— Ты снова оставила полотенце на полу. Мне это неприятно.
Марина, застряв в лифте с кофе в одной руке и телефоном в другой, уставилась на экран. Сообщение от Игоря пришло без приветствия, без смайлика. Просто констатация — холодная, как плитка в их ванной. В груди стукнуло. Хотелось ответить, что она опаздывает, что спала плохо, что вообще-то и Игорь вчера ел мороженое прямо из коробки, но палец завис над клавиатурой. Ничего. Пусть висит.
На планёрку она прибежала, запыхавшись, с пульсом в висках. Руководительница, женщина с вечной складкой на лбу, одарила её взглядом — не злым, но с прицельной досадой:
— Марина, мы уже начали. Это не первый раз.
В отделе царила тишина. Кто-то щёлкал мышкой, кто-то делал вид, что записывает. Марина села, не снимая пальто, и кивнула. Что ещё скажешь.
Вечером дверь открылась с грохотом. Игорь шагнул на кухню и с раздражением швырнул кастрюлю в раковину. Марина, сидевшая на табурете с чашкой чая, вздрогнула.
— Что случилось?
— Ничего. Просто хотелось, чтобы хоть раз что-то было на своих местах. Полотенце, например. Или соль. Ты её в шкаф зачем убрала?
Марина промолчала. Ей казалось, что он даже не смотрит на неё — как будто разговаривает с каким-то непослушным духом, живущим в квартире.
На следующий день он написал: «Мама приедет в субботу. Купила билеты».
Марина уставилась в экран. Сердце сжалось. Она знала, что будет. Вопросы про быт, про «достаточно ли у вас чисто», про «Марина, а вы готовите?».
Она попробовала ответить:
— Может, в другой раз? У меня много работы, да и уборка…
— Она давно хотела. Всё уже решено.
Ужин они ели молча. В вялом супе плавала жирная плёнка. Игорь уткнулся в телефон, Марина машинально тёрла ложкой дно тарелки.
В субботу мать Игоря вошла, как хозяйка. Туфли поставила точно по линии, проверила пыль на полке, похвалила шторы — «наконец-то повесили что-то приличное». Вечером, за котлетами, сказала:
— Знаешь, Марин, с творческими женщинами всегда сложно. Мой Игорь — человек конкретный. А ты — вся в своих эфемерностях. Неудивительно, что вам тяжело.
Марина отложила вилку. Горло сжалось.
— Всё нормально, — пробормотала она, не глядя.
Когда гостья уехала, Игорь закрыл дверь, повернулся и тихо сказал:
— Ты вела себя холодно. Совсем не стараешься. Ей было неприятно.
Марина прошла в комнату. Села на край дивана. Он сел рядом, коснулся её плеча. Она чуть отстранилась.
— Я просто устала. Это много всего. Работа, дом…
— Ты же свою мать не зовёшь. А моя — пожилой человек. Ей нужно внимание.
Марина смотрела на окно. Занавеска чуть колыхалась. За стеклом — ночь, в которой она будто растворялась. Без цвета. Без себя.
В понедельник в обеденный перерыв Константин — коллега из соседнего отдела, лет сорока, с вечной кружкой кофе в руке — подкатил к ней у кофемашины:
— Обедать пойдёшь? Там вроде борщ сегодня ничего.
Они сели за маленький столик у окна. Он что-то рассказывал про свой отпуск, потом вдруг сказал:
— У всех бывают заморочки. Главное — не рубить сгоряча. Всё наладится.
Марина посмотрела на него. Он не знал ничего. Но почему-то попал. Очень точно. Она не ответила. Только кивнула и сделала глоток киселя, который оказался холодным.
В субботу, спустя пару дней после обеда с Константином, Игорь подошёл к Марине, пока она разматывала волосы после душа.
— Вечером поедем к Андрею. Ты его знаешь, с универа. Его жена теперь увлекается винтажем. Вам будет о чём поговорить.
— Сегодня?
— А что?
Марина вытерла лицо полотенцем, повесила его на батарею.
— Просто хотела дома побыть. Ты же знаешь, неделя была тяжёлая.
— Мы и так почти никуда не выбираемся. Я не хочу сидеть по вечерам и слушать, как ты вздыхаешь. Два часа — не конец света.
Она кивнула. Снова. Как обычно.
У Андрея в квартире пахло сыром, вином и каким-то терпким ладаном. Люди сидели на подушках, кто-то смеялся, кто-то нёс тарелки с тарталетками. Марина держалась ближе к стенке, в руках — бокал с компотом. Игорь говорил громко, уверенно. Когда Марина вставила фразу про выставку, он перебил:
— Ты опять всё усложняешь, Марин.
Смех. Кто-то хлопнул его по плечу. Кто-то поддакнул. Марина замолчала. Зажала пальцы на бокале так крепко, что побелели костяшки.
Дома она разулась, не раздеваясь, и пошла в комнату. Игорь шёл следом, ещё весёлый от общения:
— Ну чего ты? Все нормально же было. Неужели ты не можешь просто быть полегче?
Марина опустилась на край кровати. Говорить не хотелось. Он сел в кресло напротив, поджал ногу.
— Ты реально думаешь, что тебя кто-то понимает? Что твои эти вечные паузы, вздохи, вот это всё — кому-то вообще нужно, кроме тебя самой?
Он выключил свет и ушёл в другую комнату. Дверь закрылась мягко. Как крышка.
Через пару дней, в ранний вечер, Марина взяла телефон Игоря, чтобы оплатить интернет — и увидела открытое окно браузера. Вкладка с подбором квартир. Подписка: «хочу хоть один вечер без истерик».
Пальцы задрожали. Она стояла с телефоном в руке, как с бомбой. Вышла на балкон, постояла. Ветер дул в лицо. Потом вернулась.
— Ты искал квартиры?
Игорь посмотрел на неё, как на незнакомку. Пауза.
— Ты роешься в моём телефоне?
— Он был открыт. Я просто… увидела.
— Отлично. Контроль, недоверие, всё как ты любишь. Ясно-понятно. Достала уже. Я у Макса.
Он схватил куртку и вышел. Стук двери был почти облегчением.
Утром пришло сообщение: «Подумай, что ты делаешь с нашими отношениями».
Марина надела пальто, набрала номер отдела и взяла отгул. Потом поехала к сестре, с которой не разговаривала три года — ссора произошла тогда, когда та попыталась сказать: «Он тебя переделывает». Марине это показалось завистью, и связь оборвалась.
Сестра открыла дверь и ничего не сказала. Только обняла.
Они сидели на кухне. Пар от кружек с чаем поднимался вверх, свет падал под углом, пыль плавала в воздухе.
— Ты всегда стараешься. Подстраиваешься. Удобная, мягкая. Только сама куда-то деваешься. Помнишь в детстве, ты даже куклам всё время уступала.
Марина смотрела в окно. На стекле остался след от ладони.
— Я просто хотела, чтобы был покой.
— А он есть?
Вечером она вернулась в квартиру. Игорь уже был дома. Переобулся, смотрел сериал. На кухне пахло лапшой.
— Фильм будешь смотреть? Я заказал еду.
Марина сняла пальто, поставила сумку на табурет.
— Я переезжаю.
Он усмехнулся:
— Серьёзно? Куда ты собралась? — рассмеялся Игорь. — Ты одна и трёх дней не протянешь. Ну, хочешь — иди. Только потом не просись обратно, не приму.
Он снова ушёл в комнату. Без хлопка. Просто ушёл.
На следующий день Марина позвонила подруге. Они вместе упаковывали коробки, смеялись, когда не помещалась сковородка.
— Ну, если вернёшься — я не удивлюсь. Все возвращаются.
Марина молчала. Потом села на пол и сказала:
— Я не вернусь.
И знала, что это правда.
Марина вошла в студию поздно вечером. Студию помогла найти подруга — через знакомых, быстро, за небольшую плату. Дом был старый, с тонкими стенами и скрипучими ступенями, но другого варианта не было, и Марине он сразу показался живым. Несколько коробок уже стояли у стены, пахло пылью и чужими жизнями. Свет от уличного фонаря падал на пол, прорезая пространство жёлтым прямоугольником. Подруга ушла недавно, оставив пакет с едой и записку: «Позвони, если станет страшно».
Марина опустилась на старый диван у стены, продавленный, но тёплый. В комнате стояла тишина — редкая, неподдельная, и Марина боялась даже шелохнуться, чтобы не спугнуть её. В голове было пусто. Ни планов, ни истерик, ни вопросов. Просто воздух, в котором можно было дышать.
На следующий день зазвонил телефон. Мать Игоря. Она долго не брала трубку, потом всё же нажала зелёную кнопку.
— Марина, здравствуй. Я слышала, вы… ну, вы поругались. Но ведь это можно поправить. Не глупи. Таких, как мой Игорь, мало. Он просто устаёт. Мужчины не всегда умеют говорить о чувствах.
Марина встала, прошлась по комнате босиком, как по воде.
— Вот именно. Таких, как он, действительно мало. И слава богу.
Молчание. Потом короткое «ну смотри сама» и гудки.
На кухне она достала из пакета контейнер с гречкой. Разогревать не стала — ела холодной, прямо ложкой, стоя у окна. За стеклом соседский кот прыгал по подоконнику, дрожали листья.
Сосед сверху включил дрель. Резкий звук прошил воздух, но Марина вдруг начала смеяться. Тихо, почти беззвучно, как будто пробовала, можно ли снова.
Она подошла к окну, распахнула его. Ветер ударил в лицо — резкий, живой, как пощёчина, будто напоминал: ты живая. Где-то играла музыка, лаяла собака, женщина звала кого-то с балкона. Всё это жило — и без неё, и теперь с ней.
Марина вернулась на диван, подогнула ноги, укрылась пледом. Было страшно. Было одиноко. Но в первый раз по-настоящему своё.
И не нужно было никому ничего доказывать.
Просто можно было быть.
И дышать.
И не нужно было терпеть упрёков, насмешек, молчаливого осуждения. Не нужно было угадывать настроение, выискивать, где что не так, и приносить себя в жертву ради мнимого мира. Можно было жить — без страха, без напряжения, без ожиданий чужого одобрения.
Просто — жить.
