— Нет уж, дослушай! Я тебя растила — и то едва справлялась. Ты хоть представляешь, что это такое?
— Представляю.
— Ты еще молодая, можешь своих родить. — фыркнула мать.
— Миша, а вдруг она нас не полюбит? — Елена замерла у окна, прижав ладони к стеклу.
Михаил оторвался от ноутбука, снял очки и устало потер переносицу.
За десять лет совместной жизни он научился безошибочно угадывать настроение жены по одной только интонации.
Сейчас в ее голосе звенела тревога — та самая, что появилась три месяца назад, когда они подали документы на усыновление.
— Лен, ну мы же об этом говорили, — мягко произнес он. — Дети не могут не полюбить такую маму.
Она обернулась, и он увидел, как дрожат ее губы.
В последнее время эта дрожь появлялась все чаще — словно предвестник бури, готовой вот-вот разразиться.
— Какую такую? — горько усмехнулась она. — Бесплодную? Которая даже родить не смогла?
Михаил стремительно поднялся, в два шага оказался рядом с женой. Обнял за плечи, прижал к себе.
От нее пахло ромашковым чаем и той особенной, неуловимой горечью, что появляется у женщин, когда они долго плачут.
— Перестань себя накручивать, — прошептал он ей в макушку. — Ты будешь замечательной мамой. Самой лучшей. А Настенька…
Ты же видела, как она к тебе потянулась в первую же встречу!
Елена всхлипнула, уткнувшись ему в плечо. Три года поисков причины бесплодия, бесконечные обследования, четыре неудачные попытки ЭКО — все это измотало ее, выпило душу.
А потом появилась надежда — трехлетняя девочка с золотистыми кудряшками и удивительно серьезным взглядом карих глаз.
— Знаешь, — глухо проговорила Елена, — я каждый день захожу в детскую.
Сажусь в это розовое кресло, что мама подарила, и представляю, как буду читать ей сказки.
Как буду заплетать косички, печь блинчики по выходным.
— Так и будет, — уверенно кивнул Михаил. — Через неделю заберем нашу девочку, и все будет именно так.
Телефонный звонок разорвал уютную тишину их объятий.
Елена вздрогнула, отстранилась.
На экране высветилось имя их инспектора из опеки — Марины Сергеевны.
— Алло? — Елена включила громкую связь. — Да, слушаю вас.
— Елена Викторовна? Доброе утро. Тут такое дело… — голос в трубке звучал непривычно напряженно. — Вы не могли бы подъехать сегодня?
Есть важный разговор.
Елена переглянулась с мужем. В груди неприятно екнуло.
— Что-то с документами? — осторожно спросила она.
— Нет-нет, с документами все в порядке. В общем, появились новые обстоятельства. Давайте при встрече.
Через час они уже сидели в кабинете Марины Сергеевны — строгой женщины средних лет с неизменным пучком на затылке.
Она явно нервничала — теребила край папки с документами, избегала смотреть им в глаза.
— Понимаете, — наконец начала она, — вчера выяснилось, что у Насти есть братья. Двое. Семь и двенадцать лет.
Елена почувствовала, как немеет лицо. Михаил рядом замер, словно окаменел.
— Как братья? — выдавила она. — Почему мы узнаем об этом только сейчас?
Марина Сергеевна тяжело вздохнула.
— Они находились в другом детском доме.
Мать лишили прав два года назад, детей распределили по разным учреждениям.
Понимаете, по закону мы обязаны…
Дальше Елена слушала как сквозь вату. Что-то про права детей, про психологические травмы разлуки, про необходимость сохранять семейные связи.
В висках стучало: «Все напрасно, им не отдадут Настю. Не отдадут».
Домой они ехали молча. Михаил вел машину, стиснув руль до побелевших костяшек.
Елена смотрела в окно, но не видела ни домов, ни деревьев — только мелькающие пятна света и тени.
— Нужно все обдумать, — наконец произнес Михаил. — Спокойно, без паники.
Елена горько усмехнулась:
— Что тут думать? Мы планировали одного ребенка. Маленькую девочку. А тут…
— Может, это знак? — тихо предположил он. — Судьба?
— Судьба? — она резко повернулась к мужу. — Миша, ты себя слышишь? Трое детей! Сразу! Мы же с одним-то боимся не справиться!
Вечером приехала мать Елены — грузная, шумная Анна Петровна.
Едва переступив порог, она уже все знала и имела готовое решение.
— Даже не думайте! — безапелляционно заявила она, водружая на стол кастрюлю с борщом. — Это же безумие — троих сразу!
Вы что, с ума сошли?
— Мам… — начала было Елена.
— Нет уж, дослушай! — Анна Петровна воинственно уперла руки в бока. — Я тебя одну растила — и то едва справлялась. А тут трое!
Да еще и чужих! Ты хоть представляешь, что это такое?
— Представляю, — тихо ответила Елена. — Это дети, которым нужна семья.
— Вот только не надо этих слезливых соплей! — фыркнула мать. — Ты еще молодая, можешь своих родить.
А не получится — возьмете одну эту девочку, как планировали. Зачем вам лишняя головная боль?
Вечером позвонила свекровь — худощавая, язвительная Галина Николаевна. Ее мнение совпало с позицией Анны Петровны:
— Леночка, милая, ну куда вам троих? Вы же практически неопытные родители.
Начните с одного ребенка, присмотритесь, научитесь. А там, глядишь, и своих Бог даст все-таки.
Елена сидела на кухне, крутила в руках давно остывшую чашку чая. В голове крутились обрывки фраз: «неопытные родители», «лишняя головная боль», «своих родить».
Да разве дело в опыте? Разве можно научиться быть родителем по учебнику?
Михаил работал допоздна — видимо, тоже переваривал новости. Вернулся за полночь, осунувшийся, с красными от усталости глазами.
— Поговорил с ребятами на работе, — сказал он, присаживаясь рядом. — Знаешь, что самое интересное?
Все в один голос твердят: «Берите только девочку».
А я смотрю и думаю: а как же мальчишки? Что с ними будет?
Елена накрыла его руку своей:
— Я весь день об этом думаю. Представляешь, каково это — знать, что твою сестренку забрали в семью, а ты остался? — Она помолчала. — А знаешь, что самое страшное?
Я их уже люблю. Всех троих. Хотя даже в глаза не видела.
Михаил притянул ее к себе, поцеловал в висок:
— Я тоже, Ленка. Я тоже.
Елена стояла у дверей детского дома, до боли сжимая руку мужа.
Сердце колотилось где-то в горле, а во всем теле ощущалась странная легкость — будто она вот-вот взлетит.
Десять дней назад они приняли решение, перевернувшее их жизнь.
— Готова? — тихо спросил Михаил.
Она молча кивнула. Какая тут готовность, когда внутри все дрожит от страха и предвкушения?
Но отступать некуда — там, за этими дверями, их ждут.
Трое детей.
Их дети.
Марина Сергеевна встретила их в холле, улыбаясь непривычно тепло:
— С приездом! Ребята уже собраны, ждут в игровой.
В просторной комнате с разноцветными стенами их окружила оглушительная тишина.
Настя — их маленькое солнышко — сидела между двумя мальчиками.
Старший, Костя, хмурился и кусал губы.
Семилетний Дима смотрел исподлобья, крепко держа сестру за руку.
— Здравствуйте, — выдохнула Елена. — Ну вот, мы и приехали.
Настя первая нарушила оцепенение — вскочила, бросилась к ней:
— Мама! Мамочка!
От этого простого слова у Елены перехватило дыхание. Она подхватила девочку на руки, прижала к себе, чувствуя, как по щекам катятся слезы.
— Вы правда нас всех забираете? — глухо спросил Костя, не двигаясь с места. — Насовсем?
— Насовсем, — твердо ответил Михаил. — Если вы согласны, конечно.
Дима вдруг всхлипнул:
— А можно… можно мне тоже вас обнять?
Через час они уже ехали домой — все впятером в их семейной Honda.
Сзади мальчишки о чем-то шептались, Настя дремала между ними, убаюканная дорогой.
— Знаешь, — тихо сказал Михаил, не отрывая глаз от дороги, — кажется, мама была права. Мы действительно сумасшедшие.
— Самые счастливые сумасшедшие на свете, — улыбнулась Елена.
Первые дни слились в калейдоскоп новых впечатлений.
Робкие шаги по квартире, удивленные возгласы при виде собственных кроватей, неверие в глазах, когда Елена спрашивала, что приготовить на ужин.
— А это правда все наше? — спросил как-то Дима, разглядывая новенький рюкзак для школы.
— Правда, — ответила Елена, чувствуя, как сжимается сердце. — Все ваше.
Костя адаптировался труднее всех. Он словно ждал подвоха — не верил, что их правда не отдадут обратно.
По ночам Елена слышала, как он тихонько плачет в подушку.
— Дай ему время, — говорил Михаил, обнимая ее. — Он старший, ему пришлось труднее всех.
Свекровь приехала через неделю — без предупреждения, с пакетами продуктов и готовым набором советов.
Остановилась на пороге, оглядывая гостиную, где вперемешку валялись учебники, игрушки и раскраски.
— Господи, что за бардак! — всплеснула она руками. — Леночка, ну как же так можно? Дети должны знать порядок!
— Мама, — твердо сказал Михаил, — мы сами разберемся. Спасибо за продукты.
Елена заметила, как напрягся в углу Костя, как испуганно прижалась к брату Настя.
Нет, этого она не допустит.
— Галина Николаевна, — произнесла она неожиданно жестко, — если хотите остаться — милости просим.
Но учтите: здесь мой дом и мои правила. А дети учатся жить в новой семье. Как и мы.
Анна Петровна оказалась сговорчивее. Может, потому что застала внуков за совместным просмотром мультиков — уютных, притихших, доверчиво прижавшихся друг к другу.
— А знаешь, — сказала она дочери на кухне, — в них что-то есть. Особенно в старшем — такой серьезный парень растет.
Дни складывались в недели, недели — в месяцы.
Постепенно жизнь обретала новый ритм. Утренняя суматоха со сборами в школу и детский сад.
Вечерние посиделки за уроками. Субботние походы всей семьей в парк.
Костя впервые назвал их мамой и папой через полгода — когда Михаил сидел с ним до трех ночи над сложной задачкой по математике.
— Пап, — сказал он, зевая, — а можно я после школы в футбол поиграю?
У Михаила чуть ручка из рук не выпала. А Елена, услышав это из кухни, тихонько заплакала от счастья.
Дима раскрылся неожиданно — оказался невероятным фантазером и выдумщиком.
Его истории заставляли смеяться всю семью, а воскресные завтраки без его сказок казались уже неполными.
А Настя? Настя просто любила. Всех и сразу — искренне, безоглядно, как умеют только маленькие дети.
Она стала связующим звеном, маленьким солнышком, вокруг которого вращалась вся их новая жизнь.
Год спустя они устроили большой семейный праздник.
Пришли все — даже Галина Николаевна, смирившаяся наконец с решением сына.
Вечером, укладывая детей спать, она поймала себя на мысли: вот оно, счастье.
Не идеальное, не книжное — живое, настоящее, с синяками и шишками, с бессонными ночами и разбросанными игрушками. Но их собственное, выстраданное, долгожданное.
А в спальне ее ждал сюрприз — самодельная открытка на подушке, старательно выведенные детскими почерками слова:
«Самой лучшей маме на свете».
