— Я тебе как мать говорю: развод! Немедленно подавай на развод! — голос Раисы Петровны дрожал от едва сдерживаемого гнева, когда она ворвалась в нашу спальню без стука, размахивая какими-то бумагами.
Я проснулась от этого крика и села на кровати, пытаясь понять, что происходит. Рядом со мной Андрей тоже приподнялся на локте, растерянно моргая спросонья. На часах было семь утра воскресенья — единственный день, когда мы могли поспать подольше.
Свекровь стояла посреди комнаты в своём вечном махровом халате, и её лицо было багровым от ярости. В руках она держала наши документы — те самые, что мы хранили в верхнем ящике комода.
— Мам, что случилось? — сонно пробормотал Андрей, потирая глаза.
— Что случилось? — свекровь почти задыхалась от возмущения. — Твоя жёнушка, оказывается, владеет загородным домом! Целым домом! И скрывала это от нас три года!
Моё сердце упало. Она нашла документы на дачу, которую мне оставила в наследство бабушка. Я действительно никогда не рассказывала об этом свекрови, зная её характер и любовь к чужому имуществу.
— Это дача моей бабушки, — тихо сказала я, натягивая одеяло повыше. — Старенький домик в деревне, ничего особенного.
— Ничего особенного? — Раиса Петровна швырнула документы на кровать. — Я только что позвонила своей подруге из кадастровой палаты. Участок пятнадцать соток, дом восемьдесят квадратов! Это целое состояние! И ты молчала!
Андрей повернулся ко мне с удивлением. Я никогда не скрывала от него существование дачи, просто мы ни разу там не были — она находилась в трёхстах километрах от города, и я планировала съездить туда летом, привести всё в порядок.
— Мам, это личная собственность Кати, — попытался вступиться муж, но свекровь оборвала его на полуслове.
— Личная? В семье не может быть ничего личного! Она живёт в моём доме, ест мой хлеб, а сама прячет недвижимость! Знаешь, что это значит? Она с самого начала планировала тебя кинуть! Припасла себе запасной аэродром!
Я почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. Три года я терпела её придирки, постоянный контроль, бесконечные упрёки. Три года готовила, убирала, стирала на всю семью, работая при этом полный день. И вот теперь меня обвиняют в корысти из-за старой бабушкиной дачи.
— Раиса Петровна, я не обязана отчитываться перед вами о наследстве моей бабушки, — максимально спокойно произнесла я, хотя руки уже дрожали от напряжения.
— Ах, не обязана? — свекровь подошла ближе, нависая надо мной. — А жить в моём доме ты обязана? Пользоваться моими вещами обязана? Тогда слушай меня внимательно: либо ты переписываешь этот дом на Андрея, либо убираешься отсюда. Выбор за тобой!
Комната погрузилась в тишину. Я посмотрела на мужа, ожидая, что он возразит, защитит меня, скажет матери, что она перегибает палку. Но Андрей молчал, разглядывая узор на одеяле. Это молчание ранило сильнее любых слов.
— Андрюша прав будет требовать, — продолжила Раиса Петровна, истолковав молчание сына как согласие. — Он единственный мужчина в семье, кормилец. А ты кто такая? Пришлая! Три года живёшь тут и даже ребёнка родить не можешь!
Последние слова ударили как пощёчина. Мы с Андреем год пытались завести ребёнка, проходили обследования. Врачи говорили, что всё в порядке, просто нужно время и меньше стресса. Но как тут избежать стресса, когда свекровь каждый день напоминает о моей «неполноценности»?
— Мам, хватит, — наконец подал голос Андрей, но как-то вяло, без настоящего протеста.
— Что хватит? Правду говорить хватит? — Раиса Петровна повернулась к сыну. — Я тебя одна вырастила, всю жизнь на тебя положила! А ты привёл в дом чужую женщину, которая за твоей спиной недвижимость скрывает! Она тебя не любит, понимаешь? Любящая жена не стала бы ничего скрывать!
Я встала с кровати, больше не в силах выносить этот спектакль. Молча прошла мимо свекрови в ванную, закрыла дверь и включила воду, чтобы не слышать продолжения скандала. В зеркале отразилось бледное лицо с тёмными кругами под глазами. Три года такой жизни оставили свой след.
Когда я вышла, Раисы Петровны в комнате уже не было. Андрей сидел на кровати, уткнувшись в телефон.
— Кать, ну зачем ты её злишь? — сказал он, не поднимая глаз. — Могла бы и рассказать про дачу.
— Злю? — я не поверила своим ушам. — Твоя мать врывается в нашу спальню, роется в наших вещах, оскорбляет меня, а злю её я?
— Ну она же переживает за меня. Мы действительно могли бы оформить дачу на двоих, что тут такого?
Я смотрела на него и понимала, что передо мной сидит не мужчина, а тридцатилетний мальчик, который так и не смог отделиться от матери. Все эти годы я надеялась, что он изменится, повзрослеет, начнёт защищать нашу семью. Но этого так и не произошло.
На кухне Раиса Петровна уже вовсю командовала парадом, гремя кастрюлями с демонстративной обидой. Увидев меня, она презрительно фыркнула.
— Завтрак на столе. Ешь, пока не остыло. Хотя такой невестке я бы и воды не подала.
Я молча села за стол. Овсянка была специально пересолена — это был её любимый способ показать недовольство. Я ела, не чувствуя вкуса, думая о том, как всё изменилось за эти три года.
Когда мы только поженились, Раиса Петровна казалась милой женщиной. Она радушно приняла меня, говорила, что всегда мечтала о дочери. Первые проблемы начались, когда мы переехали к ней — наша съёмная квартира находилась слишком далеко от моей новой работы, а дом свекрови был в удобном районе. «Поживёте пока у меня, а там и своё жильё купите», — говорила она. Но «пока» затянулось на три года.
С каждым месяцем контроль усиливался. Свекровь проверяла мои покупки, читала сообщения в телефоне, пока я была в душе, устраивала скандалы, если я задерживалась с работы хоть на пять минут. Андрей видел это, но предпочитал не вмешиваться. «Потерпи, она же старается для нас», — говорил он.
Но больше всего доставалось мне за отсутствие детей. Раиса Петровна при каждом удобном случае напоминала, что я «пустоцвет», что настоящая женщина давно бы уже родила. Она водила меня по знахаркам, заставляла пить какие-то травяные настои, от которых меня тошнило. А когда я отказывалась, обвиняла в том, что я специально не хочу рожать, чтобы не привязываться к семье.
— Я поеду на дачу, — вдруг сказала я, отодвигая тарелку. — Посмотрю, в каком она состоянии.
— Никуда ты не поедешь! — вскинулась свекровь. — Сначала решим вопрос с документами!
— Раиса Петровна, это моя собственность. Я имею право ей распоряжаться.
— Права она имеет! — свекровь стукнула ладонью по столу. — А обязанности у тебя есть? Ты три года тут нахлебницей сидишь!
— Я работаю и вношу деньги в семейный бюджет, — напомнила я.
— Твои копейки? Да я на одни коммунальные услуги больше трачу!
Это была ложь. Я отдавала половину зарплаты на общие расходы, покупала продукты, оплачивала интернет и телефон. Но спорить было бесполезно — для свекрови я всегда оставалась нахлебницей.
Андрей появился на кухне, уже одетый.
— Мам, может, хватит? Катя права, это её наследство.
Раиса Петровна повернулась к сыну с таким видом, словно он предал её.
— Ах, так ты на её стороне? Забыл, кто тебя вырастил? Кто ночами не спал, когда ты болел?
— Мам, это не имеет отношения к даче…
— Всё имеет отношение! — свекровь уже почти кричала. — Если она любит тебя, то должна всем делиться! А если прячет что-то, значит, готовится тебя бросить! Неужели ты не понимаешь?
Я встала из-за стола.
— Я поеду на дачу. Мне нужно подумать.
— Катя, подожди, — Андрей попытался меня удержать, но я высвободилась.
— Пусть едет! — выкрикнула Раиса Петровна. — И пусть там и остаётся! Нечего нам тут змею пригревать!
Я собрала сумку за пятнадцать минут. Взяла документы, немного вещей, ноутбук для работы. Андрей стоял в дверях спальни, наблюдая за моими сборами.
— Ты серьёзно собираешься уехать из-за какой-то ерунды?
— Ерунды? — я повернулась к нему. — Твоя мать требует, чтобы я переписала на тебя дом моей бабушки. Это ерунда?
— Ну, можно же как-то договориться. Необязательно сразу в крайности бросаться.
— Андрей, мы три года «договариваемся». И каждый раз я иду на уступки, а твоя мать требует всё больше. Мне нужно побыть одной и всё обдумать.
— А как же я?
Я посмотрела на него. Тридцать два года, а в глазах всё тот же испуганный мальчик, который боится расстроить маму.
— А ты оставайся со своей мамой. Вы прекрасно жили без меня и дальше проживёте.
Дорога до дачи заняла четыре часа. Я ехала на автобусе, глядя в окно на проносящиеся мимо поля и леса. С каждым километром, отдаляющим меня от города, становилось легче дышать. Словно невидимый груз постепенно спадал с плеч.
Дача встретила меня тишиной и запахом старого дерева. Бабушка умерла четыре года назад, и с тех пор тут никто не жил. Но дом был в неплохом состоянии — соседи присматривали, как и обещали.
Я открыла окна, впуская свежий воздух. Достала из погреба припрятанные соседкой консервы, затопила печь. К вечеру дом ожил, наполнился теплом и уютом. Я сидела на веранде с чашкой чая, слушая, как поют вечерние птицы, и впервые за долгое время чувствовала себя дома.
Телефон разрывался от звонков. Андрей звонил каждый час, но я не отвечала. Мне нужно было подумать. Понять, чего я хочу от жизни. Готова ли я и дальше терпеть унижения ради призрачной надежды, что муж когда-нибудь повзрослеет.
На третий день приехал Андрей. Я услышала звук машины и вышла на крыльцо. Он выглядел растерянным и уставшим.
— Катя, ну сколько можно дуться? Поехали домой.
— Я не дуюсь, Андрей. Я думаю.
— И о чём же ты думаешь?
— О том, что у нас нет семьи. Есть ты, твоя мама и я как бесплатная прислуга.
— Не преувеличивай. Мама просто переживает за нас.
— За вас. За тебя она переживает. А я для неё всегда буду чужой, недостойной её драгоценного сына.
Андрей сел на ступеньки крыльца, обхватив голову руками.
— Что ты от меня хочешь? Чтобы я с матерью поругался?
— Я хочу, чтобы ты стал мужем. Чтобы защищал нашу семью, а не прятался за мамину юбку.
— Это нечестно. Я не могу бросить мать.
— А я не прошу тебя её бросать. Я прошу расставить приоритеты. Кто для тебя важнее — жена или мама?
Он молчал долго, глядя куда-то вдаль. А потом сказал то, что я, в глубине души, уже знала:
— Мама вырастила меня одна. Я не могу её предать.
— А меня можешь?
— Ты не понимаешь…
— Понимаю. Больше, чем ты думаешь. Поезжай домой, Андрей. К маме.
— Ты что, хочешь развестись?
— А у нас был брак? Или это было троевластие — ты, я и твоя мама, где последнее слово всегда за ней?
Он уехал под вечер, так и не попытавшись меня переубедить. Я проводила машину взглядом и вернулась в дом. На душе было удивительно спокойно. Решение созрело само собой, без надрыва и истерик.
Следующие недели я провела, приводя дачу в порядок. Красила забор, копалась в огороде, разбирала бабушкины вещи. Соседи помогали — тётя Валя принесла рассаду, дядя Миша починил калитку. Это были простые, добрые люди, которые приняли меня без лишних вопросов.
Работать я могла удалённо — благо, профессия позволяла. Начальник пошёл навстречу, разрешив перейти на дистанционный формат. Интернет провела за неделю — оказалось, в деревне уже давно была оптика.
Андрей приезжал ещё дважды. Первый раз — с уговорами вернуться. Рассказывал, как мама готовит мои любимые блюда, как переживает, что погорячилась. Я слушала и понимала, что ничего не изменилось. Свекровь просто потеряла бесплатную домработницу и пыталась вернуть её обратно.
Второй раз он приехал с ультиматумом. Либо я возвращаюсь, либо мы разводимся. Я выбрала развод. Андрей был шокирован — он не ожидал, что я соглашусь так легко. Наверное, думал, что я буду плакать, умолять, цепляться за наш брак. Но я просто устала. Устала бороться за то, чего не существовало.
Развод прошёл быстро и без скандалов. Я не претендовала ни на что, кроме своих личных вещей. Раиса Петровна, узнав, что дача остаётся за мной, устроила истерику в суде, кричала, что я разрушила жизнь её сына. Судья устало попросил её успокоиться и вынес решение.
После суда Андрей подошёл ко мне на улице.
— Ты счастлива? Добилась своего?
— Я свободна. А это уже немало.
— Мама говорит, ты пожалеешь. Что без семьи ты никто.
— Твоя мама многое говорит. Только вот семьи у меня и так не было. Была иллюзия, которую я сама себе создала.
Прошёл год. Я по-прежнему живу на даче, в доме моей бабушки. Превратила его в уютное гнёздышко — поставила новые окна, провела отопление, обустроила кабинет. Работаю из дома, пишу статьи, веду несколько проектов. Денег хватает на спокойную жизнь.
По вечерам хожу к соседям в гости или они ко мне приходят. Тётя Валя научила меня печь пироги по бабушкиному рецепту, дядя Миша помог построить беседку. Это простая жизнь, без претензий на роскошь, но в ней есть главное — покой и достоинство.
Недавно встретила в магазине общую знакомую. Рассказала, что Андрей до сих пор живёт с матерью. Раиса Петровна нашла ему новую невесту — тихую девочку из провинции, которая не смеет слова поперёк сказать. Говорят, свекровь уже командует, как обставить их будущую квартиру и сколько детей родить.
Мне стало жаль эту девочку. Она пройдёт тот же путь, что и я. Будет терпеть, надеяться, что всё изменится. Что муж повзрослеет, а свекровь смягчится. Но этого не произойдёт. Потому что некоторые люди не меняются. Они находят тех, кто готов терпеть их токсичность, и паразитируют на них годами.
Я рада, что вырвалась из этого круга. Да, я одна. Но я не одинока. У меня есть дом, работа, друзья. У меня есть достоинство и свобода выбора. А это дороже любой иллюзии семейного счастья, построенной на унижении и контроле.
Вчера посадила яблоню во дворе. Молодую, с тонким стволом и нежными листочками. Соседка говорит, через пять лет будет плодоносить. Я буду ждать. У меня теперь есть время. Своё время, которое я могу тратить так, как хочу я, а не как велит чужая воля.
Иногда по ночам я думаю об Андрее. Не с тоской или сожалением, а с лёгкой грустью о потерянных годах. Мы могли бы быть счастливы, если бы он выбрал нашу семью, а не мамину юбку. Но каждый делает свой выбор. Он выбрал мать. А я выбрала себя.
И знаете что? Это был правильный выбор.
