— Да как ты могла?! — Голос Эльвиры в телефонной трубке срывался на визг. — Мне из-за тебя что, стажировку отменять?! Повышение накрылось! А ты… — Она задохнулась от возмущения.
— Эля, я предупреждала заранее, — устало произнесла она. — Это не моя вина, что ты не поверила.
— Не твоя?! — взорвалась сестра. — А чья же? Кто всё это время помогал мне с детьми? Кто давал мне возможность работать?
— Эля, не слушай эту упрямицу! Конечно, она присмотрит за детьми, пока тебя не будет.
Алина закатила глаза. Сколько раз она уже сказала своё «нет»? Её никто не слушал. Её желания и стремления, её жизнь никого не интересовали. Главное — помочь Эльвире. 
Эльвира же жила правильно. У неё семья. У неё дети, а значит, все должны перед ней стелиться.
Ну как все… В основном, конечно, Алина. Уж её-то хотелки точно могут подождать год-другой, пока Эльвира не встанет на ноги.
А пока ей нужна нянька для троих её детей. И, конечно, это должна быть Алина. Кто же ещё?
— Я не хочу всё время быть нянькой для племянников, — заявила младшая дочь, сжимая в руках альбом с рисунками.
Через неделю нужно ехать на вступительные экзамены, иначе придётся пропускать год, пересдавать ЕГЭ. И ещё год по первому требованию нянчить племянников.
— Что ты такое говоришь, Алина? — Её голос прозвучал тихо, почти шёпотом. — Эля одна с тремя детьми, ты же знаешь… Ты должна подумать о сестре!
— Да? — Алина вскинула подбородок. — А кто подумает о моём будущем? Мне на экзамены ехать!
— Ты опять со своими фантазиями? — вздохнула мать, возвращаясь к мытью посуды. — Какая академия, какой художник? Эля вон замуж вышла в твоём возрасте. А ты…
— И где теперь её муж? — перебила Алина. — Сбежал! Потому что Эльвира думает только о себе. А теперь и меня хочет использовать.
— Используют тряпки, — сухо отрезала Инесса Тимуровна. — А ты — сестра. И должна помогать.
Алина резко развернулась и выбежала из кухни, хлопнув дверью так, что задребезжали стёкла.
История с няньканьем тянулась уже второй год. Когда муж Эльвиры сбежал с секретаршей (какая банальность!), именно Алина первой бросилась помогать. Сначала это были вечера и выходные — посидеть с малышами, пока Эльвира ходит на собеседования. Потом Эльвира устроилась на работу, и Алине приходилось забирать племянников из садика, кормить их ужином, укладывать спать. К своим домашним заданиям она приступала глубоко за полночь, засыпая над учебниками.
Алина любила детей — шумную семилетнюю Владиславу с вечно растрёпанными косичками, тихоню Веру, которая в свои пять лет уже могла часами рисовать карандашами, в этом она пошла в тётю, и трёхлетнего Валентина, липнувшего к Алине как репейник. Но с каждым месяцем требования Эльвиры росли, а времени на себя оставалось всё меньше.
Школьные учителя прочили Алине блестящее будущее. Особенно восторгалась её работами Римма Сергеевна, преподавательница ИЗО, бывшая участница многих выставок. Она-то и подкинула идею поступать в художественную академию, даже написала рекомендательное письмо. Когда Алина впервые заикнулась об этом дома, мать лишь снисходительно улыбнулась: «Ты ещё скажи, что балериной хочешь стать». О том, что Алина уже отправила документы и её рисунки прошли предварительный отбор, дома никто не знал.
Понимая, что поддержки от родни она не дождётся, в июле, после выпускного, она устроилась на подработку курьером. Надеялась заработать на билет и проживание. Но постоянно приходилось тратиться на какие-то мелочи для племянников.
На билет-то ей хватит… А где там жить… Да к чёрту, разберётся. Отступать она не собиралась. Да, может, ещё и отпустят?
Но сегодня утром Эльвира влетела в дом и радостно закричала:
— Меня повышают! — Она обняла мать. — Представляешь, я буду начальником отдела! Правда, нужно пройти стажировку в головном офисе, там, в областном… Две недели.
— Это же замечательно! — всплеснула руками Инесса Тимуровна.
— Да, только… Кто с детьми будет? Мне уезжать через три дня.
И тут взгляды обеих одновременно обратились к Алине, сидевшей за столом с эскизами. Именно в этот момент что-то щёлкнуло внутри у девушки. Две недели. Именно столько длились вступительные экзамены в академии. Эльвира уезжает на стажировку именно тогда, когда ей нужно быть в другом городе на экзаменах.
— Алиночка, — начала Эльвира медовым голосом, — ты же сможешь взять отпуск на работе? Они не могут тебя заставлять. Ты ведь несовершеннолетняя. Всего на две недельки. Я знаю, ты любишь племяшек…
Алина почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения, копившаяся все эти месяцы. Она резко захлопнула скнтч-бук.
— Нет.
Нагруженная сумками, Алина стояла на автовокзале. Утренний воздух был свеж, где-то щебетали невидимые птицы. Уезжать приходилось тайком, потому что дома всё превратилось в поле битвы.
Все последние дни на Алину давили со всех сторон. Эльвира рыдала и кричала, что сестра предаёт семью. Мать устраивала молчаливый бойкот, а потом вдруг разражалась гневными тирадами о неблагодарности. Даже отец, обычно не вмешивавшийся в женские разборки, буркнул за ужином: «Могла бы и помочь сестре. Не до рисулек сейчас».
Спасение пришло неожиданно. Соседка по лестничной клетке, Алла Артуровна, бывшая учительница музыки, однажды перехватила Алину у подъезда. Разговорились — Алла Артуровна всегда интересовалась её рисунками. Алина не выдержала и расплакалась, выложив всю историю.
— Детка, — тихо сказала Алла Артуровна, положив морщинистую ладонь на руку девушки, — я тебя понимаю как никто. Мне тоже когда-то пришлось выбирать между музыкой и… — Она махнула рукой. — Не важно. Я выбрала «семейный долг». И знаешь, всю жизнь потом жалела.
На следующий день соседка вручила Алине конверт.
— Вот деньги, на две недели хватит. Вернёшь, когда сможешь. — И добавила со странной улыбкой: — Я на тебя ставлю, девочка.
Автобус подкатил к тротуару, шурша шинами. Алина подхватила сумки и шагнула в открывшиеся двери.
Впереди был самый трудный разговор в её жизни.
— Да как ты могла?! — Голос Эльвиры в телефонной трубке срывался на визг. — Мне из-за тебя что, стажировку отменять?! Повышение накрылось! А ты… — Она задохнулась от возмущения.
Алина сидела на скрипучей кровати в дешёвом хостеле. За стеной кто-то громко храпел, под потолком гудела старая лампочка. Первый экзамен был сдан, впереди ещё три.
— Эля, я предупреждала заранее, — устало произнесла она. — Это не моя вина, что ты не поверила.
— Не твоя?! — Взорвалась сестра. — А чья же? Кто всё это время помогал мне с детьми? Кто давал мне возможность работать? А теперь ты просто… просто…
— Просто решила пожить своей жизнью? И предупредила об этом заранее! — Тихо закончила Алина. — Эля, я люблю твоих детей. Но я не могу быть их второй мамой. У тебя был выбор: нанять няню, обратиться в службу поддержки, наконец, попросить маму помочь…
— Мама работает! — Возмутилась Эльвира.
— А я, значит, не работаю и не учусь?
В трубке повисло молчание, а потом Эльвира произнесла ледяным тоном:
— Если ты сейчас не вернёшься, можешь вообще к нам не приезжать. Для детей тётя Аля умерла. Поняла?
Алина почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она любила племянников. Неужели цена её свободы — отказ от общения с ними?
— Эля, не надо так, — прошептала она. — Дети ни в чём не виноваты.
— Вот именно! — Отрезала сестра. — И им не нужна тётя! А ты их бросила!
Звонок прервался. Алина долго сидела, глядя на потухший экран телефона. Потом медленно поднялась, достала из сумки папку с рисунками и принялась перебирать работы, которые завтра нужно будет представить экзаменационной комиссии.
Следующие дни превратились в круговорот экзаменов, волнений и бессонных ночей. Алина рисовала как никогда — страх, злость, обида, надежда — всё выплёскивалось на бумагу. Когда экзаменатор, седой художник с пронзительными глазами, спросил её, почему на всех работах люди выглядят запертыми в клетках из собственных рук, она не смогла сдержать слёз.
— Я… Я не специально. Просто так получается.
— Не извиняйтесь, — Покачал головой экзаменатор. — В этом ваша сила. Вы рисуете то, что чувствуете. Это настоящее искусство.
Когда Алина позвонила матери сообщить, что поступила и что ей дают место в общежитии, Инесса Тимуровна только сухо произнесла:
— Поздравляю. Теперь ты довольна?
— Мама, пожалуйста, — Начала Алина.
— Что, мама? Ты хоть представляешь, как нам пришлось выкручиваться? Я с работы по школам и садикам едва успеваю! Отец сам себе готовит! Соседку приходится напрягать! А она там не пойми где и не пойми с кем.
Алина закрыла глаза. Значит, детей всё-таки есть кому смотреть.
— Я приеду через неделю, соберу вещи перед учебным годом, — сказала она. — Можно я хотя бы повидаюсь с племянниками?
— Спроси у сестры, — Холодно ответила Инесса Тимуровна. — Это её дети.
После этого разговора Алина ещё долго сидела на скамейке в парке, глядя на резвящихся малышей с родителями. Потом достала скетчбук и начала рисовать. Из-под карандаша проступал двор их дома. Три маленькие фигурки у окна — Владислава, Вера и Валентин. Они смотрели вдаль, будто выглядывая кого-то. За их спинами громоздились прутья оконной рамы, похожие на клетку.
Алла Артуровна открыла дверь сразу, словно ждала звонка.
— Проходи, дорогая. Рассказывай, как экзамены?
Они сидели на кухне у соседки, пили чай с лимоном и говорили. Обо всём. О поступлении, о новой жизни в общежитии, о первых студенческих работах.
— Вы не пожалеешь, что поддержала меня? — спросила вдруг Алина. — Вас ведь тоже, наверное, осуждают…
Алла Артуровна усмехнулась.
— В моём возрасте уже наплевать на осуждение, — Она сделала глоток чая. — Да и потом, будут сильно ворчать, тоже за детьми приглядывать откажусь. Знаешь, я увидела в тебе себя. Когда-то мне предложили учиться в консерватории. А моя мать заявила, что музыкантша — не профессия, нужно выходить замуж и рожать детей. Я послушалась. Вышла. Родила. И всю жизнь думала: а что, если бы…
Она помолчала, потом добавила тихо:
— Всегда отстаивай своё право на собственную жизнь, Алина. Всегда.
Валентин заметил её первым. Завизжал, бросился к песочнице, где Алина неуверенно топталась с игрушечным грузовиком в руках.
— Тётя Аля! Тётя Аля!
Следом подскочила Владислава, за ней, немного стеснительно, подошла Вера.
— Ты вернулась? Совсем? — Владислава цеплялась за её руку. — Бабушка говорила, ты теперь далеко учишься.
— Да, я ненадолго, — Алина присела на корточки, обнимая всех троих. От них пахло детским мылом и домом. — Я привезла вам подарки.
Дети радостно запрыгали, но тут раздался резкий окрик:
— Влада! Вера! Валя! А ну быстро сюда!
Эльвира стояла у входа в детскую площадку, скрестив руки на груди. Лицо перекошено от злости.
— Не приставайте к тёте, — Процедила она, когда дети неохотно подошли к ней. — У неё теперь своя жизнь, ей некогда с вами возиться.
— Эля, пожалуйста, — Начала Алина, протягивая пакет с подарками. — Я хотела…
— Оставь себе, — Отрезала сестра. — Мои дети не нуждаются в подачках. Пойдёмте, дети.
Она развернулась и пошла прочь, таща за руки упирающихся малышей. Валентин оглядывался и тихо плакал. Вера спотыкалась, не успевая за размашистым шагом матери. Только Владислава обернулась и крикнула:
— Мы тебя любим, тётя Аля!
Стоя у окна в мастерской художественной академии, Алина смотрела на заснеженный двор. Прошло полгода с тех пор, как она переступила порог этого здания — испуганная абитуриентка с огромной папкой рисунков. Теперь она была на своём месте.
Её первая серия работ «Клетка» готовилась к студенческой выставке. Преподаватели отмечали её «сильный индивидуальный стиль» и «поразительную эмоциональную глубину для начинающего художника».
На мольберте стоял почти законченный холст — трое детей у окна. Их лица повёрнуты к зрителю, но взгляды устремлены вдаль, туда, где за оконной рамой-клеткой виднеется свободное небо. За спиной Алины скрипнула дверь.
— Это твои племянники? — спросила вошедшая однокурсница.
— Да, — кивнула Алина. — Владислава, Вера и Валентин.
— А почему они в клетке?
Алина задумалась, подбирая слова.
— Потому что иногда… иногда, спасая себя, ты не можешь спасти всех, кого любишь.
Она отложила кисть и достала телефон. Открыла мессенджер и начала писать новое сообщение: «Дорогая Эля, я знаю, ты злишься на меня, и, возможно, имеешь право. Но давай поговорим — ради детей. Я очень скучаю по ним…»
Написала и стёрла. Потом ещё раз написала и снова стёрла. Нет, это не сработает. Эльвира слишком упряма, слишком привыкла получать всё, что хочет. Вместо этого Алина открыла диалог с Аллой Артуровной.
«Можно я приеду на выходные? — написала она. — Хочу показать Вам эскизы новой серии. И ещё… Вы не могли бы как-нибудь привести детей в парк? Я очень соскучилась».
В ответ почти мгновенно пришло: «Конечно, дорогая. Я всё устрою».
Алина улыбнулась. Ей предстоял долгий путь к примирению с семьёй. Возможно, с Эльвирой они никогда не станут прежними. Но она найдёт способ не потерять племянников. И при этом не потерять себя.
Она вернулась к картине. Осталось добавить последний штрих — луч света, падающий на детские лица сквозь прутья решётки. Намёк на надежду. На то, что даже в самой прочной клетке можно найти выход.
Или хотя бы просвет.
