«Пропадают вещи? Проверь своих». Эту фразу я усвоила еще от матери. Поэтому, когда из моей шкатулки исчезли фамильные серьги, а из конверта — крупная сумма, я точно знала, на кого думать. На невестку. Тихая, скромная Катя, живущая с моим сыном на съёмной квартире, слишком уж завистливо смотрела на мое добро. Чтобы вывести ее на чистую воду, я установила в гостиной скрытую камеру. Я ждала увидеть на записи ее воровство, но когда просмотрела пленку, то поняла, что настоящий вор куда страшнее. И он все это время смотрел на меня из зеркала.
***
Анна Петровна всегда гордилась порядком в своей двухкомнатной квартире. Каждая салфеточка на полированном комоде, каждая книга на полке, каждая фарфоровая статуэтка — все знало свое место. Этот островок стабильности и предсказуемости был ее крепостью, ее миром, где она была полновластной хозяйкой. Но в последнее время в этой крепости появилась брешь. Тревога, липкая и неприятная, поселилась в ее душе несколько недель назад, а сегодня она обрела четкую, пугающую форму. Пропали серьги. Не просто серьги, а мамины, фамильная ценность с крошечными, как капли росы, бриллиантами.
Она перерыла шкатулку в третий раз. Бархатная обивка была пуста в том гнездышке, где они всегда лежали. Сердце заколотилось с такой силой, что в ушах зашумело. Она проверила все ящики комода, вытряхнула белье из корзины, заглянула под кровать. Тщетно. Серьги словно испарились. И в голове, против воли, всплыл один-единственный образ — Катя. Ее невестка.
Катя заходила вчера. Приносила продукты и свой неизменный творожный пирог, который Анна Петровна считала пресным, но из вежливости всегда хвалила. Она сидела здесь, в гостиной, пила чай и щебетала о чем-то. О новой работе сына, Игоря, о планах на отпуск. Анна Петровна тогда еще подумала, с какой завистью Катя смотрит на ее обстановку. Сами-то они с Игорем жили в съемной «однушке» на окраине, и Катя, выросшая в скромной семье, всегда, как казалось Анне Петровне, с плохо скрываемым восхищением разглядывала ее хрусталь и старинную мебель.
«Она ведь как раз просила примерить их на прошлой неделе, — всплыло в памяти. — Говорила, мол, какая красота, Анна Петровна, вам так идет». А сама глазами так и впилась в них. Хищно.
Анна Петровна села на диван, нет это невозможно. Катя, конечно, не подарок. Слишком простая, слишком громкая, слишком… не та, о какой она мечтала для своего Игоря. Но воровство? Это уже за гранью. Хотя… кто знает, что на уме у этих тихих провинциалок? Может, долги у них? Игорь ведь никогда не признается.
Вечером позвонил сын.
— Мам, привет! Как ты? Катюша говорит, ты какая-то молчаливая была, когда она заходила. Все в порядке?
Голос Анны Петровны задрожал. Она хотела выпалить все сразу, но что-то ее остановило. Обвинить бездоказательно — значит, настроить сына против себя.
— Все нормально, Игорек, — процедила она. — Просто голова болит. Устала немного.
— Ты бы отдохнула, мам. Может, к нам на выходные приедешь?
— Нет, — отрезала она. — У меня тут… дела. Игорь, скажи, а у вас с деньгами все хорошо? Никаких проблем?
На том конце провода повисла пауза.
— Мам, ты о чем? Все как обычно. Работаем. А что случилось?
— Да так, ничего, — голос ее стал истерично-капризным. — Просто спросила! Уже и поинтересоваться нельзя! Вечно у вас все в секрете!
— Да какие секреты, мам? Успокойся. Все нормально. Если что-то нужно, ты только скажи.
«Сказать? — зло подумала Анна Петровна, вешая трубку. — Сказать, что твоя Катенька, похоже, по моим шкатулкам шарит? И что ты сделаешь? Опять начнешь ее защищать, говорить, что я накручиваю себя».
Она снова подошла к комоду и провела пальцем по пыльной крышке. Пыль. Катя вчера вытирала пыль. Она была здесь. Одна, когда Анна Петровна ходила на кухню ставить чайник. Всего пара минут. Достаточно, чтобы открыть шкатулку и сунуть серьги в карман. Мысль была настолько ясной и четкой, что сомнений почти не осталось. Холодная ярость смешивалась с обидой. Обида на сына, который не видит очевидного, и на невестку, которая так подло вонзила нож в спину. «Ну ничего, — прошептала она в тишину пустой квартиры. — Я выведу тебя на чистую воду. Обязательно выведу».
***
Прошла неделя. Серьги так и не нашлись. Анна Петровна перерыла всю квартиру еще несколько раз, заглядывая в самые немыслимые места, но все было тщетно. Она стала плохо спать, просыпаясь среди ночи от малейшего шороха. Ей казалось, что кто-то ходит по квартире, открывает ящики, роется в ее вещах. Каждый раз она со страхом включала свет, но в комнате была лишь густая, вязкая тишина. Днем она стала подозрительной и нервной. Ей казалось, что соседи смотрят на нее с осуждением, будто зная о ее «семейном позоре».
В четверг пришло время платить за коммунальные услуги. Анна Петровна всегда держала нужную сумму наличными в конверте, в ящике стола под стопкой старых открыток. Она достала конверт, открыла его и замерла. Вместо двенадцати тысяч там лежало семь. Пять тысяч рублей исчезли.
Паника сдавила горло. Этого не могло быть. Она точно помнила, как пересчитывала деньги после получения пенсии. Катя! Катя заходила во вторник. Проведать. Снова принесла свой дурацкий пирог. Сидела, рассказывала что-то про подругу, которая купила машину в кредит. Намекала, наверное! Мол, и нам деньги нужны, а у тебя тут кубышка без дела лежит.
Руки затряслись. Анна Петровна схватила телефон и набрала номер сына.
— Игорь! — почти закричала она в трубку, не дав ему и слова сказать. — У меня пропали деньги! Пять тысяч! Из стола!
— Мам, успокойся, — послышался усталый голос Игоря. — Ты уверена? Может, ты их потратила и забыла? Или в другое место переложила?
— Я не сумасшедшая! — взвизгнула она, чувствуя, как по щекам катятся слезы обиды и бессилия. — Я ничего не тратила и никуда не перекладывала! Сначала серьги, теперь деньги! Ты не понимаешь, что происходит?! Это твоя жена! Она была здесь во вторник!
— Мама, прекрати! — голос Игоря стал жестким. — Я не хочу это слышать. Катя бы никогда в жизни так не поступила. Ты накручиваешь себя. Ты же знаешь, у тебя в последнее время с памятью не очень… то ключи ищешь, то очки.
— С памятью?! — задохнулась она от возмущения. — Ты хочешь сказать, я выжила из ума?! Я прекрасно все помню! А вот ты ослеп от любви к своей воровке! Защищаешь ее, а родную мать готов в сумасшедший дом сдать!
— Мама, я этого не говорил. Просто проверь еще раз хорошенько, пожалуйста. Они найдутся.
— Ничего не найдется! — крикнула она и бросила трубку.
Она рыдала, сидя на полу в коридоре. Сын ей не верит. Он считает ее старой, больной женщиной с причудами. Все из-за Кати. Это она настроила его против матери. Она нашептывает ему, какая свекровь стала невыносимая, все забывает, все путает. Чтобы потом, когда она обчистит всю квартиру, Игорь просто сказал: «Ну, это мама сама куда-то засунула и забыла».
В субботу они приехали вместе. Катя, как ни в чем не бывало, с улыбкой протянула ей пакет с апельсинами.
— Анна Петровна, здравствуйте! Мы вам тут витаминов привезли.
Анна Петровна отшатнулась от нее, как от прокаженной.
— Не нужно мне ничего, — процедила она, глядя на невестку с нескрываемой ненавистью. — Оставили бы лучше то, что взяли.
Катя замерла. Улыбка сползла с ее лица.
— О чем вы?
— О чем я? — истерические нотки снова прорвались в ее голосе. — О том, что в этом доме вещи пропадать начали! Ценные вещи! Деньги! Как только некоторые особы стали захаживать!
Игорь шагнул вперед, заслоняя жену.
— Мама, мы же договорились. Прекрати этот разговор.
— Ах, договорились?! — рассмеялась Анна Петровна нервным, срывающимся смехом. — Вы за моей спиной договариваетесь, как меня обобрать, да?! Думаете, я старая дура, ничего не понимаю?
— Анна Петровна, клянусь, я ничего не брала, — тихо сказала Катя, и в ее глазах стояли слезы. — Зачем вы так?
— Затем! — отрезала Анна Петровна. — Затем, что правду не скроешь! Можете уходить. Видеть вас не хочу. Обоих!
Она захлопнула дверь прямо перед их носом и прислонилась к ней, тяжело дыша. Сердце колотилось как бешеное. Она их выгнала. Но это было необходимо. Теперь она осталась одна. Одна против них. И доказывать свою правоту ей придется тоже одной. Мысль, которая до этого казалась дикой и чуждой, теперь оформилась в четкий план. Если слова не помогают, нужно показать. Показать неопровержимое доказательство.
***
Решение пришло внезапно, ясное и холодное, как зимнее утро. Камера. Нужна скрытая камера. Эта мысль, еще недавно казавшаяся чем-то из дешевых детективов, теперь выглядела единственно верным выходом. Анна Петровна никогда не была особенно дружна с техникой, но интернет творил чудеса. Дрожащими от волнения пальцами она вбила в поисковик: «купить мини-камеру для дома незаметно».
Сайт предложил ей десятки вариантов: камеры, замаскированные под зарядные устройства, часы, ручки, даже пуговицы. Она выбрала самую неприметную — маленький черный кубик размером с игральную кость, который можно было спрятать где угодно. В описании было сказано: «Высокое разрешение, датчик движения, запись на карту памяти». То, что нужно. Она оформила заказ с доставкой в почтомат, чтобы Игорь с Катей случайно не узнали о ее покупке.
Два дня ожидания показались вечностью. Она почти не выходила из дома, вздрагивая от каждого звонка в домофон. Когда пришло смс-оповещение, она накинула пальто и почти бегом бросилась к почтомату. Забрав маленькую коробочку, она чувствовала себя шпионкой на задании. Сердце колотилось от смеси страха и азарта.
Дома, заперев дверь на все замки, она развернула покупку. Крошечная камера и инструкция на нескольких языках. С горем пополам, потратив почти два часа и несколько раз перезагрузив свой старенький ноутбук, она смогла ее настроить. Качество изображения было на удивление четким. Она видела на экране монитора свою собственную гостиную, свой диван, свой полированный комод. Место для «засады» было выбрано сразу. На книжной полке, среди фарфоровых слоников и привезенных из санаториев сувениров, камера будет совершенно незаметна. Она аккуратно втиснула ее между пузатым гномом и расписной матрешкой, направив объектив точно на комод, где стояла шкатулка, и на письменный стол, где лежал тот самый конверт.
Теперь нужна была приманка. Анна Петровна достала из серванта старинную серебряную ложечку — подарок бабушки. Вещь не такая дорогая, как серьги, но тоже памятная. Она положила ее на самое видное место, рядом со шкатулкой. А в конверт на столе демонстративно положила пару крупных купюр, чтобы они были видны, если его приоткрыть. Капкан был готов.
Она сама позвонила сыну. Голос ее был нарочито спокойным и даже немного виноватым.
— Игорек, прости меня. Я тут погорячилась в прошлый раз. Старая стала, нервная. Приезжайте, пожалуйста. Я соскучилась. И пирог испекла, ваш любимый, с яблоками.
Игорь, обрадованный примирением, тут же согласился.
— Конечно, мам! Мы завтра после работы заедем. Катя тоже очень переживала.
«Еще бы она не переживала, — ядовито подумала Анна Петровна. — План срывается».
Весь следующий день она провела как на иголках. Десятки раз проверяла, работает ли камера, достаточно ли хороший угол обзора. Она чувствовала себя режиссером зловещего спектакля, где главная роль злодейки отведена ее невестке. Ближе к вечеру ее охватило странное чувство. Легкий стыд за то, что она делает. Ведь она шпионит за близкими людьми. Но потом она вспоминала пустую ячейку в шкатулке, недостачу в конверте, снисходительный тон сына по телефону, и всякая жалость испарялась. Нет, она все делает правильно. Она защищает себя и свой дом. Она просто хочет знать правду. А за правду нужно бороться.
Когда в дверь позвонили, она поправила прическу, нацепила на лицо маску радушной хозяйки и пошла открывать. Капкан захлопнулся. Оставалось только ждать.
***
Вечер превратился в театр абсурда. Анна Петровна суетилась на кухне, доставала из духовки пирог, разливала чай, а сама одним глазом неотрывно следила за гостиной. Каждый шаг Кати, каждый ее жест отдавался в голове Анны Петровны гулким эхом. Вот она поправила диванную подушку. Вот взяла с полки книгу, полистала и поставила на место.
— Мам, пирог просто восхитительный! — сказал Игорь, с аппетитом уплетая второй кусок.
— Стараюсь для вас, — сухо ответила Анна Петровна, не сводя глаз с Кати.
Катя сидела напряженно, чувствовала ледяное отчуждение свекрови. Она пыталась завести разговор, рассказывала смешную историю с работы, но слова ее тонули в тяжелом, вязком молчании.
— Анна Петровна, у вас голова не болит? Вы сегодня такая тихая, — с неподдельной заботой спросила она.
— Все у меня в порядке, — отрезала Анна Петровна. — Лучше за собой следи.
Игорь бросил на мать укоризненный взгляд.
— Мама!
— А что «мама»? Я просто даю дельный совет. В жизни нужно быть очень внимательным. Особенно к чужим вещам.
Катя побледнела и опустила глаза в свою чашку. Она больше не произнесла ни слова до конца вечера. Атмосфера за столом стала угнетающей. Слышно было только, как звякают ложки о чашки и тикают старые часы на стене. Анна Петровна чувствовала злорадное удовлетворение. Пусть понервничает. Пусть почувствует, что земля горит у нее под ногами.
Наконец, Игорь поднялся.
— Ладно, мам, нам пора. Завтра рано вставать. Спасибо за ужин.
Они начали одеваться в коридоре. Анна Петровна вышла их проводить.
— Катя, ты не могла бы мне помочь? — неожиданно попросила она. — Нужно банку с огурцами из кладовки достать, тяжелая, а у меня спину прихватило.
Игорь хотел было пойти сам, но Анна Петровна остановила его.
— Ты одевайся, сынок, а то простудишься. Мы с Катюшей быстро.
Это был ее план. Оставить Катю одну в гостиной хотя бы на минуту. Кладовка находилась в дальнем конце коридора, рядом с кухней.
— Конечно, Анна Петровна, — тихо согласилась Катя.
Они пошли по коридору. Анна Петровна специально копалась в кладовке, переставляя банки, делая вид, что не может найти нужную. Сердце стучало где-то в горле. «Давай же, — мысленно подгоняла она невестку. — У тебя есть минута. Хватит, чтобы схватить ложечку».
Когда они вернулись, Игорь уже завязывал шнурки. Катя молча надела свои сапоги, и они ушли. Захлопнув дверь, Анна Петровна не побежала сразу проверять «место преступления». Нет, она выдержала паузу, как опытный охотник. Она спокойно убрала со стола, вымыла посуду. И только когда в квартире снова воцарилась идеальная тишина, она, затаив дыхание, подошла к комоду.
Серебряная ложечка лежала на своем месте.
Анна Петровна замерла. Разочарование было таким сильным, что у нее подогнулись колени. Не взяла. Побоялась? Или она ошиблась, и Катя действительно ни при чем? Нет, этого не может быть. «Слишком мало времени я ей дала, — решила она. — Или, может, она заметила что-то подозрительное».
Ночью она почти не спала. План провалился. Она чувствовала себя глупо и одновременно злилась еще больше. Значит, нужно ждать. Ждать следующего визита. Рано или поздно воровская натура Кати проявит себя. Камера стоит на своем месте. Часы тикают. И натянутые струны этого кошмарного вечера продолжали звенеть в ее ушах, не давая уснуть. Она ждала развязки, не подозревая, насколько страшной она окажется.
***
Неделя после визита сына тянулась мучительно долго. Анна Петровна чувствовала себя охотником, который расставил силки и теперь ждет, затаившись. Она почти не выходила из дома, боясь пропустить «момент истины». Карта памяти в камере могла хранить записи за несколько дней, и она решила просмотреть все, что накопилось с момента установки, чтобы составить полную картину.
В один из вечеров, когда тревога стала совсем невыносимой, она наконец решилась. Задернув шторы и заперев дверь, она устроилась за столом с ноутбуком. Руки были холодными и влажными. Она вставила карту памяти и открыла папку с видеофайлами. Десятки коротких роликов, автоматически созданных камерой при фиксации движения в комнате. Она начала с самого начала — с того дня, когда установила камеру.
Первые файлы были скучными: вот она сама проходит по комнате, вот вытирает пыль. Потом появился субботний файл . Это был день их визита. Она просмотрела его — напряженный ужин, ее собственные язвительные реплики, испуганное лицо Кати. Ничего нового. Никаких подозрительных действий со стороны невестки, ни во время ужина, ни в ту минуту, когда она оставалась в комнате одна. Разочарование смешивалось со злостью.
Она перешла к записям следующего дня. Воскресенье. Дневное время. На экране появилась она сама. Анна Петровна вошла в гостиную, огляделась. Движения были какими-то суетливыми, дергаными. Она подошла к комоду, взяла свою шкатулку, высыпала на ладонь несколько колец и брошей. Повертела их, а потом, к своему ужасу на экране, увидела, как одно падает на пол и закатывается под комод. Ее экранное «я» этого даже не заметило. Она просто ссыпала украшения обратно в шкатулку и ушла. Анна Петровна, сидящая перед ноутбуком, в ужасе прикрыла рот рукой. Она ведь искала это кольцо два дня! Она была уверена, что его тоже стащила Катя!
Дрожащими пальцами она открыла следующий файл. Понедельник, около полудня. Снова она. На этот раз ее экранная копия подошла к письменному столу. Достала конверт, в котором хранились деньги на коммунальные платежи. Анна Петровна напряглась, вглядываясь в экран.
На записи ее «двойник» пересчитал купюры, затем вынул одну, самую крупную, и пошел с ней на кухню. Камера не видела, что происходит там, но через минуту она вернулась уже с пустыми руками. Сердце Анны Петровны пропустило удар. Она не помнила этого. Совершенно. Она не брала деньги из конверта.
Тяжело дыша, она поставила видео на паузу и, как во сне, подошла к письменному столу. Руки не слушались, когда она доставала конверт. Пересчитала. У нее потемнело в глазах. Значит, это не плод ее больного воображения, не паранойя. Деньги действительно пропали. И она только что видела, кто их взял. Она сама.
Куда она их дела? Воспоминаний не было, только звенящая пустота. Она побрела на кухню, машинально заглядывая в пустые вазы и банки для круп. Тщетно. Она в отчаянии опустилась на стул у кухонного стола, покрытого старой клеенкой. Она провела по ней рукой, и пальцы наткнулись на небольшой бугорок, которого раньше не было. Она с недоумением приподняла край клеенки.
И замерла. Там, аккуратно прижатая к поверхности стола, лежала свернутая вдвое знакомая купюра.
Теперь правда оказалась куда страшнее, чем подозрения. Одно дело — найти свою же «заначку» и посмеяться над собственной забывчивостью. Совсем другое — увидеть неопровержимое доказательство того, что ты совершаешь бессмысленные, нелогичные действия и твой мозг тут же стирает это из памяти. Она не просто забыла. Она потеряла контроль
Она дошла до файла, записанного сегодня утром. Часов в десять. Дверь тихо открылась. Вошла Катя. У нее были свои ключи, она иногда заходила оставить продукты, если знала, что свекровь ушла в поликлинику или в магазин. Катя поставила сумку на пол, и в этот момент ее взгляд упал на что-то блестящее под комодом. Она наклонилась и подняла… кольцо. Она не спрятала его в карман. Она посмотрела на него, потом на шкатулку, и на ее лице отразилась бесконечная усталость. Она подошла и аккуратно положила кольцо в шкатулку.
Затем прошла в гостиную. Она не стала осматриваться, а целенаправленно подошла к серванту, где в ряд стояли фарфоровые вазочки — давняя коллекция Анны Петровны. Катя начала методично, одну за другой, брать их в руки и заглядывать внутрь. Анна Петровна у экрана замерла. Что она делает?
В третьей по счету вазочке что-то блеснуло. Катя осторожно вытряхнула содержимое на ладонь. Это были они. Мамины серьги с крошечными, как капли росы, бриллиантами. Те самые серьги, с пропажи которых и начался весь этот кошмар. Катя долго смотрела на них, и на ее лице была не радость находки, а глубокая, бесконечная скорбь. Не говоря ни слова, она подошла к комоду, открыла шкатулку и положила серьги на их законное бархатное ложе. Анна Петровна нажала на паузу, и изображение застыло. Она, шатаясь, поднялась из-за стола и подошла к своему комоду. Руки так сильно дрожали, что она не сразу смогла открыть шкатулку. Открыла. Серьги были на месте. Их вернули. Она вернулась к ноутбуку и снова включила запись. Катя на экране действовала спокойно, буднично, словно это была рутинная обязанность — ходить за свекровью и исправлять последствия ее странных поступков. Она все знала. И давно.
Анна Петровна сидела, уставившись в застывшее на паузе изображение Катиного лица. Мир не просто рухнул — он вывернулся наизнанку. Не было никакой воровки. Не было заговора. Была только страшная, прогрессирующая болезнь, которая день за днем пожирала ее разум. И был человек, которого она ненавидела и подозревала, а он все это время был ее молчаливым ангелом-хранителем, тихо и незаметно оберегающим ее от самой себя и от позора. Слезы жгли глаза, но она не плакала. Она просто сидела в оглушающей тишине, раздавленная тяжестью стыда и леденящим ужасом перед будущим.
***
Следующие два дня Анна Петровна провела как в тумане. Она не выходила из своей квартиры, не отвечала на телефонные звонки. Еда не лезла в горло, сон не шел. Она сидела в кресле, уставившись в одну точку, и снова и снова прокручивала в голове ту ужасную запись.
Каждое грубое слово, брошенное Кате, каждый подозрительный взгляд, каждое несправедливое обвинение теперь жгло ее изнутри, как раскаленное железо. Она обвиняла в воровстве человека, который, оказывается, уже давно понял, что с ней происходит беда, и тихо, деликатно пытался исправить последствия ее провалов в памяти. Эта мысль была невыносима. Стыд был настолько всепоглощающим, что ей хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, лишь бы не встречаться взглядом с невесткой.
Страх накатывал ледяными волнами. Что будет дальше? Сегодня она прячет серьги, завтра забудет выключить газ. А послезавтра? Забудет, как ее зовут? Потеряется на улице? Она всегда была сильной, независимой женщиной, привыкшей все контролировать. А теперь ее собственный разум предавал ее, превращая в беспомощного, жалкого человека. И самым страшным было то, что она сама, своими руками, оттолкнула единственных людей, которые могли бы ей помочь. Сына, который пытался намекнуть на проблему. И невестку, которая, видя все, молчала и оберегала ее покой.
Как теперь смотреть им в глаза? Как просить прощения? Слова застревали в горле. «Прости, Катя, я думала, ты воровка, а на самом деле я просто схожу с ума». Это звучало как бред сумасшедшего. Она представила себе этот разговор, и ее бросило в жар. Она увидит в их глазах жалость. Этого она боялась больше всего. Не ненависти, не упреков, а именно жалости. Жалости к выжившей из ума старухе.
Телефон настойчиво звонил. На экране высветилось «Игорек». Она смотрела на него, пока он не замолчал. Потом пришло смс: «Мам, у тебя все в порядке? Мы волнуемся. Катя не может до тебя дозвониться. Мы приедем вечером».
Вечером. Они приедут вечером. Паника снова сдавила грудь. Она не готова. Она не может. Она бросилась к двери и заперла ее на дополнительный засов. Она спрячется. Сделает вид, что ее нет дома. Но это было трусостью. Это было бегство от неизбежного.
Она села на диван. Запись. Камера все еще стояла на полке, ее маленький черный глаз безмолвно смотрел на нее. Это было ее проклятие и ее единственное спасение. Она не сможет объяснить все словами. У нее не хватит сил. Но она может показать. Показать им ту страшную правду, которую она узнала о себе. Это будет ее исповедью. Ее мольбой о прощении и помощи. Собрав остатки воли, она достала карту памяти и снова вставила ее в ноутбук. Она будет ждать их. С этим доказательством своей вины и своей болезни.
***
Вечером, ровно в семь, в дверь позвонили. Настойчиво и тревожно. Анна Петровна сидела в кресле напротив ноутбука с открытой на нужных моментах записью. Сердце бешено колотилось. Она сделала глубокий вдох и пошла открывать.
На пороге стояли Игорь и Катя. Оба взволнованные.
— Мама, что случилось? Почему ты не отвечала? Мы чуть с ума не сошли! — выпалил Игорь.
Катя молча смотрела на нее, и в ее глазах была не обида, а глубокая тревога.
Анна Петровна не смогла произнести ни слова. Она просто отступила в сторону, пропуская их в квартиру, и молча указала на гостиную. Они вошли, недоуменно переглядываясь.
— Сядьте, пожалуйста, — прошептала она пересохшими губами.
Они сели на диван. Анна Петровна осталась стоять, опираясь на спинку кресла, чтобы не упасть.
— Я… я должна вам кое-что показать, — с трудом выговорила она. — Я не могу это объяснить. Просто… смотрите.
Она нажала на «play».
Первые несколько минут они смотрели молча. Напряженный ужин, ее язвительные реплики, испуганное лицо Кати. Игорь нахмурился, Катя опустила голову.
Когда на экране появилась сама Анна Петровна, бредущая по комнате, как призрак, Игорь подался вперед.
— Мама? Что это?
Она молчала, вцепившись пальцами в кресло. Они увидели, как она прячет деньги, как прячет серьги. На лице Игоря отразился шок и непонимание. Он повернулся к матери, но увидел лишь ее окаменевший профиль.
А потом на записи появилась Катя. Они увидели, как она находит деньги и возвращает их в конверт. Как она достает серьги, и по ее щеке катится слеза. Как она кладет их в шкатулку.
В комнате повисла мертвая тишина. Было слышно только тихое гудение ноутбука.
Игорь медленно повернул голову к жене. Катя сидела, низко опустив голову, и плечи ее подрагивали. Он посмотрел на нее, потом на экран, потом на мать. И в его глазах медленно проступило осознание. Ужасное, сокрушительное.
Анна Петровна больше не могла стоять. Ноги подкосились, и она опустилась на колени прямо на пол.
— Прости… — вырвалось у нее вместе с рыданиями. — Катенька, прости меня… Я… я не знала…
Она плакала навзрыд, как ребенок, сотрясаясь всем телом. Это был плач стыда, страха и отчаяния.
— Я думала, это ты… Я была так жестока… А я… я больна… Я схожу с ума…
Катя подняла голову. Ее лицо было мокрым от слез. Она встала, подошла к свекрови и опустилась рядом с ней на колени. Она не сказала «я же говорила» или «за что ты так со мной». Она просто обняла ее. Крепко, как обнимают испуганного ребенка.
— Мама… — тихо сказала она, и в этом слове не было ни капли фальши. — Тише, мама. Все хорошо. Мы рядом.
Игорь подошел и сел на корточки рядом с ними, положив руки на плечи обеим своим женщинам. Он смотрел на мать, и в его взгляде была не жалость, а бесконечная боль и любовь.
— Мы справимся, мам, — твердо сказал он. — Ты слышишь? Мы справимся. Все вместе.
Анна Петровна рыдала в объятиях невестки, чувствуя, как ледяной панцирь страха и одиночества, сковывавший ее последние недели, начинает таять под теплом ее рук. Она не знала, что ждет ее впереди. Борьба с болезнью, визиты к врачам, постепенное угасание разума. Это будущее пугало ее до смерти. Но сейчас, в эту минуту, она знала одно. Она не одна. Ее капкан, который она готовила для другого, поймал ее саму. Но он же и привел ее к спасению. К горькому, страшному, но все-таки спасению в объятиях семьи, которую она чуть не разрушила.
