— Явились? — презрительно бросила Настя, — как стервятники слетелись на наследство? А нечего делить! Дедушка перед смертью все, что имел, мне отдал. Вспомнили про старика? А где вы были раньше?!
Захар Ильич закончил делать набросок и внимательно осмотрел холст. Несколько лишних штрихов, которые он сделал случайно, не портили общей картины, и Захар Ильич, довольный результатом, удовлетворенно кивнул. Потом отставил мольберт в сторону и направился на кухню.
— Егор, — позвал он, разливая по чашкам кофе, — идем, пропустим по чашечке.
Вскоре в дверном проеме возник высокий молодой человек в вытянутой футболке и грязных джинсах. Это был сын Захара Ильича, Егор. Он расположился напротив отца, взял в руки чашку и сделал осторожный глоток. Кофе был слишком горячим, так что он обжег язык и поперхнулся.
— Завтра еду в город, — сказал Егор отцу, — надо навестить кое-кого.
Захар Ильич отставил чашку и посмотрел на него своими серыми выцветшими глазами.
— По работе? — насторожился он.
Егор хотел было проигнорировать его вопрос, но отец продолжал испытующе смотреть на него, так что он сдался.
— Да нет, — проговорил он, — просто надо встретиться с одним человеком.
Захар Ильич разочарованно выдохнул и вернулся к кофе.
— А где Таня? — вдруг спросил он у Егора, — что-то давно от нее не было вестей. Куда она делась?
Егор, заметно обеспокоенный его неожиданным вопросом, сделал вид, что стирает с клеенки какое-то старое пятно.
— Мы расстались, — коротко бросил Егор, — уже неделю как. 
Захар Ильич тут же поднялся из-за стола и оперся на него кулаками.
— Ты же говорил, что она беременна, — сурово спросил он, — как же так случилось?
Егор, не желая больше продолжать этот неприятный разговор, встал и направился к двери.
— Да какая разница, — бросил он через плечо, — что я, маленький что ли, отчитываться перед тобой?
Через минуту послышался хлопок входной двери, закрывшейся за Егором. Захар Ильич, оставшись в одиночестве, налил себе еще кофе и мрачно посмотрел в окно.
Егор был единственным сыном Захара Ильича и единственным близким человеком на свете. После смерти своей жены Ольги он воспитывал его в одиночку. Когда умерла Ольга, Егор был совсем еще маленьким, и Захару Ильичу пришлось взять на себя обязанности матери и отца одновременно. Когда Егор немного подрос, он часто спрашивал отца о том, почему у него нет матери, и тот отвечал, что мама всегда рядом с ним, просто Егор ее не видит. Впоследствии, когда Егор понял, что мама умерла, он больше не мучил отца этими тяжелыми для него расспросами, и Захар Ильич так и не рассказал сыну, какой была его мать при жизни.
Шло время. Егор окончил школу и поступил в институт, но внезапно бросил учебу и вернулся из города обратно в поселок. Захар Ильич не стал допытываться у сына о причинах этого неожиданного поступка и молчаливо принял выбор сына. Чтобы не сидеть на шее у отца, Егор нашел работу в соседнем поселке и именно там познакомился с Таней.
Именно Таня была причиной сегодняшней ссоры Захара Ильича с сыном. Когда Егор впервые представил Таню отцу, она сразу пришлась по ему по душе. Таня была на два года старше Егора, ей было двадцать пять, но выглядела она гораздо моложе. У нее были длинные каштановые волосы, заплетенные в широкую косу и большие синие глаза, слегка раскосые, так что казалось, что она постоянно смотрит куда-то вдаль.
— Красивая девушка, — одобрил выбор сына Захар Ильич, — у вас с ней как? Все всерьез или не очень?
Егор заверил отца, что они с Таней обязательно поженятся, только нужно немного подождать и встать на ноги.
— А чего ждать? — недоумевал Захар Ильич, — если вам нужны деньги, так я дам. Эдак можно до старости ждать.
Но Егор настаивал на том, что хочет всего добиться сам.
— Стыдно мне брать у тебя деньги, — возразил Егор, — даже в долг.
И снова Захар Ильич не стал перечить сыну.
— Что ж, — согласился он, — дело твое. Но если передумаешь — всегда можешь рассчитывать на меня.
Время шло, а Егор все никак не вставал на ноги. Его зарплаты едва хватало на еду и одежду, и он, не в силах ничего изменить, смирился с этим.
— Некоторые живут еще хуже, — не унывал он, — сейчас всем сложно, не только мне.
Захар Ильич спрашивал его, когда он собирается сыграть свадьбу, но Егор лишь отмахивался, выдавая раз за разом новые причины, по которым он не мог сочетаться с любимой женщиной браком. Между тем выяснилось, что Таня забеременела, и отцом, по всей видимости, был Егор. Захар Ильич несколько раз тактично намекнул ему, что не дело, если дети родятся вне брака, но Егор был не пробиваем.
— Чушь, — парировал он, — мы же не в средневековье живем. Кому какое дело, как родятся дети?
Захар Ильич потерял терпение и умыл руки.
— Как знаешь, — махнул он рукой, — твои дети, тебе и отвечать».
***
Прокрутив все это в голове, Захар Ильич поднялся из-за стола, отнес чашки в раковину и решил вновь вернуться к работе. Он снова подошел к мольберту, взглянул на испещренный тонкими линиями холст и остался несколько разочарованным. Набросок, которым он был доволен еще каких-то пятнадцать минут назад, теперь казался ему неказистым и топорным, как работа первокурсника.
Он попытался исправить набросок, но уголь, ранее скользивший по холсту как фигуристка, теперь вяз в нем, словно в болоте. Захар Ильич переломал уголь пополам и бросил в мусорную корзину; туда же отправился и набросок, который он безжалостно сорвал с мольберта. Захар Ильич устало опустился на плетеное кресло и принялся монотонно раскачиваться, погружаясь то ли в сон, то ли в транс. Пробыв в этом состоянии несколько минут, Захар Ильич резко поднялся и направился в комнату сына.
В комнате Егора, как всегда, царил беспорядок. На кровати валялись потрепанные книги и вырезки из журналов, пустые сигаретные пачки и вырванные из блокнота листки с
какими-то расчетами. Захар Ильич покопался в этом брошенном имуществе и, не обнаружив ничего интересного, переключил свое внимание на письменный стол. Он открыл верхний ящик, вытащил оттуда несколько тетрадей, перелистал их и положил обратно.
Во втором ящике покоились фляжка с булькающим внутри, остро пахнущим напитком, зажигалка и латунный портсигар. Снова ничего интересного. Захар Ильич без всякой надежды открыл последний, нижний ящик, в котором находились игрушечные машинки, которые в детстве собирал Егор и, увидев их, удрученно вздохнул. Он хотел было закрыть ящик, как вдруг его внимание привлекло что-то белое, находившееся под одной из машинок.
Захар Ильич убрал игрушку в сторону и нашел лежавшую обратной стороной вверх фотографию. В одном углу ее была надпись, написанная мелким аккуратным почерком.
— Егору от Регины, — прочел Захар Ильич три красиво выведенных слова.
Он перевернул фотографию и увидел изображенную на ней молодую девушку с короткими черными волосами.
— Регина, — повторил вслух Захар Егорович.
Он машинально сунул фотографию в карман рубашки и быстро вышел из комнаты сына, совсем позабыв закрыть стол.
— С какой это стати ты рылся в моих вещах? — спросил отца Егор, вернувшись домой.
Он выдвинул приоткрытый ящик и, не обнаружив там фотографии, в ярости разбросал машинки по полу. Захар Ильич вспомнил про фотографию и вытащил ее из кармана.
— Кто эта Регина? — спросил он сына, возвращая ему фотографию. Егор вырвал фото из его рук и спрятал в карман.
— Не твое дело, — буркнул он, — нечего было копаться в моем столе.
Захар Ильич быстро подскочил к сыну и схватил его за грудки.
— Как раз-таки мое, — угрожающе прошипел он, — значит, обрюхатил одну, теперь взялся за другую? Не стыдно тебе?
Егор вывернулся из его рук и отпрыгнул назад.
— Что хочу, то и делаю, — выпалил он, — это моя жизнь, а не твоя!
Захар Ильич скрестил на груди руки и растянул губы в каком-то странном подобии улыбки.
— Твоя, — тихо подтвердил он, — а знаешь что? Собирай-ка свои вещи и съезжай отсюда, раз уж ты такой взрослый!
Егор гордо вскинул подбородок и сверкнул глазами.
— Как хочешь, папа, — процедил он, — и без тебя, небось, проживу!
Он стащил со стены рюкзак, побросал в него вещи и вскинул его на плечи. После чего бросился к двери.
— Счастливо оставаться, — тихо произнес он, и Захар Ильич молча кивнул.
***
Прошло полгода с того момента, как Егор покинул дом отца. Захар Ильич, все еще держа на него обиду, так ни разу с ним не связался. После неожиданного ухода сына он замкнулся в себе и погрузился в творчество, сутки напролет он стоял возле мольберта, покрывая холсты штрихами и мазками, которые соединялись в пейзажи, портреты и абстрактные пятна. Закончив одну картину, он сразу же принимался за другую, так что вскоре их некуда было ставить.
Часть картин Захар Ильич продал, другую часть раздарил своим немногочисленным знакомым и друзьям, а те оставшиеся, которые Захар Ильич считал наименее удачными, он попросту сжег в печке, используя их в качестве трута. Когда одержимость творчеством немного оставила его, Захар Ильич ощутил такую небывалую усталость, что почти целый месяц не выходил из дома. Еду ему приносила его соседка, Екатерина Максимовна, и она же была его единственной собеседницей. Она-то однажды и сообщила ему, что он стал дедом.
— Слыхала я от одной знакомой, — сказала Екатерина Максимовна Захару Ильичу, —будто у Татьяны, подруги твоего Егора, родилась двойня. Вот как.
Захар Ильич, в это время обедавший, застыл с поднесенной ко рту ложкой.
— Двойня? — недоверчиво переспросил он, и соседка поспешно кивнула.
— Так говорят, — пожала она плечами, — вроде как мальчик и девочка.
Захар Ильич спросил у нее, где сейчас Татьяна, но Екатерина Максимовна лишь развела руками.
— Сказали, что уехала куда-то, наверное, в город, — ответила она, — в поселке-то с двумя детьми не сахар.
Захар Ильич нахмурился и отодвинул тарелку.
— Да, — пробормотал он, — ну и ну!
После ухода соседки, Захар Ильич долго обдумывал принесенную ей новость, куря одну сигарету за другой. Он стал дедом, но что с того проку? Внуков-то он все равно вряд ли увидит. От Егора тоже не было никаких вестей, да и вряд ли он был бы рад узнать, что стал отцом сразу двоих детей. А может быть, у него уже есть дети от другой девушки, и Захар Ильич уже дважды дед, только этого еще не знает. Захар Ильич опустошил одну пачку, вытащил из кармана другую, закурил еще сигарету и снова погрузился в раздумья.
Вскоре комната заполнилась таким густым дымом, что случайно вошедшему в нее человеку показалось бы, что он попал в непроглядный туман. Но Захар Ильич не обращал на это никакого внимания, голова его была забита мыслями о внуках, и он, представляя, как Таня сейчас нянчится с ними где-то далеко, неожиданно для себя заплакал.
Спустя два месяца, в холодный ноябрьский день, когда Захар Егорович пытался растопить печку, его домашний телефон зазвонил так неожиданно и громко, что старый художник едва не упал в обморок от испуга. Он тяжело поднялся и подошел к телефону.
— Захар Ильич? — спросил из трубки незнакомый женский голос, — это Регина. Я тут по поводу одного дела.
Захар Ильич, вспомнив лицо девушки с найденной в столе сына фотографии, ответил, что внимательно ее слушает.
— Егор умер, — слова Регины застряли в ушах Захара Ильича, — завтра похороны… Вы приедете?
Захар Ильич опустился на стул и сглотнул саднивший горло комок.
— Как… умер? — заикаясь, спросил он, — когда?
Регина ответила не сразу.
— Он уехал работать на вахту, — наконец произнесла она, — там случилась какая-то пьяная драка, и его больше нет…
Она пробормотала сухие соболезнования и слова поддержки и поспешила закончить разговор. Захар Ильич еще долго сидел, прижимая трубку к уху, а после с силой опустил ее на телефон и закричал так громко, что у него зазвенело в ушах.
***
На похоронах Егора Захар Ильич стоял в стороне ото всех, наблюдая, как гроб сначала опускают в землю, а потом засыпают тяжелой мерзлой землей. Когда могила была засыпана и укрыта венками, люди стали потихоньку расходиться, крестясь и скорбно покачивая головами. Захар Ильич все так же неотрывно смотрел на могильный холм и так глубоко погрузился в себя, что совсем не заметил, как к нему подошла девушка с ребенком.
— Захар Ильич, — произнесла она, трогая его за плечо, — Захар Ильич, здравствуйте.
Захар Ильич оторвал взгляд от могилы и посмотрел на нее своими стеклянными глазами.
— Я — Регина, — представилась девушка, — а это сын Егора, Артем. Ваш внук…
Захар Ильич молча посмотрел сначала на нее, потом на ребенка, а затем снова уставился на могилу.
— Я думала, вы захотите взглянуть на внука, — несколько смутившись, сказала Регина, — но, смотрю, вы не в настроении.
Захар Ильич дернулся от накатившей от него судороги и сжал кулаки до хруста в костяшках.
— В настроении? — переспросил он глухо, — а какое у меня может быть настроение?
Он вперился в Регину таким свирепым взглядом, что она невольно отшатнулась.
— Если бы не ты, все было бы по-другому, — тихо произнес Захар Ильич, — Егор был бы жив, а я был бы счастлив.
Он хотел добавить еще что-то, но лишь сплюнул себе под ноги и побрел прочь, пиная носками ботинок пожухлую листву.
— Хотите вы того или нет, — крикнула ему Регина, — но Артем — ваш внук!
Захар Ильич не остановился, чтобы ей ответить. Слова Регины пролетели мимо его ушей, и он, выбравшись на главную дорогу, пошел следом за покидающей кладбище траурной процессией.
***
Минуло пять лет с того момента, как Захар Ильич потерял единственного сына. Тоска, вызванная этим событием, не покидала сердца старого художника, который за последние годы постарел еще больше. Его голова была полностью седой, глубокие морщины избороздили впалое лицо, а серые выцветшие глаза выцвели еще больше. Захар Ильич все реже брал в руки карандаш и краски; вдохновение почти не посещало его, а те немногие картины, что он написал за это время, выглядели сумрачно и тревожно, что даже сам Захар Ильич боялся на них смотреть и хранил в темном чулане, скрытом от посторонних глаз потайной дверью.
— У меня там собака ощенилась, — как-то раз сказала Захару Ильичу соседка Екатерина Максимовна, — ты бы зашел посмотреть. Может, взял бы одного себе. Подросли уже щеночки-то.
Захар Ильич усмехнулся.
— Он же у меня с тоски помрет, — ответил он, — с собакой играть надо, воспитывать там. А я не особо-то во всем этом разбираюсь.
— Ну сына же воспитал, — засмеялась она и, заметив мелькнувшую на лице Захара Ильича тень, тут же осеклась, — все равно, взял бы… Глядишь, и повеселел бы немного. Собаки они как дети, с ними не соскучишься.
Захар Ильич равнодушно махнул рукой.
— Зайду, — сдался он, — посмотрю, что там у тебя за дети.
Захар Ильич долго рассматривал возившихся возле матери щенков и наконец выбрал одного, белого пухлого мальчика с черным пятном на носу.
— Возьму этого, — сказал он Екатерине Максимовне.
Захар Ильич сунул щенка за пазуху, и тот тихо заскулил, предчувствуя расставание с родичами.
— Назову тебя Пикассо, — сказал Захар Ильич попискивающему щенку, — как тебе имечко?
Пикассо заурчал и вцепился зубами в пуговицу на кофте. Захар Ильич отнес щенка домой, напоил его молоком и положил на лежанку, и Пикассо тут уснул, сопя и причмокивая, точь-в-точь как грудной ребенок.
***
Годы мчались вперед, как ужаленные оводом кони. Дни сливались в недели, недели перетекали в месяцы, а месяцы складывались в года. Колесница времени несла Захара Ильича вперед, и он, смирившись с мимолетностью бытия, встречал закат своей жизни. Память его превратилась в диапроектор с выцветшей пленкой, он с трудом вспоминал лицо сына, который ушел так давно, что Захару Ильичу казалось, будто его и вовсе никогда не было.
Регина и ее внук больше ни разу не связались с ним, и он совсем позабыл об их существовании. Все, что было связано с Егором, ушло навсегда. Захар Ильич каждый день думал о том, что после его смерти их род, возникший, быть может, еще в незапамятные времена, пропадет навеки, и это больно ранило его душу. Не находя себе покоя, Захар Ильич брался за кисть и дрожащей рукой выводил на холсте слабые мазки, пытаясь оставить миру хоть что-нибудь после себя.
— Цветы и песни, — твердил он, нанося на холст мазок за мазком, — я оставляю вам цветы и песни. Большего у меня для вас нет.
В один из весенних дней, когда Захар Ильич заканчивал очередную картину, стоя у открытого окна, кто-то тихо постучался в угол его дома. Захар Ильич отложил измазанную краской кисть в сторону и, вытерев руки, пошел открывать ворота.
— Кто там? — спросил он, спускаясь с крыльца.
Из-за ворот тут же донесся журчащий девичий голос.
— Захар Ильич, — произнес он имя старика, — откройте, пожалуйста.
Захар Ильич в удивлении распахнул ворота и увидел стоявшую напротив него девушку. Девушка была совсем еще молодой, примерно лет двадцати от роду. На ее узкие плечи, покрытые зеленым платьем, сбегал поток светлых волос, а на слегка кругловатом лице застыло выражение робости и смущения.
— Можно войти? — спросила она Захара Ильича и, дождавшись его утвердительного кивка, зашла во двор. Захар Ильич проводил ее в дом и усадил на стул.
— Не знаю, как это сказать, — начала девушка, теребя в руках ручку от сумки, — в общем, я — ваша внучка.
Захар Ильич неловко ступил и тут же приземлился на свое кресло.
— Как это? — непонимающе спросил он, — ты точно в этом уверена?
Девушка немного поерзала на стуле, словно сидела на чем-то остром.
— Моя мама… Татьяна, — негромко произнесла она, — дала мне ваш адрес. Она сказала, что вы отец моего отца, Егора. Наверное, вы уже забыли мою маму, столько лет прошло…
Татьяна… Услышав это имя, Захар Ильич вспомнил светловолосую девушку с широкой косой; он пригляделся к сидевшей наискосок от него девчушке и невольно отметил их поразительную схожесть.
— Как же тебя зовут? — спросил Захар Ильич.
— Настя, — ответила девушка.
Они некоторое время сидели молча, слушая постукивания точильщика в одной из стен.
— Как твоя мама? — спросил наконец Захар Ильич, — почему она не приехала?
Настя выпустила из рук сумку и отодвинула ее ногой под стул.
— Она умерла, — ответила она, — месяц назад. Почечная недостаточность, она болела очень долго.
Настя кашлянула, будто избавляясь от застрявших в горле слов.
— Мы с моим братом Никитой остались одни, — продолжала она, — он в прошлом году поступил в военное училище и теперь далеко, а я вот решила поехать к вам.
Внезапно из-под стула, на котором сидела Настя, высунулась массивная лапа и потрогала ее ногу, так что Настя подскочила от неожиданности.
— Не бойся, это Пикассо, — успокоил ее Захар Ильич, — эй, Пикассо, хватит прятаться!
Изрядно постаревший Пикассо выбрался из своего укрытия и подошел к Насте.
— А где мой отец? — спросила Настя, поглаживая пса по холке.
Захар Ильич тяжело вздохнул.
— Умер, — ответил он, — давно уже, лет двадцать тому назад.
Настя опустила голову и втянула ее в плечи.
— Значит, я теперь сирота, — проговорила она печально, — совсем одна.
Захар Ильич подошел к ней и погладил по плечу.
— Ну почему, — улыбнулся он, — у тебя же есть брат, и мы с Пикассо, два дряхлых старика. Да, Пикассо?
Пес посмотрел на него своими желтыми глазами и облизнулся.
— Пора обедать, — понял его знак Захар Ильич, — ну, давай к столу, выпьем за знакомство.
Так Настя обрела давно потерянного деда, а Захар Ильич — давно потерянную внучку. Настя поселилась у него, тем самым избавив деда от хлопот по дому и хронической черной меланхолии, и благодаря Насте Захар Ильич ощутил давно позабытое чувство вдохновения. Он написал еще несколько картин, отправил их в город и все вырученные деньги отдал Насте.
— Мне они совершенно ни к чему, — сказал Захар Ильич, вручая деньги внучке, — я и раньше не гнался за деньгами, а уж теперь и подавно.
Настя нехотя взяла деньги и убрала их в карман.
— Зря ты так, дедушка — сказала она, — не надо тебе списывать себя со счетов. Ты еще ого-го.
Захар Ильич хрипло рассмеялся.
— Ну уж нет, — произнес он без тени печали или сожаления, — хватит мне, я свое отжил. Уступаю место вам, молодым.
Он подозвал Настю поближе, и когда та склонилась к нему, открыл ей тайну, о которой прежде не знал никто.
***
Захар Ильич умер спустя месяц, в самом конце мая. Он ушел, как и подобало художнику, тихо и незаметно, оставив после себя только прекрасное — свои творения и внучку. Настя, похоронив деда, собралась обратно в город. Делать здесь было нечего, после ухода Захара Ильича дом его стал сумрачным и пустым, словно дворец, в котором в самый разгар бала погасили все огни, и все гости, прекратив свои танцы, в спешке разбежались.
Настя упаковала свои вещи и оставшиеся картины, села на любимое кресло деда и подозвала Пикассо. Старый пес лег возле ее ног и тяжело вздохнул.
— Ничего, Пикассо, — сказала ему Настя, — завтра немного прокатимся и развеемся, глядишь, и легче станет. Хочешь прокатиться, Пикассо?
Пес гавкнул и опустил голову. Но тут же поднял ее и залаял вновь, потому что в ворота дома кто-то нетерпеливо и громко забарабанил.
— Ты кто? — спросил Настю какой-то высокий парень, когда та открыла ворота.
Позади парня стояла женщина и нервно поправляла свои коротко остриженные волосы. Это была Регина, а парень — ее сын Артем, но Настя этого знать не могла.
— А вы кто? — спросила она в ответ.
Ответа не последовало. Артем толкнул ее плечом и вошел во двор, и Регина последовала за ним.
— Что вам нужно? — пыталась остановить это странное вторжение Настя, — я сейчас полицию вызову!
Регина высокомерно взглянула на нее и надула свои ярко накрашенные губы.
— Вообще-то мы — родственники Захара Ильича, — напыщенно процедила она, — а вот кто ты?
Настя незамедлительно сообщила им, кем она приходится покойному ныне Захару Ильичу.
— Знаем мы таких внучек, — фыркнула Регина, — небось прознала про одинокого старика и втерлась к нему в доверие, чтобы урвать кусочек.
Лицо Насти вспыхнуло румянцем.
— Да как вы смеете? — воскликнула она, — я была с ним до последнего дня, а вот где были вы?
Регина смерила ее презрительным взглядом.
— Неважно, — ответила она, — где были, там нас уже нет.
Тем временем Артем, пробравшись внутрь дома, принялся щупать руками стену задней комнаты. Он исследовал каждый ее сантиметр, ковыряя ногтем пожелтевшие обои, и наконец что-то обнаружил.
— Тут, — крикнул он матери, — нашел!
Регина подскочила к нему и глаза ее жадно загорелись. Она вцепилась в кусок обоев и с силой рванула его, обнажив скрытую в стене дверь. Артем тут же толкнул ее и вошел в темный, увешанный пыльной паутиной чулан. Регина последовала за ним, а за ней и Настя, решившая присоединиться к этому необычному обыску.
— Ну и где картины? — спросил Артем, водя по стенам лучом фонарика, — они точно здесь?
Регина, не обращая внимания на присутствие рядом Насти, металась из угла в угол.
— Егор говорил, что отец хранит их здесь, — ответила Артему мать, — наверное, спрятал их куда-нибудь. Надо поднять половицы и проверить, нет ли их там.
Настя, поняв, о чем идет речь, громко рассмеялась.
— Ищите старинные картины? — спросила она Регину и Артема, — решили поживиться чужим добром?
Мать и сын тут же повернулись к ней, вытаращив свои глаза, которые в свете фонарика блестели весьма угрожающими отблесками.
— А нет тут никаких картин, — воспользовавшись их замешательством, произнесла Настя, — нет и не было.
И она, скрестив на груди руки, рассказала незадачливым кладоискателям удивительную историю, которую открыл ей дед накануне своей смерти. Оказалось, что на одной выставке его картин ими заинтересовался какой-то богатый иностранец. Он купил все картины, которые выставлял дед, за совершенно небывалую сумму — сто тысяч долларов. Захар Ильич, предпочитая всю жизнь оставаться в тени, не стал афишировать это событие и рассказал всем, что продал за бесценок несколько картин великих мастеров, которые достались ему в наследство. Деньги, вырученные за продажу своих творений, Захар Ильич хранил в банке и незадолго до смерти перевел их на счет своей внучки.
— То есть вот эта мазня стоит сто тысяч долларов? — произнесла Регина, брезгливо поднимая валявшуюся на полу картину, которую Захар Ильич написал сразу после смерти сына.
— Да, если вы способны увидеть в этой мазне душу художника, — самодовольно ответила Настя, — более того, я уверена, что она бесценна.
Регина и Артем опрометью выскочили из чулана, едва не сбив Настю с ног. Они молча покинули дом, и когда Настя закрыла за ними ворота, на нее накатил приступ неудержимого и оглушительного смеха.
Покинув дом деда, Настя решила не возвращаться домой и перебралась в Москву. Там она сняла небольшую квартиру в самом центре, надеясь впоследствии ее выкупить. После заселения она первым же делом украсила стены картинами Захара Ильича и установила возле окна его старый мольберт. Настя взяла в руки кусок угля, поразмышляла немного и нанесла на холст первую, едва заметную линию. Вскоре ее рука сама затанцевала по холсту, исполняя пируэты и оставляя за собой замысловатые узоры. Старый Пикассо следил за ее рукой и тихо лаял, будто вспоминая своего прежнего хозяина.
— Ну вот, — произнесла Настя, закончив, — ну и как тебе, Пикассо?
Пикассо молча оценил ее работу и забрался на диван. Настя села рядом с ним и положила руку ему на спину.
— Как думаешь, деду бы понравилось?
Пикассо молчал. Настя рассмеялась и откинулась на подушку.
— Думаю, что понравилось бы, — мечтательно проговорила она, — на мой взгляд, для новичка весьма неплохо. Ведь у меня все еще впереди.
И это было абсолютной правдой.
