— Ну, по-честному, тебе же не к спеху — ты одна, а у меня семья, дети.
Нам и площадь нужнее, — сказал брат, раскладывая по тарелкам тушёную капусту, будто речь шла о чём-то обыденном.
Наталья отложила вилку. Запах тушёной капусты вдруг стал каким-то приторным. Артём ел, не поднимая глаз, жевал медленно, будто и не заметил, что сказал.
— А я — не семья? — Спросила Наталья.
Он посмотрел на неё с извиняющимся выражением, но в глазах — пусто.
— Ты не обижайся. Ты сама понимаешь — у вас всё проще. Ты в своей двушке, вдвоём с сыном. Спокойно.
Жена брата, Таня, подхватила:
— Сейчас всё дорого. У нас ипотека, секции. А у тебя, слава богу, муж квартиру оставил. Чего тебе делить?
Наталья тихо вытерла руки салфеткой. Посмотрела на сына — тот ковырял картошку, не вслушиваясь.
— Я, пожалуй, поеду, — сказала она. — Устала.
На улице уже темнело. Наталья шла молча, а Артём бежал чуть впереди, размахивая рюкзаком. У подъезда остановился, обернулся:
— Мам, а чего ты на дядю обиделась?
— Я не обиделась, — ответила Наталья. — Просто устала.
Дома поставила чайник, но не стала пить. Села на кухне, смотрела в окно. Подъезд напротив. Свет в окне — кто-то пришёл. Всё так же, как всегда. Только внутри что-то дрогнуло, осело.
Через два дня брат позвонил. Разговор начался буднично:
— Слушай, может, не будешь вступать в наследство? Дом оставим мне. Там долги по налогам, кредитке. Тебе это зачем? Волокита, бумаги. Ты ведь мать-одиночка, у тебя квартира есть. Наследство тебе и не критично.
Наталья слушала и молчала. Потом спросила:
— А ты считаешь, что я не имею права?
— Не так. Просто тебе хватит того, что есть. Мне сложнее.
Она положила трубку. Не прощаясь. Потом пошла к матери. На кухне пахло жареным луком. Мать мешала что-то в сковородке.
— Что ты скажешь? — Наталья держалась за спинку стула.
Мать вздохнула:
— Ну ты же одна. Квартира от мужа осталась. Пусть брат заберёт дом — он с семьёй. Ему нужнее.
Слова ложились как кирпичи. Тяжело, глухо.
На работе рассказала Ольге, коллеге. Та пожала плечами:
— Ну ты же без мужа. На одного проще. Ничего, выкрутишься.
А вечером Наталья позвонила старому другу. Жаловалась — он слушал, потом сказал:
— Ты сильная. Всегда сама. Я даже забыл, что тебе кто-то может быть должен.
После разговора она долго смотрела на заявление о вступлении в наследство. Потом позвонила подруге:
— А если они правы? Может, мне и правда хватит того, что есть… Я устала воевать.
Она вспомнила, как отец после инсульта жил у неё. Как ставила капельницы, искала врачей. Брат тогда сказал — не справится с двумя детьми. Она не спорила.
Вечером снова позвонила брату:
— Я ухаживала за отцом. Сама. Два года. Помнишь?
— Это было твоё решение. У нас тогда младший болел. Ты знала, что нам не до этого. У тебя квартира, у нас долги. Ты хочешь, чтобы мои дети в ипотеке жили, пока ты с квартирой и долей? Это справедливо?
Мать снова подтвердила:
— Ну он же глава семьи. А ты… ты у нас свободная. Всегда сама по себе.
Наталья села у окна. Смотрела на тёмное стекло. Там отражалась она — уставшая, с опущенными плечами.
— Вы мне никогда не помогали. Даже когда Серёжи не стало — вы просто отстранились. А я всё тащила. Работала. Молчала. А теперь — опять я должна отступить?
Артём вечером собирал тетрадки. Вдруг спросил:
— Мам, а бабушка сказала по телефону, что у нас не совсем настоящая семья. Это правда?
Наталья села рядом. Смотрела на него, на тонкую шею, растрёпанные волосы.
— Мы с тобой — семья. Только без чужих оправданий.
Она выдохнула. Медленно. Завтра — к нотариусу. Собрать бумаги. Сделать копии. Сама. Как всегда.
С утра Наталья выстроила маршрут: ЖЭУ — за справкой, потом банк, потом в нотариальную. Всё по списку. Бумаги в папке, как на экзамен. На остановке Артём вдруг сказал:
— Мам, а может, дядя Витя передумает?
— Не думаю, — ответила она.
Он замолчал. Потом спросил:
— А ты его простишь?
Наталья не ответила. Просто взяла сына за руку.
Документы оформила быстро. Нотариус оказалась женщиной в очках и с короткой стрижкой. Говорила спокойно:
— У вас всё в порядке. Дальше либо суд, либо соглашение о разделе. Если вторая сторона не идёт на контакт — только через суд.
На выходе из офиса Наталье позвонила тётя:
— Ты ж не будешь судиться? Родных по судам таскать — нехорошо. Витька твой брат. У него дети. У него ответственность.
Позже позвонил сам Витя:
— Хочешь, я переведу тебе немного. Только давай всё по-тихому, без суда. Зачем эту грязь выносить? Тебе ж всё это ни к чему.
Наталья слушала и молчала. Внутри всё кипело, но голос был ровный:
— Ты уже всё сказал. Когда попросил меня не вступать. Остальное — следствие.
На работе Ольга шепнула:
— Слышала, ты всё-таки на суд собралась. Ну, смело. Только потом не обижайся, если родня обидится.
— А они — не обижаются? — Спросила Наталья.
Ольга развела руками.
Вечером Наталья сортировала справки. Артём делал уроки. Вдруг он подошёл и положил рядом рисунок: дом и два человечка.
— Это ты и я. Наш дом. Если нам не дадут тот, то пусть хотя бы свой останется.
Наталья обняла сына. Молча.
В суде было прохладно. Серые стены, запах бумаги. Витя говорил уверенно:
— У меня жена в декрете. Двое детей. Я бы ухаживал за отцом, но у нас не было возможности. Я доверял сестре. Знал, что она справится.
Судья посмотрела на Наталью:
— Почему не было договорённости о компенсации ухода?
— Не предлагалось, — ответила она. — Всё было как само собой разумеющееся.
Судья кивнула. Потом спросила брата:
— Финансово вы помогали?
— У нас тогда всё было сложно. Я же говорю — доверял.
— Да, — сказала Наталья. — Все знали, что я справлюсь. Поэтому и перекладывали на меня всё, не спрашивая. Просто молча отдавали — как будто, так и должно быть.
После заседания никто не подошёл. Мать не позвонила. Витя уехал, не глядя.
На кухне Наталья долго перебирала ложки в ящике. Казалось — что-то хочется сделать руками, чтобы вернуть себе равновесие. Артём принёс одеяло, накрыл её плечи.
— Мам, я тебя вижу. Всегда вижу.
Она вздохнула. И впервые не захотелось объяснять, что всё в порядке. Просто позволила себе посидеть в тишине. С этим новым ощущением — что она больше не будет удобной.
Что дальше — суд решит. Главное — она уже сказала «нет».
И больше — не отступит.
Оформление документов заняло два месяца. Бумаги, копии, выписки, ещё какие-то справки. Наталья уже не считала поездки в нотариальную. Всё шло как в тумане: цифры, очереди, разговоры через окошко.
Однажды вечером, возвращаясь домой с сыном, она задержалась у дверей. Достала ключи — и вдруг ощутила, как тяжело в груди. Будто всё, что носила в себе, стало камнем. Артём заметил:
— Мам, ты как будто замёрзла.
Она вздохнула:
— Просто устала.
Он взял её за руку — крепко. Как будто менялись местами.
Спустя неделю пришло письмо из суда. Решение: выделить Наталье её часть. Не половину, не всё — но достаточно. Юридически — справедливо. По-человечески — пусто. Витька не позвонил. Мать — тоже.
На кухне Наталья разложила документы. Упаковала в файл, подписала. Артём вошёл с улицы, с рюкзаком и пыльной курткой. Спросил:
— Ну что, нам дали?
— Дали, — кивнула она. — Теперь надо решать: либо делим, либо компенсацию. Но уже всё по закону.
Он помолчал, потом спросил:
— А ты рада?
Она не знала, что ответить. Радости не было. Была тишина — новая, непривычная. Как будто внутри стало свободнее, но и холоднее.
Позвонила подруга:
— Ну как? Всё получилось?
— Получилось, — сказала Наталья. — Только никто не поздравил.
— А зачем? — удивилась та. — Ты же просто защитила своё. Разве за это поздравляют?
Наталья улыбнулась.
— Наверное, нет.
Артём вечером спросил:
— Мам, а мы теперь настоящая семья?
Она посмотрела на него. Села рядом. Прижала к себе.
— Мы всегда были. Просто другим казалось, что без папы — как будто временно. Но мы есть. И будем.
На следующий день она поехала в дом отца. Прошлась по двору, заглянула в окна. Тихо. Сухие листья у порога. Замок. Внутри — чужое и знакомое.
Она не знала, что решит: делить или продавать. Но теперь это было её решение. Не вынужденное. Не из вежливости. Не под давлением.
По дороге домой Наталья выключила звук на телефоне. Ни тётя, ни мать, ни брат больше не были в приоритете.
Артём ждал её с ужином — разогрел борщ, накрыл на двоих.
— Садись. Сегодня ты — гость, — сказал он.
Она села. Поправила салфетку. Посмотрела на сына.
— Ты знаешь, что мы — настоящая семья?
Он кивнул:
— Теперь знаю.
И стало легче. Без громких побед. Без сцен. Просто стало.
И этого было достаточно.
