В итоге она выбрала простое, но элегантное платье, которое Андрей подарил ей два года назад. Нарядила детей в лучшие костюмчики. Кирюша в белой рубашке и бабочке выглядел как маленький джентльмен, Маша в пышном платьице — как принцесса.
Ресторан утопал в роскоши. Хрустальные люстры, живая музыка, официанты в белоснежных перчатках. Гости — сплошь дамы в вечерних платьях и мужчины в дорогих костюмах. Лена сразу почувствовала себя не в своей тарелке.
Мама подлетела к ним, вся сияющая, в платье, усыпанном пайетками.
— Наконец-то! А я уже думала, вы не придете. Игорь, иди сюда! Познакомься, это моя дочь Лена, ее муж Андрей. И мои внуки.
Игорь, высокий, холеный мужчина с холодными глазами, окинул их оценивающим взглядом и протянул руку Андрею.
— Очень приятно. Лариса много о вас рассказывала.
Лене показалось, что в его словах прозвучала ирония.
Их посадили за столик в дальнем углу, рядом с какой-то дальней родней Игоря. Весь вечер Лариса порхала по залу, уделяя внимание каждому гостю, но к их столику подходила лишь мельком. Зато она ни на шаг не отходила от Кати. Она с гордостью представляла ее своим новым друзьям: «Моя Катюша, умница, красавица, будущий юрист-международник!».
В какой-то момент Лариса подошла к их столу вместе с Катей и одной из своих подруг.
— А это моя Лена, — с натянутой улыбкой сказала она. — Она у нас… домохозяйка.
Подруга смерила Лену снисходительным взглядом.
— Ах, как мило. В наше время это такая редкость. А ты, Катюша, молодец! Юрист-международник — это звучит гордо! Не то что… ну, ты понимаешь.
Катя самодовольно улыбнулась.
— Я просто считаю, что женщина должна реализоваться в карьере, а не только в борщах и пеленках.
Кровь бросилась Лене в лицо. Она посмотрела на мать, ожидая, что та ее защитит. Но Лариса лишь кивнула, соглашаясь со словами падчерицы.
— Катенька права. Нужно стремиться к большему. Вот она уже на втором курсе подрабатывает в фирме у отца, мир смотрит. А не сидит в четырех стенах.
Эти слова били как пощечина.. Лена почувствовала, как по щекам текут слезы. Она встала.
— Прости, мам, — ее голос звенел от сдерживаемых рыданий. — Но нам пора. Кажется, наши «борщи и пеленки» нас заждались. Андрей, дети, мы уходим.
Она подхватила на руки Машу, взяла за руку Кирилла и, не глядя ни на кого, пошла к выходу. Она слышала, как за спиной мама что-то возмущенно говорит, но ей было все равно. Битва была проиграна. И на этом поле боя она больше не появится. Никогда.
***
После юбилея Лена оборвала все контакты. Она заблокировала номер матери в телефоне и в мессенджерах. Первые дни были наполнены тишиной, которая казалась оглушительной. Потом пришло странное облегчение, будто с плеч свалился тяжелый груз. Она больше не ждала звонка, не проверяла соцсети, не надеялась на чудо. Она просто жила своей жизнью — жизнью, которую ее мать так презрительно назвала «борщами и пеленками».
Андрей, видя ее решимость, поддержал ее. Он стал еще больше работать, но по вечерам всегда находил время для семьи. Они гуляли в парке все вместе, по выходным пекли пиццу, и детский смех наполнял квартиру. Лена поняла, что ее маленькая семья — это ее крепость. И никого чужого она в нее больше не пустит.
Но судьба решила снова испытать ее на прочность. В один из ноябрьских вечеров у Кирюши поднялась высокая температура. К ночи она перевалила за 39. Мальчик горел, бредил, жаловался, что болит ухо. Лена вызвала скорую. Врач поставил диагноз: острый отит, и сказал, что нужна срочная госпитализация.
Андрей был в ночной смене на другом конце города. Оставить трехлетнюю Машу одну Лена не могла. Няни у них никогда не было, а соседи — пожилая пара, которой она не решалась мешать посреди ночи. В голове билась паника. Что делать?
И тогда, в полном отчаянии, она совершила то, чего поклялась никогда не делать. Она разблокировала номер матери и позвонила.
Гудки тянулись вечность. Наконец, Лариса ответила сонным, раздраженным голосом.
— Что случилось? Ты время видела?
— Мама, — голос Лены срывался. — Мама, у Кирюши беда. У него острый отит, нас кладут в больницу. Андрей на работе. Маша спит. Я не могу ее оставить. Мам, умоляю, приезжай, побудь с ней, пока Андрей не вернется.
В трубке снова повисла та самая, уже знакомая ей, ледяная тишина.
— В больницу? Какой ужас, — равнодушно произнесла Лариса. — Ну, вызывай такси и поезжайте.
— Мама, ты не поняла? Мне не с кем оставить Машу!
— А я тут при чем? — в голосе матери не было ни капли сочувствия. — Лена, у нас завтра утром самолет. Мы с Игорем летим в Вену на рождественские ярмарки. У меня все собрано, я легла пораньше, чтобы выспаться. Я не могу сейчас никуда ехать.
Лена не верила своим ушам. Ее сын в больнице, а мать говорит о ярмарках.
— Какие ярмарки?! Мама, твоему внуку плохо! Ему нужна помощь! Мне нужна помощь!
— Так, прекрати истерику! — рявкнула Лариса. — Я тебе уже сто раз говорила: у меня своя жизнь! Я не могу срываться посреди ночи из-за каждого вашего чиха. У меня есть обязательства перед мужем. Мы эту поездку полгода планировали! Попроси кого-нибудь другого. Соседей. Подруг.
— У меня нет никого! — закричала Лена в трубку, и слезы хлынули из глаз. — У меня была только ты! Была!
— Значит, это твои проблемы! — отрезала мать. — Я ничем не могу помочь. И не звони мне больше по таким пустякам. Все.
В трубке снова раздались короткие гудки.
Лена опустилась на пол в коридоре и завыла. Навзрыд, в голос, не сдерживая себя. Она выла от бессилия, от обиды, от чудовищной несправедливости. Ее ребенок страдает, а родная мать, ее мама, выбирает рождественскую ярмарку. В этот момент что-то внутри нее окончательно сломалось. Оборвалось. Сгорело дотла. Любовь, надежда, детские воспоминания — все превратилось в пепел.
Она не знала, сколько так просидела. Из ступора ее вывел тихий голос Маши: «Мамочка, не плачь». Лена подняла голову, вытерла слезы и посмотрела на свою маленькую дочку. Потом на закрытую дверь в комнату, где метался в жару сын. Она встала. Холодно и решительно. Она справится. Сама. Как и всегда.
Она позвонила в службу «няня на час», наплевав на то, что это пробьет огромную дыру в их бюджете. Через сорок минут приехала женщина. Лена, оставив ей инструкции, вызвала такси и поехала с Кириллом в больницу. Сидя в машине и прижимая к себе горячего сына, она смотрела на ночной город и чувствовала абсолютную, звенящую пустоту. У нее больше не было матери.
***
Больничные будни тянулись бесконечно. Днем Лена была с Кириллом, а вечером, когда ее сменял Андрей, бежала домой к Маше. Она спала по три-четыре часа в сутки, но не чувствовала усталости. Внутри нее работал какой-то аварийный генератор, питаемый гневом и адреналином.
Мать больше не звонила. И не писала. Видимо, наслаждалась венскими ярмарками. Лена с болезненным любопытством один раз зашла на ее страницу. Новые фото: Лариса и Игорь с глинтвейном на фоне ратуши, смеющаяся Катя с огромным пряником, селфи всей «идеальной семьи» у елки. Подпись: «Сказочная Вена!».
Лена закрыла страницу и больше ее не открывала. Это была чужая жизнь, чужие люди.
Через неделю Кирилла выписали. Отит отступил, но мальчик был слаб. Финансовое положение стало совсем отчаянным, но она гнала от себя дурные мысли. Главное — дети здоровы и рядом.
Прошло около месяца. Однажды вечером, когда они с Андреем пили чай на кухне, ее телефон, лежащий на столе, внезапно завибрировал. На экране высветилось: «Мама». Они с Андреем переглянулись.
Лена сбросила вызов.
Телефон зазвонил снова. Она снова сбросила. Пришло сообщение: «Лена, почему ты не берешь трубку? Я волнуюсь».
Лена горько усмехнулась. Волнуется. Где же было ее волнение, когда внук задыхался от боли?
В течение следующей недели мать проявляла чудеса настойчивости. Она звонила с разных номеров, писала СМС, сообщения в мессенджерах, которые Лена не читала. Она писала Андрею. Она даже позвонила на домашний, которым они почти не пользовались.
Андрей взял трубку.
— Лариса Викторовна, Лена не хочет с вами разговаривать, — спокойно, но твердо сказал он. — После того, что случилось, я ее прекрасно понимаю.
Судя по доносившимся из трубки возмущенным крикам, Лариса была в ярости. Она не понимала, в чем проблема. Она считала, что имеет полное право на свою жизнь. Она обвиняла Лену в эгоизме и манипуляциях.
В конце концов, не добившись ничего, она приехала. Без предупреждения. В субботу утром раздался настойчивый звонок в дверь. Лена посмотрела в глазок и ее сердце ухнуло вниз. На пороге стояла мать.
Лена не открыла.
— Лена, я знаю, что ты дома! Открой! — кричала Лариса с лестничной площадки. — Нам нужно поговорить! Ты ведешь себя неадекватно!
Лена стояла, прислонившись спиной к двери, и молча плакала. Дети, испуганные криками, жались к ее ногам.
— Ты неблагодарная! — не унималась Лариса. — Я тебе всю жизнь посвятила, а ты! Из-за какой-то ерунды устроила трагедию! Подумаешь, не приехала! Я что, должна была бросить мужа и отменить поездку?
Ее слова больше не причиняли боли. Лена слушала их отстраненно, как шум за окном. Она поняла, что мать никогда не поймет ее. Они жили в разных системах координат. В ее мире отменить поездку ради больного внука — естественно. В мире матери — немыслимо.
Лариса кричала еще минут десять, стучала в дверь, потом, видимо, поняв тщетность своих усилий, ушла. На лестничной площадке воцарилась тишина. Ледяная тишина, которая теперь навсегда поселилась между ней и матерью. И Лена знала, что она сама возвела эту стену. И разрушать ее она не собиралась.
***
Лариса вернулась домой в ярости. Как ее родная дочь посмела не открыть ей дверь? Она, которая дала ей жизнь! Она жаловалась мужу, подругам, но натыкалась на стену вежливого непонимания. Игорь, уставший от ее постоянных причитаний, все чаще уходил в свой кабинет, ссылаясь на неотложные дела. Ему не нравились эти семейные дрязги. Он женился на легкой, жизнерадостной женщине, а не на фурии, одержимой обидой на дочь.
Отношения с Катей тоже дали трещину. Девушка, привыкшая быть центром вселенной для отца, с трудом терпела присутствие мачехи. Пока Лариса сыпала деньгами на ее прихоти и восхищалась каждым ее шагом, все было хорошо. Но стоило Ларисе, погруженной в свои переживания, уделить ей чуть меньше внимания, как Катя тут же показывала свои колючки.
Однажды вечером Лариса попыталась поговорить с ней по душам.
— Катюш, я не понимаю. Что я делаю не так? Почему Лена так на меня обиделась?
Катя оторвалась от своего смартфона и посмотрела на мачеху скучающим взглядом.
— Лариса, ну ты серьезно? Ты «кинула» ее в самый сложный момент. Это не очень красиво.
— Но у нас была поездка! — воскликнула Лариса.
— Ну и что? — пожала плечами Катя. — Мой папа отменил бы любую поездку, если бы мне понадобилась помощь. Это называется семья. А ты выбрала развлечения. Чего ты теперь хочешь?
Слова падчерицы, которую она считала почти родной, ударили Ларису по больному. Она вдруг поняла, что Катя просто пользовалась ей, ее восхищением. Но ни о какой любви и привязанности речи не шло. Она была для нее лишь удобным приложением к отцу.
В тот же вечер состоялся неприятный разговор с Игорем.
— Лариса, я устал от этого, — сказал он холодно. — Твои проблемы с дочерью портят атмосферу в доме. Либо ты их решаешь, либо…
Он не договорил, но Лариса все поняла. Ее идеальный глянцевый мир, ради которого она пожертвовала дочерью и внуками, оказался картонной декорацией. Ее «новая семья» была союзом двух эгоистов и избалованной принцессы. Здесь никто не собирался жертвовать своим комфортом ради другого.
Ночью она не могла уснуть. Она листала в телефоне старые фотографии. Вот маленькая Леночка с двумя смешными хвостиками. Вот они вместе пекут торт. Вот Лена-подросток, угловатая, с брекетами, но с такими счастливыми глазами. А вот фото, где она, Лариса, держит на руках крошечного Кирюшу. Она смотрела на свое лицо на той фотографии и видела в нем столько нежности, столько любви. Куда все это делось?
Она вспомнила слова Лены, брошенные в трубку в ту страшную ночь: «У меня была только ты!». И вдруг с ужасающей ясностью осознала, что может потерять ее навсегда. Не просто поссориться, а потерять. Вырвать из своей жизни с корнем. И эта мысль была страшнее, чем холодность мужа и эгоизм падчерицы.
Она нашла в телефоне фото внуков, которые Лена присылала раньше. Кирюша, серьезный, похожий на маленького профессора. И Машенька, хохотушка с ямочками на щеках. Ее внуки. Ее кровь. Которых она променяла на конные прогулки и венские ярмарки.
Горький комок подкатил к горлу. Впервые за долгое время ей стало по-настоящему стыдно. Неловко, неудобно, а именно стыдно. Она поняла, что гналась за призрачным счастьем, разрушая настоящее. И что если она сейчас же что-то не сделает, то останется совсем одна в своем холодном, блестящем мире.
***
На следующий день Лариса не пошла в салон красоты и отменила встречу с подругой. Она поехала в детский магазин и долго ходила между рядами, растерянно глядя на игрушки. Что сейчас любят дети? Она выбрала большую железную дорогу для Кирилла и говорящую куклу для Маши. Потом заехала в кондитерскую и купила торт — тот самый, «Наполеон», который так любила Лена.
С замиранием сердца она подошла к знакомой двери. Что она скажет? Как начнет разговор? Она нажала на звонок.
Дверь открыл Андрей. Он посмотрел на нее, на коробки в ее руках, и на его лице не отразилось ничего, кроме холодной вежливости.
— Здравствуйте, Лариса Викторовна.
— Андрей, здравствуй. Лена дома? — голос Ларисы дрогнул.
— Дома.
— Можно мне войти? Пожалуйста.
Андрей молчал несколько секунд, потом отступил в сторону, пропуская ее в квартиру.
Лена вышла из комнаты. Она была в простом домашнем халате, без макияжа, уставшая. Она посмотрела на мать без ненависти, скорее с безразличием.
— Зачем ты пришла? — тихо спросила она.
Лариса поставила коробки и торт на пол.
— Я… я приехала к внукам. И к тебе.
Она сделала шаг вперед, но Лена отступила назад.
— Не надо.
— Лена, дочка… — Лариса запнулась. Слова извинений застревали в горле. Она никогда не умела извиняться. — Я вела себя… неправильно. Я была эгоисткой. Я думала только о себе. О своей новой жизни. И чуть не потеряла старую. Самую главную.
Из детской высунулись две любопытные мордашки. Кирюша и Маша с интересом смотрели на незнакомую, но смутно знакомую женщину.
— Это… вам, — Лариса указала на коробки. — Бабушка привезла.
Кирилл недоверчиво посмотрел на мать. Лена чуть заметно кивнула.
Дети осторожно подошли и начали распаковывать подарки. Лариса смотрела на них, и слезы текли по ее щекам.
— Я не прошу простить меня сразу, — прошептала она, глядя на Лену. — Я знаю, что натворила. Я просто хочу… хочу попытаться все исправить. Я не прошусь в няньки. Я просто хочу быть бабушкой. Хочу приходить в гости, гулять с ними в парке. Печь для них пирожки. Если ты позволишь, конечно.
Лена долго молчала. Она смотрела на плачущую мать, на восторженных детей, на торт на полу. Она видела, что это не игра. Мать была разбита. В ней не было ни капли той самоуверенной светской львицы. Перед ней стояла ее прежняя мама, постаревшая и несчастная.
— Пирожки ты пекла с капустой, — наконец сказала Лена. И в ее голосе впервые за много месяцев не было льда. — А Кирюша не ест «Наполеон». Он любит медовик.
Лариса подняла на нее глаза, полные слез и надежды.
— Я испеку медовик. Я все испеку. Только разреши.
Лена вздохнула. Рана в ее душе была слишком глубокой, чтобы зажить в один миг. Обида не ушла, она просто спряталась в самый дальний уголок сердца. Но глядя на мать, она поняла, что не может ее оттолкнуть. Не сейчас.
— Заходи, — сказала она, отступая от двери. — Чайник еще горячий.
Это не было прощением. Это было лишь хрупкое перемирие. Маленький шанс на то, что однажды выжженная пустыня в ее душе снова сможет зацвести. Путь к этому будет долгим и трудным, но сегодня был сделан первый, самый важный шаг. Шаг навстречу друг другу.
